В течение лета она время от времени заходила к нему, когда ей надоедал кто-нибудь из чересчур настойчивых поклонников; заходила «по пути» и с порога говорила что-нибудь вычурное:
— Сегодня в твоей комнате красивые тени.
Или:
— Сегодня в моей душе высокие чувства.
А в постели изображала ложную стыдливость.
После каждой такой встречи Виктор делал Рите предложение, но она с неизменной улыбкой говорила «стоит подумать» и исчезала на несколько дней; однажды сказала:
— У меня к тебе нет трепета, нам нельзя вступать в брак.
— Он замечательный парень, — сказала Аня Рите. — И любит тебя. Он был бы хорошим мужем.
— Ты это серьезно?! — Рита скривилась и насмешливо посмотрела на подругу. — Неужели ты представляешь его моим мужем? Я молчу! Он же мне не пара. Скажешь тоже! Уморительно!.. Твои дурацкие советы надоели. Что ты внедряешься в мою жизнь?!
Аня обиделась, вышла из комнаты и больше к манекенщице не заходила.
Осенью Виктор защитил диплом и его распределили работать на стройку в Сибири. Спустя несколько месяцев, Рита зашла в ресторан пообедать. Не успела она заказать обед, как официант поставил на стол бутылку шампанского и коробку конфет.
— Просили передать самой красивой женщине, — он кивнул в угол, где гоготала мужская компания.
Рита улыбнулась мужчинам. Один из них, тучный здоровяк стриженый «бобриком», поднялся с бокалом.
— За прекрасных дам! — тяжеловесно гаркнул на весь зал и выпил.
Когда она пообедала, он подошел и протянул огромную руку:
— Аркадий.
Ему было лет сорок, на нем трещал по швам новый темно-синий костюм с ярким широченным галстуком.
— Аркадий! — повторил увалень, и добавил: — А тебя как зовут девонька?
«Девонька! Дурдом!» — Риту немного покоробило, но она улыбнулась и назвалась. Ей понравился этот великан. «У него добрые глаза, — подумала она. — Ему можно довериться».
— Откуда вы такой смешной? Уморительно!
— С Лены я, с леспромхоза. Вкалываю на валке леса. Вот с корешами зашли в кабак. Здесь одно дельце обтяпали.
— Вы лесоруб? Я молчу!
— Ну-да, вроде. Пильщик. В вашей Москве проездом. У меня отпуск, качу в Крым. Хочешь махнем вместе. Ты замужняя?
— Нет.
— Тогда о чем разговор?! Пожаримся на солнце. На твоей работе я все улажу. Пошли, представлю корешам. Ребята с леспромхоза, хозяйственные, вон будки какие! Я с ними на драге золотишко мыл, потом шкурки сдавал.
— Шкурки, это что?
— Ну, пушнина по-вашему… Я смотрю, красивая девонька сидит, дай, думаю, подвалю.
«О, господи! Подвалю! Он мне это говорит. Дубина! Ему бы молочницу с грудью как у коровы, а он ко мне. Уморительно!». Рита подняла глаза, чтобы осадить «дровосека», но встретила дружелюбный бесхитростный взгляд и промолчала.
— Ну, пошли в мою компашку! Расположимся поинтересней!
— Мне нужно на работу.
— Не печет, подождет. Работа не медведь, в лес не убежит.
Он приподнял ее за локти, взял со стола бутылку с коробкой, и они направились к его друзьям. Она шла точно под гипнозом. От него исходила такая властная сила, что она невольно подчинилась. Обычно мужчины боялись ее, а этот сразу дал понять, что никого и ничего не боится, что является лидером не только в своей «компашке», но и в отношениях с женщинами, и что в его руках ей не надо опасаться ни неприятностей на работе, ни всяких других — он все берет на себя.
Как только она села, он заказал коньяк, дичь, фрукты, и все басил без умолку:
— Маргаритка, глянь, какие у нас парни. Это тебе не московские пижоны, дрянные мужики… Ну, и шуму у вас тут, в Москве. Свистопляска! И каждый думает, как бы обмишурить нашего брата. А мы не лыком шиты! У нас там на Лене, тишина, раздолье и народ не мелкий. Поехали к нам, не пожалеешь! Шкурок тебе накуплю, сколько пожелаешь. Снимешь всю эту мишуру… А здесь у вас что? Все нищие какие-то, на бутылку скидываются. Смехотура!
Когда они вышли из ресторана, хлынул ливень: не мешкая ни секунды, «дровосек» укрыл Риту пиджаком, подхватил на руки и, на глазах у множества горожан, дотащил до работы.
— Вечерком объявлюсь, жди, покуролесим по Москве, — подмигнул, прощаясь. — Поможешь мне кое-что подкупить, да кабаки ваши покажешь.
Он приехал на такси с огромным букетом роз и весь вечер гусарил: накупил Рите кучу подарков, в одном ресторане завалил весь стол блюдами, в другом дал музыкантам тридцать рублей, чтобы не играли «муру». Поздно вечером повез ее в номер гостиницы. И Рита во всем повиновалась ему — не могла понять, что с ней происходит. До него она встречала сплошное раболепие, а этот «дровосек» за один день укротил ее, сделал послушной, податливой.
На следующий день они совершили вояж по магазинам, а закончили вечер в ресторане с его дружками. За столом он снова безостановочно хрипел Рите в ухо:
— …Москва — муравейник, мешанина какая-то и народ — серятина… На Лене живут без суеты. И народ не мелкий… Поехали к нам, не пожалеешь! Шкурок тебе накуплю, сколько пожелаешь! А пока махнем в Крым. Еще пару деньков покантуемся в вашей Москве и махнем!
Рите нравилось его могучее телосложение, внушительная сила, широкая, размашистая душа, расточительство, но она была только украшением в его гульбе, его собственностью: прекрасной вещью, игрушкой, а она привыкла быть всем смыслом жизни мужчины. Ее остро задевало самоуверенное, собственническое отношение к ней. Он ни о чем ее не просил — только приказывал, ничего не обсуждал с ней — просто ставил в известность. Часто за разговорами с друзьями он вообще забывал о ней и она кусала губы от злости: «Сама виновата, впуталась в историю». Ей уже надоела орава его собутыльников, их необузданное веселье. Она не ревновала к ним, но считала оскорбительным, что он тратит на них время, которое должно принадлежать ей. Но даже в эти минуты у нее не хватало духа осадить «дровосека», она только щипала его за руку:
— Поговори со мной. Это унизительно.
В постели она уже давно ни с кем не испытывала страсти, но «дровосек» все же ее завел своей агрессивной сексуальностью — в нем было что-то экзотическое, звериное.
— Я сразу усек, на что ты способна, — дышал он ей в лицо водкой и табаком. — В каждой бабе сидит развратница. А в красивых особенно. Я вообще-то люблю простых баб со стройки, но интеллигенток тоже, ежели они с порочностью.
«Дурдом! Растоптал меня всю мужлан, дровосек, дровокол несчастный. Это унизительно. В нем, наверно, черт сидит», — думала Рита, но продолжала ему во всем уступать; такого раньше никогда не случалось. Она чувствовала, что он не дорожит ею и догадывалась — если выскажет недовольство, он бросит ее, а это уже было бы невыносимым поражением. Она привыкла только к победам и никогда не была покинутой. Случалось, мужчинам не нравилось ее поведение и они намеревались порвать с ней, но она успевала уйти раньше и заранее находила замену. Но и те, недовольные ее поведением, были слабаками, она знала — стоило ей поманить их пальцем, как они вернулись бы, да еще валялись бы у ее ног, каялись, просили прощенья. А этот бесчувственный «дровосек» просто раздавил ее своим напором, закабалил неуемным темпераментом.
Прошла неделя и каждый последующий день был похож на предыдущий, с той разницей, что «дровосек» все реже приходит с цветами и подарками, перестал говорить о Крыме, но по-прежнему тискал ее на улице, в такси, в ресторане. Однажды Рита услышала, как он бросил дружкам:
— …Она, конечно, с блядинкой, но хороша! И, это самое, где прижмешь, там и твоя!
«Негодяй! — чуть не вырвалось у Риты. — Ведь мизинца моего не стоит! Уморительно и унизительно! Дурдом!». Внезапно она вспомнила Виктора и подумала, что он «был безвластный, но зато внимательный, вежливый…».
Промотав все деньги, «дровосек» распрощался с Ритой и «дал тягу» — улетел к себе на Лену.
С полгода Рита ни с кем не встречалась — срок немыслимый для нее прежде. Как всегда, к ней приставали мужчины, но она их старалась не замечать, и все чаще вспоминала дни, проведенные с Виктором — они остались в памяти как светлый романтический фильм с грустным концом. Она видела восхищенный взгляд Виктора, слышала его взволнованный голос, даже представляла мосты — «застывшую музыку», которые он строит в Сибири.
Гладкие обкатанные водой камни-сердолики пахли морем, сосновые шишки — солнцем, ливнями, травой, открытки кинозвезд — всего лишь типографской краской, но этот запах уводил Лену в мир кино, самый захватывающий мир, который только может существовать для семиклассницы. Рассмотрев свои сокровища, Лена обходит домашний «зверинец»: морской свинке дает молодые початки кукурузы, кролику — морковь и капусту; поглаживает бархатистую шерстку животных, разговаривает с ними. Затем из шкафа достает бинокль отца — капитана теплохода, выходит на террасу и смотрит в прибор на улицу.
