В другой раз помощница Гарри Каспарова Марина Литвинович, проезжая по улице Лубянка, случайно увидела и сфотографировала, как из одного из зданий ФСБ выносили плакаты типа «Ходор, твои деньги пахнут кровью». С тех пор все сторонники уверены, что плакаты против Ходорковского придумывают в ФСБ.
Когда Ходорковского осудили наконец на девять лет лагерей, сторонники его устроили возле здания суда последний пикет — символические похороны правосудия. Я пришел. По одну сторону дороги плакаты ликовали в том смысле, что вот правосудие свершилось.
По другую сторону дороги люди повязывали на металлические секции милицейского ограждения траурные ленточки в том смысле, что вот правосудие умерло.
Я пошел туда, где траурные ленточки.
Милицейский полковник говорил пикетчикам: — Вы не имеете права использовать ограждение для повязывания ленточек. У вас нет в разрешении на пикет такого пункта, что можно использовать для наглядной агитации милицейское ограждение.
— А почему им, — молодой человек из сторонников Ходорковского кивал через улицу на противников Ходорковского, — почему им можно использовать милицейское ограждение? Почему они развешивают на милицейском ограждении плакаты, а нам нельзя?
— Ну, может, у них иначе оформлено разрешение, я же не знаю, — парировал полковник.
Я спросил: — Скажите, полковник, в разрешении на пикет запрещено ли повязывать ленточки на милицейское ограждение?
— Не запрещено, — полковник растерялся.
— Но мы ведь живем в свободной стране. Все, что не запрещено, то разрешено, не правда ли?
Полковник подумал минуту и сказал: — У вас в разрешении на пикет написано, что вы обязаны исполнять требования сотрудников правоохранительных органов. И я, сотрудник правоохранительных органов, требую, чтоб вы сняли траурные ленточки с милицейского ограждения.
— В разрешении написано, что мы обязаны выполнять законные, — я сделал ударение на слово «законные», требования сотрудников правоохранительных органов. И приказ снять наши ленточки с милицейского ограждения мы считаем незаконным.
В подобных мелочных препирательствах с милицией пикетчики проводили часы и дни. Когда приговор был оглашен, у Соловецкого камня в Москве собрался большой митинг в поддержку Ходорковского. Получая разрешение на митинг, организаторы его заявляли, что придет две тысячи человек. Государственные телеканалы сказали, будто пришло не больше двух сотен. Одновременно милиция привлекла организаторов митинга к административной ответственности за превышение заявленного числа участников митинга.
Государственное телевидение старалось. Телеведущий Леонтьев открыто обвинял Ходорковского в попытке узурпировать власть, хотя суд не обвинял Ходорковского ни в чем подобном. Телеведущий Караулов пугал своего зрителя, что в день оглашения приговора, дескать, сторонники Ходорковского готовят мятеж, хотя суд не вменял Ходорковскому и его сторонникам в вину организацию мятежа.
Пикеты возле суда и телевизионные программы, посвященные процессу над Ходорковским, выглядели так, будто процесс этот политический, будто Ходорковский там, в зале суда, произносит пламенные речи и клеймит позором обвинителей и судей, а обвинители, в свою очередь, клеймят позором Ходорковского. Но на самом деле — нет. Процесс был чисто хозяйственный. Обвинение доказывало, что Ходорковский украл много денег. Защита доказывала, что Ходорковский ничего не украл. И этот процесс Ходорковский проигрывал заведомо. Возглавлявший защиту Ходорковского адвокат Генрих Падва говорит: — Первичное накопление капитала во всем мире, смею утверждать, во все времена, всегда связано с нарушением закона. Дело в том, что закон, к которому я как юрист испытываю всяческое уважение и подчиняться которому я всех призываю, является тормозом прогресса. В революционные эпохи, когда жизнь меняется быстро, законы тоже принимают быстро, чтобы жизнь не остановилась. Новые законы неизбежно вступают в противоречие со старыми. Мы, юристы, ужасно мучились в девяностые годы. Каждый новый закон противоречил какому-нибудь другому, или был плохо сформулирован, и нельзя было понять его однозначно.
В этих условиях что бы ни делал предприниматель, особенно настоящий предприниматель, смелый, с новыми идеями, с размахом, с фантазией — он неизбежно нарушал те или иные законы.
Я сижу в кабинете Генриха Падвы. Он пожилой человек в хорошем костюме. У него адвокатская контора на Сретенке. Маленький кабинет со старинной мебелью, главный элемент которой — шкаф, заставленный юридическими книгами. Генрих Павлович эпизод за эпизодом представляет мне весь процесс над Ходорковским и терпеливо разъясняет, почему Ходорковский не виновен ни по одному из пунктов обвинения.
Только у адвоката Падвы грустные глаза при этом.
Он вздыхает: — Ко мне пришел некто и сказал, что Михаил Борисович Ходорковский просит, чтобы я его защищал.
Я спросил, понимает ли Михаил Борисович, что в этом деле все адвокаты нашей страны, вместе взятые, не смогут помочь. Некто ответил, что Михаил Борисович понимает это, и просто хотел бы, чтобы в суде прозвучал голос правды.
Теперь следите внимательно. Ходорковскому в суде не вменяют в вину те преступления, которые вменяет ему в вину воспитанное телевизором общественное мнение. Ходорковский получил девять лет лагерей вовсе не за то, в чем вы, читатель, возможно, считаете его виновным. Суд не винит Ходорковского в якобы организованных им заказных убийствах. Суд не винит Ходорковского в том, что он якобы слишком дешево купил компанию ЮКОС.
Девять лет лагерей Ходорковский получил главным образом за уклонение от уплаты налогов. Прокуратура утверждает, будто ЮКОС создавал посреднические компании в закрытых городах, где действовали налоговые льготы. Города эти называются закрытыми территориальными образованиями — ЗАТО. Посредническим компаниям, зарегистрированным в ЗАТО, ЮКОС продавал нефть на 20 % дешевле рыночной цены, а посреднические компании потом продавали нефть по рыночной цене. Таким образом, ЮКОС освобождал от налогов 20 % своих прибылей, миллиарды долларов. Так утверждает прокуратура, и суд с прокуратурой соглашается. Защита же утверждает, что такой способ платить поменьше налогов был тогда абсолютно законным. Все нефтяники продавали и продолжают продавать свою нефть через посреднические компании, освобожденные от налогов. Если бы Ходорковский и захотел не пользоваться услугами посреднических компаний в закрытых городах, это было бы невозможно.
ЮКОС проиграл бы тогда в конкурентной борьбе. Его нефть стоила бы тогда на 20 % дороже нефти конкурентов. Более того, ЮКОС мог бы сократить свои налоги еще на 10 %, если бы в посреднических компаниях работали или числились работающими инвалиды. Но Ходорковский посчитал неэтичным использовать подставных инвалидов, тогда как конкуренты использовали и их для уклонения от уплаты налогов.
Защита говорила в суде, что даже если бы юкосовские схемы ухода от налогов и были незаконными, то личная причастность Ходорковского и Лебедева к организации этих схем никак не доказана обвинением.
Например, утверждая, что Ходорковский и Лебедев контролировали посреднические фирмы в ЗАТО, прокуратура приводит письмо (т. 79 л. д. 124 уголовное дело № 1-33/05) за подписью Платона Лебедева. Письмо это предписывает директорам посреднических компаний перевести деньги в некий доверительный и инвестиционный банк. Дело только в том, что в письме этом нет подписи Платона Лебедева.
— Как нет подписи? — спрашиваю я.
— Вот так, — Падва улыбается. — Это письмо писал не Лебедев, и мы обращали внимание суда на то, что в письме, про которое обвинение говорит, будто оно за подписью Лебедева, нет подписи Лебедева.
— И что суд? — спрашиваю.
— Суд не обратил внимания. В приговоре тоже говорится про письмо за подписью Платона Лебедева (т. 79 л. д. 124 уголовное дело № 1-33/05). А подписи Лебедева нет в этом письме. Копия письма вот она, Падва протягивает мне копию письма и копию тех листов приговора, где говорится, будто в письме этом есть подпись Лебедева. Подписи нет.
Дальше прокуратура утверждает, и суд с прокуратурой соглашается, что оптимизированные через посреднические компании налоги Ходорковский не платил «живыми» деньгами, а платил векселями, при том что платить налоги векселями запрещено законом.
— В новом налоговом кодексе, — говорит Генрих Падва, — действительно написано, что налоги можно уплачивать только «живыми» деньгами. Это значит, что нельзя на суммы налогов дать государству какой-нибудь товар. Но в конце девяностых и начале двухтысячных годов, если помните, в экономике царил бартер.
У развивающихся предприятий денег не хватало. И от того, что закон вступил в силу, у предприятий не появилось же денег. Не выдали же всем предприятиям денег, чтоб платили налоги. А они хотели платить налоги и не хотели быть преступниками. И вот в подавляющем большинстве случаев предприятия начали расплачиваться векселями. Вексель — это документ, ценная бумага, в котором человек признает, что должен налогов на такую-то сумму и готов оплатить их по первому требованию. Государство во всех регионах страны принимало векселя, потому что понимало: лучше получить вексель, чем не получить ничего. Предприятия, подконтрольные ЮКОСу, заплатили так в 1999 году, и государство эти векселя зачло, а теперь суд говорит, что это было уклонением от уплаты налогов. Это не было уклонением от налогов, ЮКОС не отказался платить налоги, признал их и уплатил так, как мог на тот момент.
