— Ну ты и нахал, — не выдерживаю я.
— Да ладно тебе, — задумчиво произносит Джед. — Он прав.
— Ни фига, — внезапно меня охватывает волна гнева. — Да кто ты такой, чтобы врываться в нашу жизнь и лезть в душу? Раз ты такой умный, почему тогда ты неудачник?
— Хватит, Зак, — перебивает Джед, — отстань от него.
— Чего молчишь? — продолжаю я, не обращая внимания на Джеда. — С чего ты взял, что можешь кого-то чему-то учить? Уму непостижимо, как человек, сломавший собственную жизнь, еще отваживается давать советы другим!
Норм оборачивается ко мне.
— Иногда нужен слепой, чтобы научить зрячих видеть.
— Обалдеть! — выкрикиваю я. — Теперь ты сыплешь премудростями, которые выудил из китайского печенья с предсказаниями. И что вся эта белиберда значит?
— Успокойся, Зак, — отрезает Джед.
Тут до меня доходит, что «лексус» набирает скорость.
— Это значит, что вы можете учиться на моих ошибках, — взволнованно поясняет Норм. — Мудростью приходится делиться, потому что обычно она приходит, когда самому уже слишком поздно ею пользоваться.
— Удобно, ничего не скажешь, — замечаю я. — Тебе шестьдесят лет, ты ничего в жизни не добился, но это не значит, что ты неудачник, потому что ты обрел мудрость.
— Я не неудачник, Зак. У меня замечательные дети.
— А ты когда-нибудь задумывался о том, что из-за тебя у твоих замечательных детей вся жизнь наперекосяк?
Норм грустно кивает. Пряди его волос развеваются на ветру.
— Не вся, — загадочно произносит он. — Еще не вечер. Поэтому я и здесь.
— Чтобы спасти нас своей мудростью.
— Заткнись, Зак! — рявкает Джед, перекрикивая шум двигателя.
Я бросаю взгляд через его плечо на спидометр и вижу, что мы несемся по Вестсайдскому шоссе на скорости девяносто пять миль в час.
— Помедленнее, Джед, — прошу я, но тот прибавляет газ и принимается лавировать между попутными автомобилями.
— Ничего себе! — Норм поворачивается и выпрямляется на сиденье.
— Заткнитесь оба, — ворчит Джед, обгоняет джип, едва не врезается в бампер серого BMW, притормаживает и сворачивает на обочину, чтобы его объехать. Под колесами кабриолета грохочут желобки безопасности.
— Джед! — кричу я.
— Мы собирались помочь Заку найти доктора. Все остальное потом, договорились? А то вы на меня тоску нагоняете.
— Договорились, — соглашается Норм.
— Ладно, — поддакиваю я. — Только давай помедленнее, хорошо?
Джед сворачивает с обочины на шоссе. Стрелка спидометра застывает на ста милях в час, и мы мчимся по дороге, обгоняя попутные автомобили, как будто они стоят. Но вместо того, чтобы еще раз попросить Джеда притормозить, мы откидываемся на сиденье и наслаждаемся скоростью, вжимаемся в спинки кресел, чтобы слиться с ней. Мы пулей летим по шоссе, вой мотора не слышен за ревом ветра, который лупит в лобовое стекло, бьет нас в грудь. Трое неудачников, мы рассекаем воздух, мечтая, чтобы какофония скорости хоть на время заглушила сумятицу в наших головах.
Главное здание загородного клуба «Ларчмонт», особняк в колониальном стиле, из красного кирпича с высокими белыми колоннами, находится на оживленной Уэстлейк-авеню. Территория огорожена забором в два с лишним метра высотой, за которым расположена просторная парковка. Будка охраны у входа и автоматические ворота подчеркивают элитарность клуба.
— Аристократическое местечко, — Норм с отвращением качает головой. Он из тех евреев, которые геройски признают свою национальность, только сталкиваясь с антисемитизмом. Он с подозрением оглядывает клуб, представляя себе сборища высокопоставленных расистов и арийские церемонии, которые проходят за закрытыми дверями в обитых плюшем залах особняка. — Нацисты чертовы.
— С чего ты взял, что они нацисты? — спрашиваю я.
— С того, — загадочно отвечает Норм, и в его голосе слышны отголоски былой боли, которая, как и его воображаемый алкоголизм, скорее всего, едва ли имеет какое-то отношение к действительности.
— Ну тогда с вами, двумя евреями, меня и на порог не пустят, — заявляет Джед, отъезжая от тротуара.
Разумеется, он шутит, однако Норм угрюмо кивает, как будто в прихожей действительно установлен детектор национальности.
Для элиты этот клуб или для простых смертных, но попасть в него проще, чем кажется. Нужно всего-навсего зайти со стороны поля для гольфа, неохраняемые границы которого простираются до жилых кварталов и примыкают к задним дворам массивных домов в стиле эпохи Тюдоров и колониальных особняков Ларчмонта. Сразу за клубом Джед сворачивает направо, рассматривает дома, мимо которых мы проезжаем, внимательно вглядывается во дворы и подъездные дорожки, наконец отыскивает подходящее место и паркуется у тротуара.
— В детстве мы с мальчишками пробирались на поля для гольфа воровать мячики, — рассказывает Джед, уверенно шагая впереди нас по дорожке, ведущей к белому, точно свадебный торт, величественному особняку в голландском колониальном стиле, и поднимается по каменным ступенькам на задний двор. — А потом стояли на улице и продавали их за полцены.
За кустами, которыми обсажен двор, оказывается забор из проволочной сетки высотой метра полтора, забраться туда не составляет никакого труда. За изгородью открывается обширное зеленое поле, которое под утренним солнцем блестит, точно изумруд.
— Вот видишь, — одобрительно произносит Норм, — ты прирожденный бизнесмен.
— И вор, — добавляю я.
Норм качает головой.
— Это формальности. Он выяснил, в чем нуждается рынок, и сумел это достать и продать по сходной цене.
— Мы не стремились заработать, — поясняет Джед, с легкостью перемахнув через забор. — Так, дурью маялись.
— Ты уверен, что нам сюда можно? — спрашиваю я, нерешительно трогая изгородь. Меня пугает бесцеремонность Джеда. — Все-таки это частное владение.
— Ты уже нарушил его границы, — замечает он, оборачивается и окидывает взглядом поле для гольфа. — Давай. От этого никто не пострадает.
Я подсаживаю Норма, Джед помогает ему спуститься с другой стороны. Затем сам перелезаю через забор. Приземляясь, я чувствую на спине руки Норма, который на всякий случай страхует меня, чтобы я не упал, и в голове моментально всплывает воспоминание, смутное, но приятное, из той поры, когда я еще относился к Норму как к отцу; на мгновение у меня слабеют колени.
— Все в порядке? — спрашивает Норм, помогая мне выпрямиться.
Я качаю головой и пожимаю плечами.
— Голова закружилась, а так все в порядке.
— Вот и славно, сынок.
Папа.
Мы выходим на поле в районе третьей лунки; вокруг никого, так что мы шагаем вверх по склону к следующей метке. Мы запахиваем куртки поплотнее: ветер пробирает насквозь, свистит в ушах, раздувает по полю пожухлые листья. Газон недавно поливали, и носы моих замшевых ботинок темнеют от влаги, подошвы скользят и липнут к сырой траве. Я выдыхаю в ворот куртки, чувствуя во рту металлический привкус застежки-молнии. Мне вдруг становится холодно и очень одиноко, и я недоумеваю, что вообще тут делаю. На вершине холма дорожка резко поворачивает влево, и перед нами открывается сразу несколько лунок. Там и сям маячат игроки и гольф-карты. Мы направляемся к ним, и внезапно меня осеняет:
— Они все в белых рубашках, — замечаю я, — и в брюках.
— Клубный дресс-код, — кивает Джед.
Мы с Джедом в джинсах и кожаных куртках, а Норм в своей нелепой красной рубашке.
— Мы будем выделяться, — настаиваю я.
Норм пожимает плечами.
— Мы все равно выделялись бы.
— Делай вид, что ты свой, — учит Джед.
— Для этого придется поднапрячься, — ворчу я. Мы проходим мимо первой четверки игроков — двоих мужчин средних лет и их жен.
— Узнаешь кого-нибудь? — спрашивает Джед.
— Надеюсь, ты его узнаешь, — добавляет Норм.
— Он запихнул мне в член трубку, — говорю я. — Первый раз никогда не забывается.
Игроки останавливаются и оглядывают нас. Женщины стройные, неестественно загорелые, с укладками, когда они двигаются, их неброские украшения блестят на солнце. Мужчины седые, пузатые, с золотыми водонепроницаемыми часами и тощими кривыми ногами. Джед машет им рукой, Норм здоровается, игроки кивают в ответ, а когда мы проходим мимо, шепотом обсуждают нас. Кто-то достает мобильный.
— Кажется, мы попались, — заявляет Джед, однако не похоже, чтобы его это сильно волновало. — Давайте разделимся, — предлагает он.
— Я пойду туда, — Норм указывает на мощеную дорожку для гольф-картов, которая скрывается за деревьями. — Если найду его, позвоню.
Мы с Джедом шагаем дальше по полю мимо третьей лунки наискосок к четвертой метке.
— Хороший сегодня день, — замечает он, как будто нас не должны вот-вот схватить за вторжение в элитарный загородный клуб.
