Она обратила внимание на движение в окне рядом с крышей. Далекое лицо, выбеленное пламенем свечи, наблюдало за ними. Элиза прижалась к окну кареты, чтобы рассмотреть получше, но лицо уже исчезло.
Затем они проехали мимо здания, металлические колеса продолжили клацать по булыжной мостовой. Наконец карета въехала под каменную арку и резко остановилась.
Элиза напряженно сидела, выжидая, наблюдая, гадая должна ли выходить из кареты и сама искать дорогу к дому.
Тут дверь распахнулась, и мистер Ньютон, промокший насквозь, несмотря на плащ, протянул ей руку.
— Идемте, барышня, мы и так уже опоздали. Некогда колебаться.
Элиза взяла предложенную руку и спустилась по каретной лесенке. Они обогнали дождь, пока она спала, но небо обещало, что еще возьмет свое. Темно-серые облака нависли над землей, полные решимости, и воздух под ними был густым от тумана, совсем не такого, как в Лондоне, более холодного, менее маслянистого. Он пах солью, листьями и водой. И еще раздавался странный шум, точно поезд все время проносился мимо. Вшшш… вшшш… вшшш…
— Вы опоздали. Госпожа ожидала девочку в половине пятого.
В дверях стоял щеголевато одетый мужчина. Он и говорил как джентльмен, и все же Элиза знала, что он не является таковым. Его выдавала чопорность, нарочитое подчеркивание своего превосходства. Тому, кто рожден высоко, нет нужды так стараться.
— Ничего нельзя было поделать, мистер Томас, — ответил Ньютон. — Дурная погода всю дорогу. Счастье еще, что мы вообще доехали, учитывая, как поднялась Тамар.[20]
Мистер Томас остался равнодушным. Он защелкнул крышку карманных часов.
— Госпожа очень недовольна. Несомненно, она даст аудиенцию завтра.
Голос кучера стал кислым, как лимон.
— Да, мистер Томас. Несомненно, сэр.
Мистер Томас повернулся, чтобы впустить Элизу, и чуть не онемел от неудовольствия. — Что это?
— Девочка, сэр. Как и было велено.
— Это никакая не девочка.
— Отнюдь, сэр, девочка.
— Но волосы… одежда…
— Я только делаю, что мне велят, мистер Томас. Если у вас есть какие-то вопросы, полагаю, вам следует задать их мистеру Мэнселлу. Он был со мной, когда я забирал ее.
Это, казалось, несколько смягчило мистера Томаса. Он выдавил вздох через плотно сжатые губы.
— Полагаю, если мистер Мэнселл был удовлетворен…
Кучер кивнул.
— Если это все, я пойду поставлю лошадей в конюшню.
Элиза задумалась, не побежать ли за мистером Ньютоном и его лошадьми, не поискать ли убежище в конюшнях, не спрятаться ли в карете и как-нибудь найти дорогу обратно в Лондон? Но когда девочка посмотрела ему вслед, кучер уже был окутан туманом, и она пришла в замешательство.
— Идем, — произнес мистер Томас, и Элиза повиновалась.
Внутри было прохладно и сыро, но все же теплее и суше, чем снаружи. Элиза последовала за Томасом по короткому коридору, стараясь не стучать пятками по серым плитам. В воздухе витали ароматы жареного мяса, и желудок Элизы сжался. Когда она в последний раз ела? Миску бульона у миссис Суинделл прошлым вечером… Ее губы пересохли от чувства острого голода.
Запах стал сильнее, когда они вошли в огромную душную кухню. Несколько служанок и толстая повариха прервали беседу, чтобы посмотреть на них. Как только Элиза и мистер Томас прошли, они разразились взрывом возбужденного шепота. Элиза чуть не плакала оттого, что еда была так близко. Ее рот наполнился слюной, словно она проглотила пригоршню соли.
В конце коридора из двери шагнула тощая женщина со строгим и неподвижным лицом.
— Это племянница, мистер Томас? — Ее прямой взгляд медленно смерил Элизу.
— Да, миссис Хопкинс.
— Ошибки быть не может?
— К сожалению, нет, миссис Хопкинс.
— Понимаю. — Она медленно вдохнула. — Лондон определенно наложил на нее отпечаток.
Элиза не сомневалась, что это не комплимент.
— Разумеется, миссис Хопкинс, — произнес мистер Томасс. — Я собирался выкупать ее перед представлением.
Губы миссис Хопкинс сжались, из них вырвался резкий, решительный вздох.
— Хотя я разделяю ваши чувства, мистер Томас, боюсь, времени нет. Она уже дала знать о своем недовольстве.
Она? Кто это — она?
Несомненное волнение вкралось в манеры миссис Хопкинс, когда прозвучало это слово, и женщина быстро разгладила и без того гладкие юбки.
— Девочку необходимо отвести в гостиную. Она скоро подойдет. Тем временем я наберу ванну, посмотрим, не удастся ли отмыть часть этой жуткой лондонской грязи до ужина.
Так ужин будет! И скоро. У Элизы закружилась голова от облегчения.
Услышав смешок за спиной, Элиза повернулась как раз вовремя, чтобы увидеть, как кудрявая горничная ретируйся обратно на кухню.
— Мэри! — воскликнула миссис Хопкинс и пошла за горничной. — Однажды утром ты проснешься и наступишь на собственные уши, если не прекратишь их развешивать…
В самом конце коридора узкие ступеньки взбегали вверх и поворачивали к деревянной двери. Мистер Томас бодро направился через дверь в большую комнату, Элиза пошла за ним.
Пол был покрыт бледными прямоугольными плитами, посередине комнаты располагалась великолепная лестница. С высокого потолка свисала люстра, свечи которой стелили через комнату полотнища мягкого света.
Мистер Томас прошел через входной холл к сверкающей двери, густо выкрашенной блестящей красной краской. Он наклонил голову, и Элиза поняла, что он приглашает ее войти.
Когда мистер Томас смотрел на нее, его бледные губы дрожали, а на лице прорезались тонкие морщинки.
— Госпожа, твоя тетя, через минуту спустится на тебя посмотреть. Следи за своими манерами и называй ее «миледи», если она не велит тебе иного.
Элиза кивнула. Она — ее тетя.
Мистер Томас продолжал смотреть на Элизу. Он чуть покачал головой, не отводя глаз.
— Да, — быстро и тихо произнес он. — В тебе видна твоя мать. Ты маленькая оборванка, спору нет, но она кроется внутри.
Не успела Элиза обрадоваться комплименту, как наверху величественной лестницы раздался шум. Мистер Томас замер и выпрямился. Он чуть толкнул Элизу. Девочка, споткнувшись, пересекла порог и оказалась в большой комнате с бордовыми обоями и камином, в котором пылал огонь.
Газовые лампы мерцали на столах, но, несмотря на все усилия, не могли осветить огромную комнату. Темнота шептала в углах, тени дышали вдоль стен. Вдох и выдох, вдох и выдох…
Послышался шум за спиной, и дверь снова отворилась. Порыв холодного воздуха заставил пламя зашипеть в камине, швырнул заостренные тени на стены. В трепете предвкушения Элиза обернулась.
В дверях стояла высокая, худая женщина, ее тело напоминало вытянутые песочные часы. Длинное платье, сшитое из синего шелка, темного, как полуночное небо, плотно облегало ее фигуру.
Огромная собака — нет, не просто собака, а гончая — стояла рядом, тревожно переступая на длинных ногах. Время от времени собака поднимала шишковатую голову, чтобы отереться о ладонь хозяйки.
— Мисс Элиза, — объявил мистер Томас, который поспешно вошел вслед за женщиной и сейчас стоял навытяжку.
Та не отвечала, рассматривая лицо Элизы. Она минуту молчала, прежде чем ее губы раскрылись и раздался холодный голос.
— Надо завтра поговорить с Ньютоном. Она прибыла на полчаса позже, чем ожидалось.
Женщина говорила так медленно, так уверенно, что Элиза чувствовала острые края ее слов.
— Да, миледи, — произнес Томас, его щеки пылали. — Принести чай, миледи? Миссис Хопкинс…
— Не сейчас, Томас. — Не оборачиваясь, она чуть шевельнула бледной тонкой рукой. — Мог бы догадаться и сам, слишком поздно для чая.
— Да, миледи.
— Если пройдет слух, что в Чёренгорб-мэнор подали чай после пяти… — Раздался короткий смешок, подобный звону хрусталя. — Нет, теперь уже подождем до ужина.
— В столовой, миледи?
— Где же еще?
— Накрыть на двоих, миледи?
— Я буду ужинать одна.
— А мисс Элиза, мадам?
Тетя резко выдохнула.
— Легкий ужин.
В желудке у Элизы заурчало. Боже, пусть у нее на ужин хоть немного теплого мяса.
— Хорошо, миледи, — произнес мистер Томас, кланяясь покидая комнату.
Дверь мрачно закрылась за ним.
Тетя издала длинный медленный вздох и, моргая, глянула на Элизу.
— Подойди ближе, девочка. Я хочу тебя рассмотреть.
Элиза повиновалась. Она подошла к женщине и встала, стараясь дышать потише и помедленнее.
Вблизи тетя была прекрасна. То был тип красоты, при котором каждая черта совершенна, но целое почему-то не столь чудесно. Ее лицо напоминало картину. Кожа бела как снег, губы алые как кровь, глаза прозрачно-голубые. Смотреть в ее глаза было все равно что глядеть в зеркало, когда на него падает свет. Ее темные волосы, гладкие и блестящие, были убраны с лица и венчали голову пышной короной.
