— Нинуша, пойди к Бабушке на кухню, попроси её пройти с тобой и Анночкой в детскую, посади её и спроси: «Бабушка! Нам с Анночкой очень хочется узнать, было ли у тебя в жизни какое-нибудь чудо?»
— Я пойду? — спрашиваю.
— Иди, — говорит Мамочка.
Мы сидим в детской, Бабушка смотрит на меня немножко удивленно, но ласково и спрашивает:
— Что, деточка? Ты что-нибудь хочешь у меня спросить?
— Да, — говорю. — Бабуся! Нам с Анночкой очень хочется узнать, было ли у тебя в жизни какое-нибудь ЧУДО?
Бабушка задумалась, смотрит куда-то очень далеко, у Анночки брови совсем высоко залезли. Я жду.
— Да! — говорит Бабушка очень серьёзно. — Было у меня, то есть в нашей семье, одно чудо, я сейчас вам расскажу.
И Бабушка нам рассказывает:
— Семья наша жила в Петербурге, это я вам рассказывала. И вот в девятьсот втором или девятьсот третьем, уже не помню, мама заболела воспалением лёгких. И всё так быстро покатилось в плохую сторону, что уже через несколько дней она была без сознания. Врач сказал, что «завтра будет кризис, то есть перелом в болезни, но надежды на выздоровление практически нет». А в те годы был один святой человек. Звали его Иоанн Кронштадтский. Он был настоятелем одной церкви. После службы, это рассказывали люди, около церкви было вавилонское столпотворение — так много людей хотело обратиться к нему за помощью! И если человек прорвётся через всех страждущих и обратится к святому с чистым сердцем, всё, что он попросит, исполнится. Врач ушёл, а я сказала папе: «Завтра воскресенье, пойду к Иоанну Кронштадтскому за маму просить!» А папа был очень верующий, он сказал: «Иди, Надёнка, если сможешь до него дойти и обратиться, мать поправится! Только смотри, чтоб тебя не затоптали!»
В воскресенье я очень рано вышла, чтобы быть там до конца службы. Но всё равно время не рассчитала — пришла, а там уже людей черным-черно, кажется, только колокольню видно, море людей. Служба кончается, сейчас он будет выходить! Пытаюсь поближе подойти — ничего не получается. Сердце так сильно стучит — и отчаяние: неужели не смогу обратиться?! Не пробьюсь?!
И вот он выходит, все к нему бросаются, как волна морская! И вдруг у меня сердце успокоилось, я смотрю на него — он далеко, боком ко мне стоит, поворачивается в мою сторону, и сразу я вижу среди этой толпы, как ручеёк свободного прохода! Я проталкиваюсь и оказываюсь среди первых людей, но между мной и ним большое расстояние. Пустое! Как оно образовалось, я не знаю! Я смотрю на него и чувствую и вижу — он прямо в глаза мне смотрит, руку поднимает, перстами на меня указывает и громко, раздельно говорит: «А ты, девица, домой ступай! Матушка твоя поправится!»
И сразу пустое пространство между нами заполнилось людьми, я выбралась из толпы и побежала домой. Уже днём мама пришла в сознание, к вечеру температура упала, и через несколько дней она уже была совсем здорова!
Анка рот раскрыла и, по-моему, совсем не дышит. Бабушка сидит, молчит, о чём-то думает.
Даже если она, может, и королевой не была, думаю я, раз с Бабушкой было такое ЧУДО, значит, человек она необыкновенный!
Мы вчера обедали, и вдруг Мамочка говорит:
— Как жалко, у Папы такие руки золотые, он всё, абсолютно всё умеет делать, а передать некому, сына нет!
Я спрашиваю:
— А что такое «передать»?
Мамочка нам с Анкой объяснила и что такое «передать», и что такое «золотые руки». Когда я всё это узнала и поняла, я стала думать и расстроилась: во-первых, он «большой учёный», но Мамочка сказала, что это передать нельзя! А вот всё, что он делает в доме — часы на стене сам чинит, всё электричество сам чинит, мне подмётки на туфлях починил, — это передать можно! До войны Эллочку надо было «кварцевать», так он сам сделал кварцевую лампу, но это только «стеклодувы» умеют — а он даже сам лампу «выдул», как стеклодув! Мамочка объяснила, как это, я не совсем поняла, но поняла, что очень редко, кто это может сделать, если только он не специальный человек!
Так много нового сразу всего пришло, но я всё время вспоминала главное — что это всё «передать некому»! И я спросила Мамочку:
— А Папа очень расстраивается, что «передать некому»?
Мамочка задумалась и сказала:
— Он никогда об этом не говорит, но я знаю, что это так — он, конечно, расстраивается!
— А как бы он всё это передавал? — спрашиваю.
— Ну, это очень просто — показывал бы ему всё, учил, как делать, вместе бы делали, что-то самому бы давал сделать. — Мамочка оглядывает комнату. — Посмотрите, девочки, здесь всё чинилось Папиными руками, а уж про электричество я и не говорю. — Тут Мамочка засмеялась. — Даже вот этот радиоприёмник он сделал сам!
И вдруг мне кажется, что я уже что-то придумала, и мне надо скорее идти и придумать это до конца!
— Спасибо, — говорю, — можно выйти из-за стола? У меня сегодня очень много дел!
— На здоровье, — говорит Бабушка, — иди, деточка, занимайся своими делами.
Я встала, смотрю на Мамочку — она куда-то, неизвестно куда, смотрит, улыбается немножко, но, по-моему, улыбается грустно. Я побежала в детскую, села на Бабушкину кровать и начала придумывать. Я решила стать Папиным сыном! Но надо сделать это очень незаметно, как будто мне всё это самой очень нравится — ну всё это делать! И я придумала почти сразу замечательную вещь, потому что она не просто так, а очень нужная — сделать электричество, чтобы у нас было светло на наших полках. Потому что у нас есть три свои удивительные полки! Это так: стоит много полок, полка на полке, а посередине — три наших, Элкина, моя и Анночкина, самая нижняя из трёх. И там три комнаты — у каждой своя комната с настоящей, но очень маленькой мебелью. Это нам Мамочка с Папой сделали сразу, как мы вернулись из Свердловска. А совсем недавно был мой день рождения — мне исполнилось семь лет. И мне много всего подарили, но самый необыкновенный подарок — мебельный гарнитур! Когда я открыла глаза и посмотрела на стул, я не просто обалдела — я ещё обомлела, и есть такое ужасно прекрасное слово — остолбенела!!! На стуле стоял маленький, для кукол, стол — блестящий, тёмно-вишнёвый, с небольшими жёлтыми штучками. Это, Мамочка сказала, называется «инкрустация». Четыре таких же стула и… ДИВАН! Мы все втроём, даже Элка, чуть с ума не сошли от радости — так это красиво! И ещё у меня на полке есть кровать, в ней лежит маленькая кукла, и там есть и подушка, и одеяла, и всё, что должно быть на кровати. И ещё у меня на полке есть ШКАФ! И ТУАЛЕТ С ЗЕРКАЛАМИ! И у Эллочки такой же туалет есть. У всех красивые полки, немножко разные, а у Анночки даже есть умывальник-Мойдодыр. Очень красивые комнаты, но там нет света. Сегодня, когда Папа придёт с работы, поужинает и сядет за свой письменный стол, я к нему подойду и скажу так, как будто это не очень всё важно и мне совсем нетрудно, но интересно!
Вот так я всё вчера решила, а когда вечером Папа сел за свой стол и стал что-то паять, я подошла к нему и сказала:
— Папа, я хочу кое-что сделать по электричеству — я думаю, у меня это получится, но я хочу с тобой посоветоваться.
— А что ты хочешь сделать… по электричеству? — Папа сразу голову поднял, и у него даже глаза заблестели, ему, наверное, очень интересно, что я придумала.
— Я хочу, — говорю, — на наши полки, где наши три комнаты, провести электричество — свет сделать. Папа сразу положил на подставку паяльник и говорит:
— Пойдём в детскую, ты мне на месте покажешь, что бы ты хотела сделать, как ты всё это себе представляешь.
Пришли в детскую, подошли к полкам.
— Я хочу лампочку повесить у себя на полке, — говорю, — посередине, если считать длину, но сюда, к нам поближе, чтобы свет немножко попадал на Анночкину и Эллочкину полки.
— Разумно, — говорит Папа, — а как ты провод к ней подведёшь?
Ух Папка, какой он хитрый! Проверяет, вдруг я просто так сказала и жду, чтобы он мне всё подсказал. А я всё сама придумала и знаю, как провод провести, потому что я смотрела, как он к туалету Мамочкиному проводил электричество. Я у него всё спрашивала, а он мне всё рассказывал. И в кухне я смотрела, а он рассказывал.
— Я провод вот так положу, — говорю и веду пальцем по полке, — здесь, — объясняю, — выведу его наружу, и вот тут будет включатель, то есть выключатель. А к нему ты мне провод от этой розетки подведёшь.
— Тоже разумно! — радуется Папа. — А почему ты снаружи не хочешь провести, — вдруг спрашивает, и такая у него улыбка, ужасно хитрая, — ведь тут короче, работы меньше?
— Ну, Папа, — говорю, — во-первых, это некрасиво, а во-вторых, посмотри, как здесь узко — я первый раз это делаю и буду этими штуками, которые провод обнимают и держат, в щель между полками попадать!
— Правильно! — говорит Папа. Я вижу, он радуется и немножко волнуется, я тоже волнуюсь. — Мартышка, ты всё хорошо придумала! — Он говорит вдруг немножко задумчиво: — Есть тут, правда, одно маленькое «но».
