Папа искренне удивился:
— Ты же постоянно общаешься с людьми.
Мама искренне удивилась:
— С кем это?
— Да с десятками людей! С Алисой, например.
— У Алисы свой дом, своя семья и свой бизнес. В Ричмонде. Полдня езды по старой доброй британской железной дороге.
— У нас очень милые соседи.
— Безусловно. Но у меня с ними нет ни капли общего.
— Но… все твои подружки в деревне?
— Майкл, мы сюда приехали вскоре после рождения Джейсона, но мы для них до сих пор городские. О да, они вежливы… в основном. В глаза. Но…
(Я поглядел на свои часы «Касио». Скоро уже идти на встречу с «призраками».)
— Мама права, — Джулия теребила египетское ожерелье с анком, подарок Эвана. — Кейт говорит, если ты не живешь в Лужке Черного Лебедя со времен войны Алой и Белой роз, то тебя никогда не примут как своего.
Папа надулся, словно ему возражали исключительно из упрямства.
Мама глубоко вздохнула.
— Мне скучно и одиноко. Вот и все.
Коровы свистели хвостами, отгоняя мух, вьющихся вокруг заляпанных навозом задниц.
* * *
Кладбища полным-полны разлагающихся трупов, так что, разумеется, там страшно. Немножко. Но что угодно, если думать о нем достаточно долго, становится еще и чем-то другим. Прошлым летом, когда была хорошая погода, я уезжал далеко-далеко, сколько хватало моей карты. Даже до Уинчкума один раз доехал. Если по дороге попадалась норманнская (круглая) или саксонская (островерхая) церковь и никого не было поблизости, я прятал велосипед где-нибудь на задворках и ложился в кладбищенскую траву. Невидимые птицы, изредка цветок в банке из-под варенья. Эскалибура, застрявшего в камне, я не нашел, зато обнаружил надгробие, датированное 1665 годом. 1665-й — год чумы. Это мой рекорд. Могильные камни обычно стираются за пару столетий. Даже смерть вроде как умирает. Самую грустную эпитафию я нашел однажды на кладбище на Бредонском холме. «Ее многочисленные добродетели украсили бы и более долгую жизнь». Похороны — это тоже вопрос моды, как клеш и брюки-дудочки. Мистер Бродвас говорит, что на кладбищах сажают тис, потому что дьявол терпеть не может его запах. Не знаю, верю ли я в это, но планшетки для спиритических сеансов точно работают. Я знаю кучу историй, когда люди получают послание: «С-А-Т-А-Н-А-Т-В-О-Й-П-О-В-Е-Л-И-Т-Е-Л-Ь», стекло разлетается, и приходится посылать за священником. (Однажды дух вселился в Гранта Бэрча и его устами сказал Филипу Фелпсу, что тот умрет 2 августа 1985 года. Теперь Филип Фелпс не ложится спать без Библии под подушкой.)
Людей всегда хоронят лицом на запад, чтобы они, когда протрубят трубы Страшного суда, встали, выкарабкались на поверхность и пошли прямо на запад, к трону Иисуса, где их будут судить. Если ты в Лужке Черного Лебедя, то выходит, что трон будет в Аберистуите. А вот самоубийц хоронят лицом на север. Им сроду не найти трон Иисуса, потому что мертвые ходят только по прямой. Они все окажутся в Джон’О’Гроутсе. Аберистуит не самое интересное место в мире, но папа говорит, что Джон’О’Гроутс — всего лишь кучка домов там, где в Шотландии кончается вообще вся Шотландия и ничего не остается.
По-моему, лучше совсем никакого бога, чем бог, который делает такое с людьми.
* * *
На случай, если «призраки» за мной следят, я бросился на землю и перекатился, как заправский спецназовец. Но на кладбище при церкви Св. Гавриила никого не было. Звонари еще репетировали. Когда стоишь вплотную, колокола на самом деле не звонят, а плямкают, тыркают, баммммают и еще делают «баЛУУУУм». Наступила и прошла четверть девятого. Поднялся ветерок, и две гигантские сосны заскрипели костями. Полдевятого. Колокола замолкли, уже насовсем. Тишина поначалу звенит так же громко, как сам звон. Завтра суббота, но если я через час или около того не попаду домой, начнется: «Сколько сейчас времени, по-твоему?» Из церкви вышли звонари, на ходу обсуждая какого-то Малькольма, который ушел в мунисты и последний раз его видели, когда он раздавал цветы в Ковентри. Звонари пролезли через «покойницкие ворота», и голоса их затихли в направлении «Черного лебедя».
Я заметил мальчишку — он сидел на кладбищенской стене. Для Плуто Ноука слишком мал ростом. Для Гранта Бэрча, Гилберта Свинъярда или Пита Редмарли — хиловат. Я подкрался к нему бесшумно, как ниндзя. На нем была армейская бейсболка козырьком назад, как носит Ник Юэн.
Я так и знал, что Ник Юэн в «призраках».
— Ник, привет!
Но это был Дин Дуран — он заорал «ААААА!!!» и свалился со стены.
* * *
Дуран выскочил из зарослей крапивы, яростно почесывая руки, ноги и шею.
— Чертовы жгучки жгутся, как черти! — Дуран знал, что выглядит идиотом, и потому не стал изображать сильно крутого. — Что ты тут делаешь?
— А ты что тут делаешь?
— Ну, я эту… записку получил. Приглашение вступить… — когда Дуран думает, это всегда очень заметно. — Э. А ты что, «призрак»?
— Нет. Я думал, что ты «призрак».
— А эта записка, что у меня в пенале?
Он расправил смятую записку — точно такую же, как у меня.
Дуран правильно разгадал мое смятение.
— Ты тоже получил?
— Угу, — эта новость меня смутила, разочаровала и обеспокоила. Смутила, потому что Дуран явно не годится в «призраки». Разочаровала, потому что «призраком» быть вовсе не круто, если таких лузеров, как Дуран, тоже принимают. Обеспокоила, потому что все это очень уж походило на розыгрыш.
Дуран ухмыльнулся.
— Круто!
Я оттащил его к стене.
— Круто, что «призраки» позвали нас обоих, вместе, типа.
— Угу. Классно, — сказал я.
— Наверно, они поняли, что мы с тобой прирожденная команда. Как Старски и Хатч.[25]
— Угу, — я заозирался, подозревая, что где-то здесь прячется Уилкокс.
— Или как Торвилл и Дин.[26] Я знаю, ты всегда мечтал надеть юбочку в блестках.
— Очень смешно, блин.
* * *
Из уха Луны выплывала, сияя, Венера.
— Думаешь, они по правде придут? — спросил Дуран.
— Ну они же нас вызвали сюда, скажешь — нет?
Из ряда домиков, что при церкви, донеслись звуки трубы.
— Да, но… а вдруг нас кто-то решил разыграть?
Может быть, то, что нас заставляют ждать — часть испытания. «Если Дуран уйдет, ты будешь выглядеть более достойным кандидатом в „призраки“» — шепнул Глист.
— Ну иди домой, раз ты так думаешь.
— Нет, я так не думаю. Я просто… Смотри! Падучая звезда!
— Где?
— Вон там!
— Не-а, — ничего из того, о чем узнают из книг, Дуран не знает. — Это спутник. Он не сгорает. Видишь? Летит себе по прямой. Может, это как раз тот «Скайлэб», который теряет высоту. Никто не знает, куда он упадет.
— Но как…
— Чшшш!
На кладбище есть сильно заросший угол, где под кривой омелой сложены разбитые могильные камни. Оттуда совершенно точно слышались голоса. А теперь еще и табачным дымом потянуло. Дуран потащился за мной, спрашивая: «Что такое?» (Боже, какой он все-таки дебил временами.) Я пригнулся, чтобы влезть под свод темно-зеленых листьев. На штабеле старых надгробий сидел Плуто Ноук, на стопке черепицы с крыши — Грант Бэрч, еще на чем-то — Джон Тьюки. О, если бы можно было дать им понять, что это я их заметил, а не Дуран!
Говорить «привет» крутым ребятам — это по-педиковски, так что я только сказал «Эй».
Плуто Ноук, Повелитель призраков, кивнул в ответ.
— Ой! — Дуран нагнулся и влетел лицом прямо мне в задницу, так что я споткнулся и полетел вперед. — Сорьки, Джейс.
— Не говори «сорьки», — сказал я Дурану.
* * *
— Так, значит, правила вы знаете, — Грант Бэрч сплюнул. — Тебя подсаживают на эту стену и дают пятнадцать минут, чтоб пересечь шесть задних дворов. Как тока справишься, беги на общинный луг. Свинъярд и Редмарли будут ждать под дубом. Успеешь — добро пожаловать в «Призраки». Опоздаешь или вовсе не придешь — ты не «призрак», и тебе им вовек не бывать.
Мы с Дураном кивнули.
— А если вас поймают, вы не «призраки», — добавил Джон Тьюки.
— И еще, — Грант Бэрч предостерегающе выставил палец, — и еще, если вас поймают, вы сроду не слыхали про «призраков».
Я наплевал на свои нервы и Висельника и спросил:
— Какие еще «призраки»?
Плуто Ноукс одобрительно фыркнул.
Омела вздрогнула, и часы на колокольне Св. Гавриила пробили без четверти девять.
— На старт! — Грант Бэрч поглядел на нас с Дураном. — Кто первый?
— Я, — сказал я, даже не поглядев на Дурана. — Я не сдрейфлю.
* * *
Задний двор первого дома оказался болотом триффидных сорняков. Сидя верхом на стене, я кинул прощальный взгляд на четверых оставшихся на кладбище, перебросил через стену вторую ногу и плюхнулся в высокую траву. «Все ушли», — ясно говорил дом. Темные окна, полуоторванная водосточная труба, обвисшие сетчатые занавески. Все равно я крался, пригибаясь. Вдруг какой-нибудь скваттер следит из окна, выключив свет. С луком и стрелами. (Вот разница между мной и Дураном. Дуран бы расхаживал тут, как у себя дома. Он никогда не думает про снайперов.) Я залез на сливу, растущую у следующей стены.
