— Moje reçe, — тоненьким голоском произносит Томаш. — Moje reçe są krwawienia[1].
Он показывает руки. Даже в полумраке видно, как они обгорели, с запястий свисают лохмотья содранной кожи и капает кровь.
— Томми, Томми! — Реджина сжимает мальчишку в объятиях так крепко, что тот взвизгивает. Тогда она отпускает его и начинает кричать: — ТЫ, ИДИОТ! Я ЖЕ ГОВОРИЛА, ЧТО ЭТО СЛИШКОМ ОПАСНО!
— Он был на крайний случай, — стонет Томаш. — Крайний случай настал.
Сет смотрит поверх Реджининого плеча. Расколовшийся надвое ствол дробовика валяется в зарослях, деревянный приклад раскидан дымящимися головешками по всей площадке…
…полицейский, вбежавший в гостиную, говорит: «Они нашли Валентина»…
Простонав сквозь зубы, Сет гонит видение прочь, поворачиваясь обратно к Реджине и Томашу. Девочка сняла куртку и, оторвав рукав, заматывает им предплечье Томаша.
— Где вы добыли дробовик? — спрашивает Сет слегка заплетающимся языком. События замедлились, и голова снова начала кружиться.
— На чердаке соседнего дома, — отвечает Реджина, перевязывая вторую руку Томашу, который похныкивает от боли. — Но по нему видно было, что он сломан и опасен, а значит, мы им никогда не воспользуемся.
— Повторяю, — выдавливает Томаш. — Крайний случай. Без надежды.
— Ты же мог погибнуть, ты, мелкий… — Голос Реджины срывается, в глазах злые слезы. В яростном взгляде, обращенном к Сету, предостережение: «Только пикни!» Но лицо ее тут же меняется. — Ты как там?
Сет морщится — воспоминания все еще толпятся, все еще крутятся в голове.
— Он собирался меня убить, — говорит Томаш, оглядываясь на фургон. — Убить маленького Томаша. Но я убил его первым, да?
Они все смотрят на Водителя. В груди комбинезона глубокая дыра от выпущенного почти в упор заряда.
— Валентин… — шепчет Сет, стараясь удержать имя в памяти.
— Тебя заклинило? — спрашивает Реджина.
Он смотрит на нее, скривившись от боли.
— Серьезно, ты как там?
— Не знаю. — Сет снова пытается встать.
— Ты сказал, так звали человека, — Томаш тоже встает, неуклюже, не опираясь на раненые руки, — который забрал какого-то Оуэна?
— Моего брата.
Томаш издает понимающее «а-а-а».
Воспоминания не отпускают, затягивают, будто воронка вихря, стискивают, захлестывают, будто что-то от него хотят.
— Валентин… — шепчет он снова.
— Ну, да, — мягко произносит Реджина. — Валентин. Мы поняли. — Она поворачивается к Томашу: — Еще где-нибудь болит?
— В груди чуть-чуть, — говорит мальчишка, показывая забинтованными руками, куда пришлась отдача от дробовика. — Но не сильно.
— На велосипеде он не удержится, — говорит Реджина Сету. — Придется тебе его везти. Сможешь?
— Думаю, да, — рассеянно кивает Сет.
Валентин — почти наверняка тот самый заключенный, который похитил Оуэна. То самое имя, которое Сет, хоть убей, не мог вспомнить дома, как ни силился.
Пока не случилось то, что случилось там, среди гробов.
Но это еще не все…
Воспоминания галдят громче, обступают со всех сторон.
— Валентин… — шепчет он опять.
— Дома мы вас уложим в кровать, — обещает Реджина. — Обоих. — Она оборачивается к фургону: — Но сперва…
Она подкрадывается к лежащему на земле Водителю.
— Что ты делаешь? — испуганно кричит Томаш.
— Убеждаюсь, что он мертв. — Реджина ступает медленно, осторожно, готовая в любой момент сорваться с места.
Сет смотрит на нее, но почти не видит — перед глазами снова берег, море, холод…
Полиция, Оуэн, Валентин…
Моника, Гудмунд, Эйч…
Цунами накатывает снова, подминает его под себя, топит…
— По-моему, плохая мысль, — пытается остановить Реджину Томаш, нервно переминаясь с ноги на ногу.
Где-то тут, вот прямо тут, под волной нахлынувших картинок…
— Я рискну, авось одной гадостью в мире станет меньше, — отвечает Реджина.
— Сет? — зовет Томаш. — Реджина, с Сетом что-то совсем нехорошо.
Девочка поворачивается на обеспокоенный голос Томаша. Сет сжимает ладонями виски, словно голова сейчас взорвется.
— Нет, — бормочет он. — Нет, нет.
Поток воспоминаний хлещет, словно водопад, картинки застят глаза, толпятся, накрывают с головой, тянут на дно…
Но он еще пока различает что-то сквозь них, хотя все слабее и слабее…
Что-то нехорошее…
Движение…
За спиной Реджины, зашевелившись, начинает подниматься Водитель.
Томаш в испуге что-то кричит по-польски. Перевода не требуется. Реджина резко оборачивается к Водителю.
— Велики! — Вопль Томаша сливается с визгом Реджины.
Девочка хватает Сета за руку, увлекая за собой, но тот, как под гипнозом, смотрит на Водителя, который медленно приподнимается.
И плавно встает.
— Не тормози! — Реджина дергает Сета с такой силой, что чуть на землю не роняет.
И он бежит, то есть в основном старается вовремя переставлять ноги, чтобы не упасть. Томаш уже у велосипедов, но поднять их израненными руками не может. Реджина подбирает велик и практически швыряет Сету. Он машинально ловит руль, Томаш карабкается на багажник, обхватывая Сета перевязанными руками.
Сет в последний раз оглядывается на Водителя.
Тот стоит у фургона, локтем опираясь на помятую дверь. Смотрит на них через безликий визор шлема, бликующий в лунном свете.
В груди зияет огромная дыра.
«Как? — пробивается изумленный вопрос сквозь кутерьму в голове. — Как?!»
Но они уже катят прочь, со всей скоростью, которую способны выжать немеющие ноги Сета. Реджина вылетает с площадки первой, Сет изо всех сил старается не отставать и не свалиться.
— Только не падай, — слышит он мольбу Томаша за спиной. — Не падай, не падай.
Сет сосредоточивает перегруженный мозг на одной-единственной задаче — удержать равновесие. Боль в стиснутых Томашем боках совсем некстати, но Сету все-таки удается вслед за Реджиной обогнуть первый корпус. Напрягая слух, он ловит шум двигателя — тот гудит мерно, не ускоряясь и не нарастая. Похоже, Водитель в погоню не торопится.
«По крайней мере, на грузовике, — поправляет сам себя Сет. — Мало ли, может, он бегает быстро?»
Он сильнее жмет на педали.
Реджина впереди с усилием катит вверх по заросшей бетонной дорожке. «Жми! — приказывает себе Сет. — Вперед, вперед, вперед, крути, крути, крути, ну же, ну же, ну!»
— Молодец, хорошо едешь, — подбадривает его Томаш, словно заглянув в бурлящие мысли.
— Тяжеловато, — признается Сет, давя на педали. Пот заливает глаза. — Выпадаю…
«Выпадаю откуда? — думает он. — Из сознания? Из этого мира?»
Он боится моргнуть и впустить то, что мгновенно возникает под сомкнутыми веками. Даже в открытых глазах постоянно мельтешат призрачные тени, один мир наслаивается на другой; все, кого он когда-то знал и любил, увязываются следом в этой отчаянной гонке…
— Он за нами не едет! — кричит Томаш Реджине.
— Как он еще жив? — откликается она. — Как он вообще взял и встал?
— Броня? — высказывает догадку Томаш, но Реджина качает головой, и Сет понимает, о чем она. Простым бронежилетом или формой тут и не пахнет, это что-то куда более кошмарное. От такой дырищи в груди одеждой не спасешься.
Водитель должен был умереть. Остаться лежать там навсегда.
А он вот взял и поднялся…
Одну за другой они проскакивают бреши в оградах — до самой груды битого кирпича у железной дороги, где еще горит прожектор. Дальше проезда нет, и Реджина, притормозив, перетаскивает велик через осыпавшуюся кирпичную кладку.
Сет с Томашем следуют ее примеру, соскочив на землю. Сет хватает велосипед за раму, вскидывает…
И мир пустеет.
Звуки, шумы, воспоминания, картинки накрывают Сета, словно лавина.
Он вскрикивает придушенно, велосипед выскальзывает из рук, брякается на кирпичи, и колесо сминается «восьмеркой».
— Сет! — в ужасе взвизгивает Томаш, склоняясь над великом. — Может, получится распрямить? Ау?
Он оглядывается на Сета — и умолкает. Потому что Сет застыл, словно статуя, в той же позе, в которой выронил велик.
Он видит Томаша, видит велосипед, видит спешащую к ним Реджину.
Но и всё остальное тоже видит.
Всё.
Ничего с этим не поделать.
Голова переполнена теснящимися образами, с которыми он не в силах совладать, и они парализуют, не давая даже двинуться…
Всё. Там всё.
— Что происходит? — В ушах эхом звенит далекий голос Реджины, словно через три комнаты.
— Его заклинило, — распахнув от изумления глаза, сообщает Томаш.
Реджина подходит к Сету:
— Сет, ты тут? Слышишь меня?
Отголосок ее слов разносится над бескрайним простором событий всей Сетовой жизни, и, пока у него сложится ответ, пройдет слишком много времени, он попросту не успеет объяснить…
