– Но сначала взгляни на это.
Точно загипнотизированная, Лиза следила за движениями его рук. За тем, как не спеша, явно рисуясь, он складывает вдвое свое орудие устрашения, вытягивает перед собой полусогнутую левую руку... медлит, наблюдая за постепенно изменяющимся лицом женщины на кровати, предвкушая ее протест, замешательство, испуг... а потом очень резко, со всей имеющейся силой наносит себе удар по предплечью.
Лиза вздрогнула, покрывшись мурашками с головы до ног. Ее бросило в пот и сразу же после этого – в дрожь. Боже правый! Не хватало еще наделать под себя с перепугу. Но этот звук, это плотоядное «вззз!», за которым следует влажное вхлипывание рассеченной плоти... Неужели этот псих вспорол себе руку до крови? Так оно и есть.
Пересекающий предплечье жуткий багровый рубец продолжал набухать и наливаться кровью, с каждой минутой становясь все более жутким и более багровым. Несколько темных капелек крови упали на ковер. Как же он должен гореть! У Лизы вырвался сдавленный стон. Ей уже ни к чему было задавать себе вопрос, представляет она, что ее ждет, или не представляет, поскольку оно в буквальном смысле слова находилось у нее перед носом. Венсан присел на корточки и поднес свою кровоточащую руку прямо к ее лицу.
Именно в эту минуту ей вновь захотелось говорить. Выложить ему все от начала до конца, безо всяких угроз и понуканий. Крикнуть: «Да, я такая, какая есть! Тебе попадались женщины получше? Да ради бога! Пусть они ходят своими ровными дорожками, пусть лелеют свою чистую совесть – я не завидую! Пусть хоть испражняются розами, мне и дела нет. Я просто хочу сказать тебе... хочу сказать, что ты...»
Ненавистное прошлое опять поднялось и забурлило в ней, как вулканическая лава, но если раньше ей приходилось выдавливать его из себя по капле, то теперь оно изливалось широким потоком, сметая все на своем пути. Прочь стыдливость, прочь детские страхи... Ей казалось, что она может проговорить до утра, но пока получалось только плакать. Плакать навзрыд, мучительно и некрасиво, как плачут простолюдинки и обиженные дети. Всхлипывая, постанывая, вздрагивая плечами. В этом не было никакой театральщины, никакой драматургии, одно только обнаженное страдание с первыми признаками неминуемого облегчения. Еще немного, и боль отступит. Еще чуть-чуть, и ты сможешь отдохнуть...
Она почувствовала, что веревки на лодыжках ослабевают, и встретила это долгожданное событие опять-таки фонтаном слез, но уже счастливых. Да-да, вопреки первоначальному намерению быть надменной и гордой она испытала колоссальное облегчение и чуть ли не благодарность за то, что он простил ей и глупость, и высокомерие, и хамство, и бог знает что еще. Простил, хотя при желании мог взыскать с нее за каждое неразумное слово.
– Ну все, все... – шепотом говорил Венсан, массируя ее покрасневшие запястья. – Не бойся, детка, я тебя не обижу. Никогда, слышишь? Никогда.
Он лежал с ней рядом (полностью одетый, что придавало ситуации восхитительный оттенок абсурда), обнимал ее вздрагивающее тело, гладил как кошку, нашептывал одни и те же ласковые слова – и эти объятия, эти поглаживания и это повторяющееся «jamais» [78] в конце концов успокоили Лизу и прекратили ее судороги. Временами она еще беззвучно всхлипывала, крепче прижимаясь к Венсану, но то были последние отзвуки уходящей грозы.
Мало-помалу тело Лизы ожило и затрепетало. Руки потянулись к пояснице Венсана, нетерпеливым движением выдернули майку из-за пояса джинсов. Он улыбнулся, почувствовав, что она расстегивает пряжку его ремня. Впервые не он ее раздевал, а она его, и это понравилось ему даже больше, чем он предполагал.
Если прежние их любовные схватки можно было назвать дикими, страстными, то эта получилась необычайно нежной, возможно, из-за своей продолжительности. То есть сама продолжительность располагала к нежности – в противном случае они бы просто не выдержали накала. Впервые эта хрупкая женщина казалась Венсану такой шелковистой и податливой, способной откликнуться на тончайший – не намек даже, а самый зачаток намека, знаменующего какую-то перемену в желаниях. Впервые этот уравновешенный мужчина казался Лизе таким чутким, на грани ясновидения, таким щедрым на ласки и неожиданные признания. Она уже не вспоминала о том, что волшебство началось с насилия: он вошел к ней среди ночи и связал. Теперь все происходящее виделось ей совершенно иначе. Венсан был рыцарем, который сразился с драконом, и в память об этом сражении у него осталась рана, алеющая на предплечье левой руки. Драконом была та часть Лизы, которая не хотела расставаться со своим прошлым, которой нравилось чувствовать себя жертвой обстоятельств. Жертва обстоятельств! Ведь на это можно списать практически все. Можно не задумываться о том, что в твоей жизни так, а что не так. Однажды с тобой обошлись по-свински – что ж, теперь ты имеешь право на пожизненную компенсацию.
Но Венсан вытащил эту тварь на свет божий и отсек ей голову. Интересно – зачем? Что его побудило? Случайная подружка, иностранка – провести с ней лето и забыть. Никто до него не отваживался принять в ее жизни такое активное участие, даже бывший муж. Мертвый и похороненный муж... карикатура на мужа.
Уже светало, когда Венсан спустился по центральной лест–нице вниз и, пошатываясь от усталости, вошел в кухню. Джемма была там, в одиночестве раскладывала пасьянс.
– Привет, – сказал он хрипло и посмотрел на стоящий на плите кофейник. – Кофе есть?
– Ну что? – спросила она, приподнимаясь со своего места и начисто игнорируя кофейный вопрос.
– Порядок.
– Тебе удалось ее разговорить?
– Да. Но это было нелегко.
Джемма раскрыла объятия.
– Спасибо, милый. Представляю, что тебе пришлось пережить. Но другого выхода не было. Она бы так и сидела со своими неврозами, пока окончательно не превратилась бы в сумасшедший дом для себя самой.
– Ладно, ладно... Говорю же, все в порядке.
Некоторое время они стояли, крепко обнявшись, посреди кухни.
Наконец Джемма отстранилась. Заправила за ухо прядь черных кудрявых волос.
– И что дальше?
– Будем варить кофе.
– Нет, я имею в виду...
– Я знаю, что ты имеешь в виду.
Венсан взял кофейник, выплеснул гущу в раковину, ополоснул и поставил обратно на плиту. Джемма уже протягивала ему жестянку и мерную ложку.
– Ага... одна, две, три... – Он отмерил нужное количество молотого кофе, залил водой и продолжил: – Утром она будет чувствовать себя неловко, но скоро это пройдет. Не дави на нее, она должна научиться принимать решения самостоятельно. Возможно, нам придется сгонять на пару дней на материк... не знаю, не уверен, но кое-что мне не нравится. Справишься тут одна?
– Без проблем, капитан. – Она смотрела на борозду запекшейся крови у него на руке. – Ох, боюсь спросить. Надеюсь, тебе не пришлось...
– Нет, – мрачно произнес Венсан, не спуская глаз с кофейника. – Хотя искушение было велико.
Джемма по-кошачьи потерлась головой о его плечо.
– Я знала, что тебе можно доверять.
– Да? Ну так ты в меньшинстве, сестренка. Почти все, кому приходилось иметь со мной дело, считают меня безжалостным, вероломным и злопамятным. Знаешь, кто дал мне это прозвище – Морской Змей? Думаешь, друзья? Совсем наоборот. Люди, которым довелось стать объектом ярости змея и почувствовать укус его ядовитых зубов.
– И все же почему ты решил действовать так, а не иначе?
– Потому что понял, что она этого ждет.
– Что? – в изумлении пробормотала Джемма.
– Видишь ли, некоторые люди просто не способны говорить о своих проблемах – о своих НАСТОЯЩИХ проблемах – иначе как под принуждением. В них слишком силен страх. Страх показаться смешными, глупыми, малодушными... И тогда, чтобы добиться правды, на них приходится давить.
– Ты думаешь, Элиза...
– Она неврастеничка. Ей хотелось поговорить, но она боялась, что, доверив мне все свои ужасные тайны, она окажется недостойной моей любви.
– А ты считаешь ее достойной? – с волнением спросила Джемма.
Венсан повернулся и окинул ее внимательным взглядом.
– При чем здесь это? Разве мы выбираем по достоинству?
– По чему же?
Он пожал плечами.
Лиза прополоскала рот минеральной водой, сплюнула через открытую дверцу джипа и обессиленно откинулась на спинку сиденья. После того как ее вывернуло наизнанку в третий раз за последние полчаса, в машине воцарилось напряженное молчание.
– Да что же это такое, а? – воскликнула Джемма в полном отчаянии. – Я-то думала, уже все прошло... ну, эта твоя распроклятая анорексия.
Лиза тихонько кашлянула, проверяя, нет ли на подходе новых спазмов. Вроде бы нет.
– Да какая, к дьяволу, анорексия?! – рявкнул Венсан, яростно раздавливая окурок в пепельнице. – Банальный токсикоз!
– Что? – Глаза у Джеммы сделались круглыми, как глаза светофора.
