— Значит, вы выступаете в общем-то против того, чтобы носить меха?
— О да, да, именно так, ведь в этом нет никакой необходимости, и, следовательно, это аморально, а носить меха определенных животных следует просто запретить по закону.
Мария насупилась и с минуту молчала. Затем медленно произнесла: — Извините, но я никак не могу с вами согласиться. Я знаю, что моя точка зрения, возможно, шокирует вас, да, наверное, и многих наших телезрителей, но я не могу согласиться со всем, что вы тут говорили. Я хотела бы четко заявить нечто прямо противоположное. Я считаю, что меха выглядят очень красиво на мужчинах и на женщинах. По-моему, нет ничего красивее меха. То, что люди подчинили себе животный мир и стали носить меха и шкуры определенных животных, — это факт истории, и ничего тут не попишешь… Я не уверена в том, что ясно излагаю свои мысли, но инстинкт подсказывает мне, что это так. Когда красивая женщина носит мех, — это оправдано.
Женщина на экране, онемев, смотрела на мать Элины.
Мария же, подумав, добавила: — И чем она красивее, тем это более оправдано.
— Твоя мать — удивительнейшая женщина, — с восхищением сказал Марвин.
5. Марвин, сбросив пальто, швырнул его на кожаный диван. И направился к бару, чтобы смешать себе коктейль. Элина смотрела на его спину, на резкие движения рук, на жесткий торс. Не оборачиваясь, он спросил: — Что ты сегодня делала, Элина?
— Сидела дома.
— А разве ты не должна была сегодня ехать на завтрак?
— Его отменили.
— О… Вот как. Отлично. Ты ведь лучше всего себя чувствуешь дома, верно? — рассеянно заметил он.
А Элина смотрела на его пальто и думала, не следует ли убрать его с дивана… Но это может вызвать у Марвина раздражение. Он всегда говорил ей, чтобы она ничего не трогала, — куда он что бросил, пусть там и лежит, его не огорчал беспорядок, ему иногда даже нравился беспорядок. Он говорил, что не хочет, чтобы она ухаживала за ним. Поэтому она смотрела на пальто, но не притрагивалась к нему.
— Ты сегодня вечером не слушала новостей?
— В шесть часов? — спросила Элина. — Нет.
Марвин тяжело опустился на край дивана и поднес ко рту стакан. Элина ждала. Лицо у него раскраснелось: Элина подозревала, что он выпил по пути домой. День он провел в суде — защищал одного детройтского промышленника, которого обвиняли в попытке обмануть своих акционеров.
Элина смотрела на мужа, ждала. Она была абсолютно уверена, что процесс еще не окончен — он ведь не так давно начался, — и, значит, Марвин не мог проиграть. Тут что-то другое. Но, возможно, что-то произошло сегодня в суде, и Марвин решил, что он проиграет… А возможно, его настроение никак не связано с тем, выиграет он это дело или проиграет; однажды он вернулся домой такой же расстроенный, и Элина через несколько дней узнала, что к нему в суде подбежала женщина, вцепилась в него, принялась кричать, и ее пришлось силой выдворять из зала. Марвин отказался подать на нее в суд или выступить перед репортерами. Элина никогда его об этом не спрашивала: она знала, что ее это не касается… В другой раз журнал, распространяемый по всей стране, опубликовал большое интервью с Марвином, действительно возмутительную статью, на которую Элина случайно наткнулась через месяц в библиотеке Гросс-Пойнта. Под фотографией, изображавшей ее и Марвина — Марвин выглядел старше своих лет, а Элина моложе, — была подпись: «Юрист-миллионер Хоу с женой — думают, что они боги?» Марвин ни разу ни словом не обмолвился Элине об этой статье, и Элина ни словом не обмолвилась ему.
— Элина, пойди сюда, — сказал он. Он прижался к ней лицом и как-то неуклюже ее обнял. Он помолчал. Затем пробормотал: — Я уехал сегодня из дома около семи… А что ты с тех пор делала, дорогая?.. Я хочу знать, что ты делала, чтобы представить себе тебя здесь, одну, только тебя, я не хочу сегодня думать ни о чем другом… Говори же со мной, дорогая. Говори.
6. — Если вы расслабитесь, вам не будет больно, — сказал доктор.
Элина расслабилась.
Медицинская сестра, девчонка лет двадцати в накрахмаленной белой шапочке, напряженно улыбалась, глядя вниз, на Элину.
Закрыть глаза, назвать про себя этот орган, отделиться от него, чтобы ничего не чувствовать, чтобы он превратился в понятие… Элина приказывала мозгу изгнать из своих представлений этот орган — дюйм за дюймом, а затем — и окружающую ткань, чтобы она лишилась нервов, расслабилась, размягчилась, заснула. Элина крепко держалась за края стола; она разглядывала свои пальцы — один за другим, пошевелила ими, расслабила, так что даже влажная ладонь перестала что-либо чувствовать.
Внезапно ее пронзила боль. Но нет — ничего: все снова успокоилось.
Новая вспышка боли, глубоко внутри.
— …почти всё, — сказал доктор.
Элина снова закрыла глаза. Совсем рядом она ощущала присутствие сестры, почти неприятное: лучше бы одной, без этой женщины.
Вот теперь уже всё.
Сестра вытерла кровь с инструмента. Лицо у нее было усталое — словно это она пережила боль, которой не почувствовала Элина.
Внутри, глубоко внутри, все твои ощущения — кажущиеся: все тебе только кажется.
Сидя снова в кабинете врача, у его стола, Элина все видела перед собою кровать, кровавый комочек; а доктор тем временем оживленно говорил:
— Большинство женщин напрягается даже при обычных обследованиях, и тогда им бывает действительно больно. Боль может быть даже довольно сильной. Но вообще-то оснований для боли нет. Ведь эта часть женского тела, — продолжал он, — ничего не чувствует, в ней почти отсутствуют нервные окончания. Собственно, внутренняя энтодерма женских органов и некоторых участков кишечного тракта схожи между собой — ощущения там объясняются психологическими причинами… как я думаю… главным образом психологическими, а не физическими, не физиологическими…
Все тебе только кажется.
7. Ничего не доказывающие факты.
Обход вокруг стройки — грязь, брошенные в грязь доски, Элина осторожно шагает по одной из досок, и один из рабочих кричит ей что-то сверху. Приложил руки ко рту, кричит. А другой смеется. А еще другой, крепыш в рабочем комбинезоне, что-то швыряет в нее, но такое легкое, что это не долетает, — просто скомканный бумажный пакет, пакет от завтрака.
Ничего эти факты не доказывают: они вовсе не хотели причинить ей зло.
Вовсе не питали к ней ненависти.
Вовсе не хотели ее смерти.
Ничего не доказывающие факты: прогноз погоды по стране, температура, зафиксированная во всех аэропортах. Кажется, будто это что-то значит, на самом же деле — ничего.
Ничего не доказывающий факт: кровь на инструментах — это еще вовсе не указывает на боль. Указывает только, что была кровь.
Ничего не доказывающие факты: к примеру, если ты входишь в комнату жилого дома — подходишь к двери, заглядываешь внутрь, спокойно входишь. Что дальше? Ты считаешь, что комната и мебель приготовлены для тебя. Это что-то должно значить. В кино, на телевидении это непременно что-то означало бы — вступление во что-то новое. Это не просто продолжение той комнаты, из которой ты вышел… Но и комната и мебель в ней — ни о чем не говорящие факты, потому что ничего не произойдет. Следовательно, в эту комнату войти безопасно.
Ничего не доказывающие факты: зубы в лаборатории положили в бокал, встряхнули, обработали химикалиями, сделали анализ, переложили по-другому. Все это ровно ничего не значит.
Дата: 18 сентября 1970 года — еще один ничего не доказывающий факт.
В начале страницы эта дата будет о чем-то говорить — о чем-то, ничего не доказывающем. Лучше было бы видеть ее на своем месте — на календаре, дату обычного дня, одного из множества. Элина зевнула и перепроверила сегодняшнюю дату по календарю на кухне. Зевнула она со смаком. Волосы у нее были распущены, сохли, и, зевая, она качнула головой, так что волосы медленно упали, упали на кухонный стол.
Ну и что из того, что сегодня 18 сентября 1970 года?
8. — Одновременно разум и терпение, да, разумное терпение, n'est-ce pas?[2] Но и артистизм, который, мне кажется, гнездится на кончиках пальцев…
Мужчина в темном костюме и белом свитере из какого-то тонкого материала, улыбчивый. Влажные седые пряди зачесаны назад; остальные волосы очень черные. Темные блестящие глаза любовно оглядели комнату, задержались на одном лице, на другом, и Элина напряженно ждала, когда взгляд его остановится на ней, конечно же, он остановится на ней, на ней — ведь она так усердно трудилась… Принц С. Стелп стоял, держа на весу деревянную ложку на полпути ко рту, и язык его медленно, задумчиво двигался, а сам он словно ласкал слушателей своими мягкими карими глазами и как бы нехотя собирался высказать свое суждение: «Соус по-беарнски». Элина стояла выпрямившись и ждала, ждала, когда он посмотрит на нее… ждала, когда он… едва ли даже слышала его успокаивающие слова, его неспешную изящную речь: — …добиться в этом даже приблизительного успеха — это уже удача… и все же, одна из вас добилась большего, сегодня вечером она проявила свой незаурядный талант — как, впрочем, и во многие предшествующие вечера с тех пор, как мы начали заниматься. Я думаю, все вы догадываетесь, что это…
