Если вам случалось в ночь после ежегодной ярмарки посетить базарную площадь маленького городка на Среднем Западе, это останется у вас в памяти. Такого переживания не забыть. Тебя обступят призраки — но живых, а не мертвых. Сюда минувшим днем нахлынул народ из города и окрестностей. Фермеры с женами и детьми и все обитатели сотен городских деревянных домишек теснились на этой площади, обнесенной глухим забором. Смеялись девушки, толковали о житейских делах бородачи. Жизнь хлестала через край. Все свербело и ерзало от переизбытка жизни — и вот ночь, и жизнь ушла. Тишина почти устрашает. Прячешься за стволом дерева, стоишь молча, и, сколько есть у тебя способности к размышлению, — все идет в ход. Содрогаешься, думая о бессмысленности жизни, и в то же время, если здешний народ — это твой народ, любишь жизнь так, что слезы на глазах выступают.
В темноте под навесом трибуны, сидя с Элен Уайт, Джордж Уилард остро почувствовал свою незначительность в общей смете бытия. В городе его раздражала возня людей, занятых разнообразными делами, но теперь, вдали от них, раздражение прошло. Рядом с Элен он отдохнул, приободрился. Как будто женская рука помогла ему настроить механизм его жизни. О людях города, где он прожил всю жизнь, он уже думал чуть ли не с благоговением. И благоговел перед девушкой. Ему хотелось любить ее и быть любимым, но не хотелось, чтобы сейчас его отвлекла ее женственность. В темноте он взял ее за руку и, когда она придвинулась, обнял за плечи. Подул ветер, он поежился. Он изо всех сил старался сохранить и понять свое настроение. Наверху, в темноте две необыкновенно чувствительные человеческие песчинки прильнули друг к дружке и ждали. У обоих на уме было одно и то же. «Я пришел в это безлюдное место, и со мной рядом — другой человек» — вот суть того, что они чувствовали.
В Уайнсбурге день толчеи иссяк, сменился долгой осенней ночью. Рабочие лошади трусили по пустынным проселкам, каждая со своим грузом усталых людей. Приказчики убирали с уличных лотков товар и запирали магазины. В театре толпа ожидала представления, а дальше по Главной улице, настроив наконец свои инструменты, скрипачи в поту поддавали музыки летавшим по полу молодым ногам.
В темноте на трибуне молча сидели Джордж Уилард и Элен Уайт. Иногда очарование с них спадало, они поворачивались и в потемках пробовали заглянуть друг другу в глаза. Они целовались, но эти порывы были недолгими. В верхнем конце Ярмарочной площади человек пять мужчин возились с лошадьми, которые днем участвовали в бегах. Они развели костер и грели в котлах воду. Огонь освещал только ноги, проходившие вблизи костра. Когда задувал ветер, языки пламени трепались в воздухе.
Джордж и Элен встали и побрели в темноту. Они шли тропинкой мимо несжатого поля кукурузы. Ветер шелестел в ее длинных жухлых листьях. Пока они шли к городу, очарование с них ненадолго спало. На гребне Водозаборного холма они остановились под деревом, и Джордж снова взял девушку за плечи. Она жадно обняла его, но опять они быстро погасили свой порыв. Они перестали целоваться и отстранились друг от друга. Взаимное уважение взяло в них верх. Оба были смущены и от смущения затеяли бессмысленную отроческую возню. Они смеялись, дергали и теребили друг друга. Переживание сегодняшнего вечера как-то очистило их, сделало целомудренней, и они уже были не мужчиной и женщиной, не мальчиком и девушкой, а расшалившимися зверьками.
В таком настроении они спускались с холма. Они резвились в темноте как два великолепных молодых животных в молодом еще мире. Один раз, убежав вперед, Элен подставила ему ножку, и он упал. Он стал вопить и корчиться. Задыхаясь от хохота, он кубарем покатился по склону. Элен побежала за ним. На миг она замерла в темноте. Кто скажет, какие женские мысли промелькнули у нее в голове, — но у подошвы холма, нагнав Джорджа, она взяла его под руку и пошла с ним рядом в чинном молчании. Каким-то образом — они сами не сумели бы объяснить каким — они получили от этого безмолвного вечера вдвоем то, в чем нуждались. Мужчина ли, мальчик ли, женщина или девочка — сейчас они прикоснулись к тому, что позволяет взрослым людям переносить жизнь в современном мире.
Перевод В. Голышева
Молодой Джордж Уилард встал в четыре часа утра. Был апрель, только-только распускались почки. Деревья на центральных улицах Уайнсбурга — это клены, семена у них крылатые. Когда поднимается ветер, они тучами кружатся в воздухе, а после устилают мостовую ковром.
Джордж спустился в контору гостиницы с коричневым кожаным чемоданом. Сундук его был уложен к отъезду. С двух часов он не спал, думал о предстоящей поездке, о том, что она ему сулит. В конторе, на койке у двери спал мальчик. Рот у него был открыт, и он сладко храпел. Джордж пробрался мимо койки и вышел на безлюдную сонную Главную улицу. Заря уже занималась, и свет длинными струями бил в небо, где еще горели редкие звезды.
За последним домом на Вертлюжной заставе Уайнсбурга раскинулись поля. Поля принадлежат фермерам, которые живут в городе, и вечерами в легких скрипучих повозках они едут через Вертлюжную заставу домой. На полях выращивают ягоды и мелкие фрукты. Жарким летом на исходе дня поля и дорога покрыты пылью, и дымка стелется в громадной мелкой чаше земли. Смотреть на нее — все равно что смотреть на море. Весной, когда поля зеленые, вид тут немного другой. Земля похожа на зеленый биллиардный стол, и там и сям трудятся на нем букашки-люди.
С детства и до поздней юности Джордж любил ходить за Вертлюжную заставу. Бывал он на этой равнине зимними ночами, когда земля лежит в снегу и только месяц глядит на нее, бывал и осенью, когда уныло дует ветер, и летними вечерами, когда воздух дрожит от пения насекомых. Сегодня, апрельским утром, ему опять захотелось туда — пройтись в тишине. Он ушел за две мили от города, к тому месту, где дорога сбегает к ручью; оттуда молча повернул назад. Когда он пришел на Главную улицу, приказчики уже подметали тротуар перед магазинами. «Эй, Джордж! Каково тебе уезжать-то?» спрашивали они.
Поезд на Запад отходит от станции в семь сорок пять. Кондуктор на нем — Том Литл. Этот поезд идет от Кливленда до станции, где железная дорога соединяется с магистралью Чикаго — Нью-Йорк. У Тома, как говорят на железной дороге, легкий маршрут. Каждый вечер он возвращается к семье. Весной и осенью он все воскресенья удит рыбу на озере Эри. У него круглое красное лицо и маленькие голубые глазки. Людей в городках по своему маршруту он знает лучше, чем житель большого города знает своих соседей по дому.
Джордж сошел по короткому спуску от гостиницы к станции в семь часов. Чемодан его нес Том Уилард. Сын уже перерос отца.
На платформе все пожимали молодому человеку руку. Там собралось больше десятка людей. Скоро разговор у них перешел на свои дела. Даже ленивый Уилл Хендерсон, который нередко спал до девяти часов, и тот сегодня встал рано. Джордж смущался. На платформу пришла Гертруда Уилмот, высокая, худая пятидесятилетняя женщина, работавшая на почте. До сих пор она не обращала на Джорджа никакого внимания. Теперь она подошла к нему и подала руку. В двух словах она выразила общее чувство. «Желаю удачи», — отрывисто сказала она и, повернувшись, ушла.
Наконец подъехал поезд, и Джордж почувствовал облегчение. Он поспешно влез в вагон. По Главной улице бежала Элен Уайт, надеясь, что успеет с ним попрощаться, но он уже нашел место и не увидел ее. Поезд тронулся. Том Литл пробил его билет и улыбнулся; кондуктор хорошо знал Джорджа, знал, на какое он решился предприятие, но ничего не сказал. На памяти Тома тысячи молодых уилардов уезжали из своих городков в большой город. Для него это был случай вполне обыкновенный. Только что один пассажир в вагоне для курящих позвал Тома половить рыбу в заливе Сандаски. Том решил принять приглашение и договориться подробнее.
Джордж окинул взглядом вагон — не наблюдают ли за ним, — потом достал бумажник и пересчитал деньги. Он очень боялся показаться желторотым. Чуть ли не последнее напутствие отца касалось того, как надо вести себя в большом городе. «Держи ухо востро, — сказал Том Уилард. — За кошельком присматривай. Рот не разевай. Вот тебе мой наказ. Пусть не думают, что ты желторотый».
Пересчитав деньги, Джордж поглядел в окно и удивился, что поезд еще не выехал из Уайнсбурга.
Отправляясь из своего городка в большую жизнь, он задумался, но задумался не о чем-то значительном и драматическом. Смерть матери, расставание с Уайнсбургом, мысли о том, что станет с ним в большом городе, важные стороны жизни — все это его сейчас не занимало.
Он думал о мелочах: о том, как утром Турок Смолет катит тачку с досками по Главной улице, о высокой женщине в красивом платье, которая ночевала однажды в отцовской гостинице, о том, как уайнсбургский фонарщик Батч Уилер летним вечером спешит по улице с факелом в руке, как Элен Уайт стоит перед окошком городской почты и наклеивает на конверт марку.
