Позже, на суде, Круглов узнал, что тот промучился еще три дня, под конец умоляя, чтобы врачи его усыпили. Николай Владленович был доволен услышанным.
Перезарядить ружье Круглову не дали бодигарды.
Его даже не били. Может, потому, что он спокойно, очень спокойно, предупредил:
– Ударишь – умрешь.
На суде Круглова защищал блестящий, дорогой адвокат, но работа у него была сложная.
На наводящий вопрос судьи, сочувствовавшего подсудимому, не жалеет ли о чем-либо Николай Владленович после всех этих событий, Круглов ответил практически самоубийственно: да, очень жалеет, что не пристрелил в кабинете третьего, самого молодого. Но, даст бог, еще сделает это.
После сказанного – и по совокупности содеянного – ему уже светило пожизненное. Адвокату пришлось изворачиваться изо всех сил. И справки собирались об аффективном поведении потрясенного горем человека. И деньги совались везде, куда можно. Но меньше четырнадцати с гаком лет выторговать не удалось.
Правда, сидел Круглов с самого начала в относительно достойных условиях: где-то сработали деньги работодателей, а где-то – уже и собственная «слава» Николая Владленовича.
Далее были очень странные годы.
Худосочный зэк Круглов месяц от месяца набирал на зоне авторитет.
Он никоим образом не лез ни в актив, ни к блатным. Но весьма успешно консультировал серьезных воров по бизнес-вопросам: те как раз активно начали осваивать финансово-промышленную тематику. От денежных гонораров категорически отказался. Взамен выставил свои условия. Даже старый вор в законе, смотрящий их зоны, и тот был шокирован.
Круглову нужна была жизнь недобитого третьего. Причем чтобы тот перед смертью узнал, за что умирает. Иные условия он обсуждать отказался.
Посовещавшись, воры решили пойти навстречу столь нужному человеку. Тем более что отомстить убийце своей женщины ни по каким понятиям не западло.
Примерно через год после появления Круглова на зоне третий недобиток приехал на отдых в Анталию – тогда это еще не считалось плебейским туром. Даже в Турции молодой и здорово напуганный человек (слухи-то циркулировали) отдыхал с охранником, правда, невооруженным.
Но, сняв красивую, с Украины, телку, охранника к кровати все же тащить не стал. И снова не угадал: телка деловито выскользнула из-под парня, когда тому жестко заломали руки. Потом, как и обещали Николаю Владленовичу, молодому бизнесмену объяснили, за что его сейчас убьют.
Рот зажали, так что даже последнего крика ему испустить не удалось – острая сталь вошла в спину, прямо под левую лопатку.
Круглов, узнав о случившемся, как-то успокоился. По крайней мере, к нему по ночам перестала являться укоряющая Маринка.
Оставшиеся годы заключения он прожил без особых волнений.
Консультировал самых уважаемых, причем бесплатно – на воле ему постоянно капали немаленькие деньги от имеющихся долей.
Поднимал собственный профессиональный уровень, заказывая книги – а в последние годы и флешки, компьютер у него давно имелся – с самыми современными экономическими теориями и базами данных. Ежедневно слушал бизнес-каналы. Категорически отказывался от участия в любых разборках.
Не писал письма женщинам и не отвечал на такие письма.
В переписке состоял лишь с Женькой, с которым когда-то ходил в детский сад и учился в начальной школе, и с отцом. Тот все собирался приехать к сыну на свидание, но так и не собрался. Посылки, правда, присылал регулярно. Хотя они-то как раз Круглову – при его положении – были не очень нужны: он мог по первому желанию получить любую еду или выпивку. А если б сильно захотел, то и женщину.
Но Круглов же странный.
Первые пять лет женщины его вообще не интересовали. А потом одна почему-то заинтересовала: чужая жена с Женькиных любительских фотографий. А еще позже – ее больной ребенок, за которого Николай Владленович переживал так остро, как за неродившегося своего.
Тогда же и там же Круглов близко сошелся со старым уважаемым вором, который и рассказал ему о профессоре Береславском. Точнее, он рассказывал о том, как чуть было не потерял двух внучек. А там уж, по ходу действия, появлялся профессор Береславский.
Кстати, тогда он никаким профессором не был. А был корреспондентом научно-популярного журнала Президиума Академии наук. И в командировке в клокочущей постсоветской Средней Азии оказался, чтобы написать статью о солнечной печке.
Это действительно красивая штука, подтвердил старый вор.
Крошечная долина окружена со всех сторон некрутыми горами. Скорее даже холмами. На каждом – несколько огромных, в два человеческих роста, зеркал. И все эти десятки зеркал бросают «зайчик» на гигантский купол, прикрытый сдвижным каменным забралом. Вот под забралом и находится солнечная печь.
Когда заслонку убирают, а зеркала фокусируют на печке, солнечные зайчики создают в центре температуру, действительно близкую к солнечной.
Зачем все эти сложности, старый вор не знал.
Зато знал, что когда в его родной поселок пришли убийцы – а под предлогом революций и религиозных войн, как правило, и действуют убийцы, – выжили очень немногие. Даже из тех, кто успел сбежать: их ловили по дорогам и тропам, женщин и девушек насиловали и убивали, мужчин, стариков и детей просто убивали.
Такая вот религиозно-этническая революция.
Двух девчонок – двенадцати и шестнадцати лет – Ефим, его фотограф и их абориген-водитель встретили прямо на горной дороге. Они были почти целы, только босые ноги сбиты в кровь, и платья поистрепались – убежали в чем были.
Девочек спрятали под лавки в экспедиционной «буханке» – темно-зеленом «УАЗе-452».
Бандитов-революционеров встретили буквально через полчаса.
Они молча показали автоматы, заставив водителя остановить машину. Сразу несколько человек заглянули в зарешеченные окна.
– Академия наук, – улыбчиво объяснил Береславский. – Осторожнее, не разбейте банки. Очень опасно, – когда он сильно пугался, то врал прямо-таки артистически, – про Академию наук было крупно написано на бортах «буханки». А ее нутро действительно было заставлено разной величины темными пластиковыми банками.
– Что везете? – по-русски спросил главный. – Почему опасно?
– Культуры микробов, – спокойно объяснил будущий профессор. – Чума и ботулизм. Будем делать вакцину.
Спрашивающий немедленно отошел от окна и что-то крикнул на своем языке. Горцы разом отшатнулись от машины.
На самом деле в некоторых банках (Ефим лично пробовал) был горный мед, подаренный гостям из далекой Москвы. Что в остальных – Береславский не знал: они эту машину взяли у коллег из города, а что уж те на вездеходном «уазике» изучали в горах, так и осталось тайной. Может, и в самом деле чуму и ботулизм.
– Короче, это были мои внучки, – вздохнул старый вор, закончив рассказ.
Круглов, естественно, давно забыл имя человека из услышанной в лагере истории. Да и историю, если честно, тоже забыл. Но когда старый вор позвонил и попросил помочь одному московскому профессору – сразу все вспомнил. Потому и помогает. И старику, сильно облегчавшему лагерную жизнь Николая Владленовича. И профессору, на взгляд Круглова поступившему с девочками, преследуемыми убийцами, абсолютно адекватно.
Все это Круглов вспоминал, привинчивая крошечные ботинки к смешным, как будто игрушечным лыжам и смазывая их мазью для теплой погоды – термометр опустился лишь чуть ниже нуля. На новых моделях лыж, кстати, ничего привинчивать и смазывать не нужно. Но Николай нашел в одном из магазинов старые, деревянные, к которым привык с детства, – ему хотелось все сделать собственноручно, чтобы подчеркнуть важность и значимость предстоящего события.
Сегодня они – несмотря на страх и ужас Лены – поведут маленького человечка в первый в ее жизни лыжный поход. Неважно, что кататься будут вокруг прямоугольника из четырех пятиэтажек. Главное, что поход.
Маргаритка крутилась рядом, еще не полностью поверив в предстоящее счастье.
– Дядя Коля, а мы точно пойдем в поход? – то и дело спрашивала она.
– Точнее не бывает, – уже раз в пятый отвечал Круглов, спокойно делая свое дело. – Ну, вот и порядок, – наконец сказал он.
Маргаритку соответствующе одели. Лена тоже взяла лыжи. Впервые с начала дочкиной болезни. Потом Николай молча вынул из упаковки медицинскую маску.
– А я? – спросила девочка. Обычно она очень не хотела носить маску на людях.
– А ты – как хочешь, – сказал Круглов. – Мы вот с мамой твоей обязательно наденем.
– Тогда и я надену, – решила Маргаритка.
Что и требовалось доказать.
Круглов довольно улыбнулся и подмигнул Лене.
Он переехал в их квартирку и жил здесь уже больше недели.
Лена пока переезжать в его хоромы отказывается. В пришедшее счастье она теперь верит с трудом. Ей теперь гораздо проще верить в несчастья.
