— Стреляный воробей, — сказал я.
— Ворона, наверное, — не понял шутки Кирыч. — Она на тополе гнездо свила. Слышишь, каркает?
Высунувшись из окна, я разобрал, как гудят машины, шумят деревья и где-то вдалеке матерятся мужики. Вороны слышно не было.
— Улетела. Испугалась, что ей объявят вендетту, и свалила на дачу, — разочарованно сказал я.
Желудок забурчал, требуя завтрака. «Не дождешься», — подумал я. Неприятно жевать хлеб с колбасой, когда на уровне глаз висит птичье дерьмо.
— Если птица залетает в дом, то это к смерти, — сказал Марк, брезгливо разглядывая загогулину на стекле.
— Где ты видишь птицу? — возмутился я.
— Но окно-то было открыто, — не отступался Марк. — Значит, птица залетела в дом, какнула и улетела.
— Это не считается, — покачал головой я. — Если птица в доме не осталась, значит и похороны отменяются. Нет птицы — нет проблемы.
— Вот увидишь, — зловеще сказал Марк.
Вид у него был такой суровый, будто не позднее, как сегодня нас поразит чума, вроде той, что выкосила в средние века пол-Европы.
— В крайнем случае, будем считать ее визит напоминаем о бренности всего живого, — согласился я, чтобы сделать Марку приятное. — Мы сами тоже когда-нибудь пойдем на удобрения.
* * *
— Накаркал!
Я валялся на земле в непотребном виде. На мне были: трусы белые — одна штука, футболка синяя — одна штука, носки черные — две штуки, тапочек розовый — одна штука. Второй тапочек остался на подоконнике, с которого я только что рухнул.
Нет, надо завязывать с чистоплюйством. Если бы я не надумал помыть окно, то не упал бы мордой в сырую, негигиеничную землю. От санитарной причины до антисанитарных последствий путь оказался не так долог. Точнее, около двух метров — именно столь я пролетел, подскользнувшись на мыльной луже.
Сила, с которой тянет к себе земля, зависит от веса падающего тела — это я еще в школе проходил. Так что, можно сказать спасибо родителям, которые сделали меня не особо предрасположенным к полноте. Страшно представить, с какой скоростью бы я несся на встречу с черноземом, если был бы таким же «фактурным» мужчиной, как Кирыч. Наверное, подобно пикирующему бомбардировщику. И глазом не успел бы моргнуть, как земля уже приняла бы меня в свои заскорузлые объятия.
Я попытался привстать, но ногу прострелила острая боль. Охнув, я опять распластался на земле.
— Поздравляю! Ты стал инвалидом! — сказал я, надеясь, что это всего лишь фигура речи.
— Вав! — послышалось из раскрытого окна.
Вирус был недоволен. Обиделся на меня за то, что я решил немного полетать, не спросив его разрешения. Я бы с удовольствием, его утешил, только кто меня самого утешит в такой-то час?
Я принялся считать. Сейчас где-то около 11 утра. Это означает, что до прихода Кирыча около шести часов. За это время я успею подхватить на сырой земле воспаление легких или, не дай Бог, какой-нибудь бруцеллез.
Из земли вылез червяк и, поводив то ли головой, то ли задом, двинулся к моей руке.
— Ну, давай, ешь мое молодое тело, — сказал я нежданному соседу и лишь потом сообразил, что это его самого принято скармливать рыбам.
В любом случае, весь день валяться в кустах в обществе дождевых червей мне не хотелось.
Кирыч не поможет. Марк? Он обещал вернуться часа в четыре, но это может означать и четыре часа утра…
Соседи? У Розы Вениаминовны окна закрыты — значит, дома ее нет. Санины уехали на дачу и вернутся не раньше августа, бизнесменша на югах, семейство шоколадного короля, наверное, тоже куда-нибудь отчалило. При их-то деньгах в июльскую жару лучше пережидать где-нибудь на Канарах с Балеарами. Черт бы побрал эту отпускную пору — порядочные юноши выпадают из окна без всяких надежд на помощь соседей! Меня скорее обглодают дождевые черви, чем найдут люди…
От волнения я вновь вскочил и даже сделал пару шагов, прежде чем почувствовал иголки в ступне.
— Ау, — робко сказал я, вернувшись в исходную позицию.
В ответ только деревья зашуршали.
Наш дом образует угол с высоким бетонным забором, отгораживающим приземистые зарешеченные строения — то ли склад похожий на тюрьму, то ли наоборот. В любом случае, за забором ничего не происходит. Ничто не мешает зарослям сирени, дикой яблоне и паре тополей, прячущих окна нашей квартиры от солнца, считать себя лоном природы. Пасторальную благодать не нарушают даже окрестные забулдыги. Они сидят с другой стороны дома, где светлее, ближе к дороге и ларьку с пивом.
Еще недавно я считал такой расклад везением. В летнюю пору, когда соседи разъезжаются кто-куда, мы можем хоть голышом разгуливать — и никто не подаст на нас в суд за аморальное поведение. На прошлой неделе, правда, Розочка ерепенилась. Марк решил подышать свежим воздухом, для чего забрался на дерево в одних плавках. Он называет их «купальными», а я — «порнографическими». На мой взгляд, тонюсенькая синтетическая полоска сзади и переливчатый мешочек спереди также предназначены для купания, как рыболовная сеть — для выходов в свет.
Завидев голого мужчину, Роза Вениаминовна закричала, будто надеялась, что он покусится на ее честь. Мне с большим трудом удалось успокоить соседку, проорав ей со своего первого этажа на ее второй лекцию о современных модных тенденциях. Я проинформировал старушку, что в нынешнем сезоне все настоящие мужчины мечтают о подобном туалете. И даже пообещал подарить запасной «мешочек с веревочкой» — для последующей передачи старичку, с которым она частенько распивает чаи и распевает песни военной молодости. Розочка, конечно, отказалась, но уже тот факт, что мы хотя бы теоретически можем презентовать столь дорогостоящую вещь, настроил ее на благодушный лад…
Я встал на четвереньки и, задрав покалеченную ступню так, чтобы она не касалась земли, начал прорываться сквозь кусты к подъезду. Ключа от него у меня нет (как собственно и от квартиры), но рядом с подъездом есть миленькая скамейка, на которой я могу поразмыслить над дальнейшими действиями вдали от дождевых червей.
Передвигаться таким манером было страшно неудобно. Кусты не желали отпускать на волю, впиваясь в бока и хлеща ветками по лицу. Покалеченная нога начала гореть и пухнуть, как хлеб в печке.
— Чтоб тебе провалиться! — в сердцах сказал я, обращаясь неизвестно кому.
— Тише, пожалуйста! — услышал я в ответ.
В полутора метрах от меня, под кустом сирени сидела девочка лет семи в розовом платье и с волосами, закрученными над ушами в бублики. Таких детей обычно рисуют в книжках про счастливое детство — румяных, большеглазых, с доверчивой улыбкой. Я помотал головой, отгоняя галлюцинацию. Но она никуда не испарилась. Только чумазый пальчик к губам приставила:
— Тише! — сказала галлюцинация.
— Ты что здесь делаешь?
— Известно что! Прячусь.
Я замолчал, не зная, что делать дальше. То ли мне дальше вспарывать в кусты, то ли кинуться к девочке-видению с мольбой о помощи?
— Дядя! Вы пьяный, да? — полюбопытствовала она.
— Нет, деточка, я не пьяный! — ласково сказал я.
— Тогда почему вы голый? — поинтересовалась незнакомка и, не дождавшись ответа, добавила. — А я знаю, кто вы!
«Идиот», — мысленно закончил фразу я.
— Вы сексуальный маньяк! — воскликнула девочка.
Наблюдательности, которую обнаружило дитя, можно было только позавидовать. Я в этом возрасте был уверен, что булки на деревьях растут, а девочка с волосами-бубликами уже делает взрослые выводы. Действительно, что еще может делать голый дядя в кустах?
— Меня Машуша зовут, а как ваша фамилия? — спросила девочка, разглядывая меня так, будто приметы запоминала: телосложение среднее, морда конопатая, на синей майке — дыра два на пять сантиметров.
— Волков, — честно сказал я, невольно робея под пронизывающим взглядом.
— Дядя Волк! — торжественно начала Машуша. — Так и быть, дядя Волк, если вы дадите мне пятьдесят долларов, то я никому про вас не расскажу.
Я оторопел.
Ну и молодежь пошла! Раньше мы были готовы протянуть руку помощи, в лучшем случае рассчитывая на похвальную грамоту от главной пионервожатой. Современные дети даром позволят разве что ноги протянуть.
— А если ты кому-нибудь обо мне расскажешь, то я дам тебе пять рублей, — предложил я разумный, на мой взгляд, компромисс.
Девочка скорчила презрительную гримаску, из чего следовало, что за такие деньги она даже в носу ковыряться не будет.
— Хорошо! — сдался я. — Десять, но за это твоя мама должна позвонить в «03» и вызвать скорую помощь.
— Я пошла, — сообщила Машуша, показывая, что торг здесь неуместен.
Она встала и похлопала себя по коленкам, отряхивая их от земли.
— Подожди-подожди! — зачастил я. — Давай договоримся на тридцать.
