— Грязная, вонючая свинья, — прошипел я, очередной раз вмазав ему кулаком в лицо и коленом в живот. И тут я просчитался, никак не предполагая, что у директора еще остались силы; я не ожидал встретить сопротивление, планируя избивать его, пока не нагрянут учителя и не положат конец этому спектаклю.
Но он молниеносно вскинул голову, попав мне в челюсть, руками обхватил меня за ноги и с силой дернул, так что я потерял равновесие и рухнул на пол.
— Черт! — выругался я.
Директор побежал не к двери, а к окну, открыл его и прокричал:
— Помогите! На помощь!
Но я уже успел вскочить и подлететь к нему. За волосы я оттянул его назад и с силой шмякнул головой о подоконник.
— Мы еще не договорили! — крикнул я ему в ухо.
На школьном дворе толпилось много народу, в основном учащиеся. Наверняка была перемена. Все они смотрели наверх — на нас.
Я сразу заметил мальчика в черной шапочке; в этой толчее было приятно увидеть родное лицо. Он стоял чуть поодаль, у лестницы, ведущей к главному входу, в компании нескольких девушек и парня на скутере. На шее у мальчика в черной шапочке висели наушники.
Я помахал ему — это я хорошо помню — и попробовал улыбнуться. Я хотел дать ему понять, что потасовка наверху вовсе не так страшна, как может показаться со стороны. Просто у нас с директором возникли кое-какие разногласия по поводу сочинения Мишела, которые мы уже почти разрешили.
— Это был премьер-министр, — сказал Серж, садясь за стол и пряча мобильник в карман. — Он хотел уточнить содержание завтрашней пресс-конференции.
Один из нас мог бы сейчас спросить: «Ну? И что ты ему ответил?» Но все словно воды в рот набрали. Иногда, вопреки своему обыкновению, лучше промолчать. Если бы Серж рассказал анекдот, начинающийся, к примеру, с вопроса: «Почему китайцы никогда не ходят к парикмахеру вдвоем?» — то, скорее всего, повисла бы точно такая же тишина.
Мой брат взглянул на свой десерт, который, видимо, из вежливости до сих пор не унесли.
— Я ему ответил, что не хотел бы сегодня раскрывать содержание пресс-конференции. Он выразил надежду, что ни о чем серьезном речь не идет. Что я, например, не собираюсь отказываться от участия в выборах. Он так и сказал: «Мне было бы искренне жаль, если бы вы сейчас, за семь месяцев до выборов, сошли с дистанции».
Серж попробовал сымитировать манеру речи премьер-министра, но шарж получился неудачным.
— Я честно ответил, что еще обсуждаю этот вопрос с семьей и оставляю пространство для маневра.
Стоило премьер-министру вступить в должность, как он стал предметом шуток — по поводу его внешности, его суконных речей, его бесчисленных промахов. Однако постепенно к нему привыкли. Как привыкают к пятну на обоях.
— О, интересно! — сказала Клэр. — Значит, ты оставляешь пространство для маневра. А я-то думала, ты уже все решил. И за нас тоже.
Серж искал взглядом глаза жены, но та рассматривала свой мобильник, лежащий перед ней на столе.
— Да, я оставляю пространство для маневра, — вздохнул он. — Я хотел бы, чтобы мы приняли совместное решение. Как единая семья.
— Как мы всегда это делали, — сказал я.
Я вспомнил сгоревшие спагетти карбонара, кастрюлю, которой я запустил ему в голову, когда он попытался увезти от меня сына, но воспоминания Сержа были, по-видимому, не столь мрачными, потому что его лицо вдруг расползлось в приветливой улыбке.
— Да, — сказал он и посмотрел на часы. — Мне действительно… нам пора. Бабетта… счет еще не принесли?
Бабетта встала.
— Да, пошли, — сказала она и повернулась к Клэр. — Вы тоже идете?
Клэр подняла полупустую рюмку граппы.
— Идите. Мы вас догоним.
Серж протянул Бабетте руку. Я думал, что Бабетта проигнорирует этот жест, но она оперлась на его руку и даже предложила Сержу взять ее под локоть.
— Мы можем… — сказал он и улыбнулся. Он прямо-таки сиял, поддерживая жену за локоть. — Мы еще вернемся к нашему разговору. Пропустим в кафе по стаканчику и поговорим.
— Хорошо, Серж, — сказала Клэр. — Мы с Паулом допьем граппу и присоединимся к вам.
— Счет, — сказал Серж, похлопав по карманам пиджака в поисках кошелька или кредитной карточки.
— Не надо, — сказала Клэр. — Потом рассчитаемся.
И они ушли. Я смотрел им вслед, пока они двигались в сторону выхода. Мой брат под руку с женой. Лишь горстка гостей обернулась, когда они проходили мимо. Очевидно, к нему уже начали привыкать: после долгого здесь пребывания его лицо успело примелькаться.
Из открытой кухни вынырнул мужчина в белой водолазке — Тонио. Наверняка по паспорту он Антон. Серж и Бабетта остановились, чтобы раскланяться. Официантки торопились подать пальто.
— Ушли? — спросила Клэр.
— Почти, — ответил я.
Допив граппу, Клэр накрыла рукой мою ладонь.
— Ты должен что-то предпринять, — сказала она, легонько сжав мои пальцы.
— Да, — сказал я. — Мы должны его остановить.
Клэр обвила пальцами мою ладонь.
— Остановить его должен ты, — сказала она.
Я посмотрел на нее.
— Я? — спросил я, почувствовав, что не смогу отказать ей в просьбе.
— Ты должен ему помешать, — сказала Клэр.
Я не сводил взгляда с Клэр.
— Предприми что-нибудь, так чтобы завтра он не смог появиться на пресс-конференции, — сказала Клэр.
В этот момент где-то поблизости запищал мобильный телефон. Сначала едва слышно, а потом все громче и громче, так что писк перетек в мелодию.
Мы вопросительно переглянулись и одновременно покачали головами — наши телефоны молчали.
Под салфеткой на столе лежал мобильник Бабетты. Непроизвольно я бросил взгляд в сторону выхода: Серж и Бабетта ушли. Я протянул руку, но Клэр меня опередила.
Сдвинув крышку, она прочла на дисплее имя звонившего. Затем снова закрыла крышку. Мелодия оборвалась.
— Бо, — сказала она.
— Его маме сейчас не до него, — сказала Клэр и положила мобильник на прежнее место, даже снова прикрыв его салфеткой.
Я промолчал. Я ждал, что скажет моя жена.
Клэр вздохнула.
— Знаешь, что этот… — Она не закончила предложение. — О Паул! Паул…
Она запрокинула голову. Ее глаза увлажнились и заблестели, не от горя или отчаяния, но от злости.
— Знаешь, что этот?.. — повторил я.
Весь вечер я полагал, что Клэр ничего не известно о видеороликах. Я все еще надеялся, что окажусь прав.
— Бо их шантажирует, — сказала Клэр.
Я ощутил ледяной укол в грудь. На всякий случай я растер щеки, чтобы Клэр не заметила, как я покраснел.
— Каким образом? — спросил я.
Клэр снова вздохнула. Сжав кулаки, она забарабанила ими по столу.
— О Паул, — сказала она. — Я молила Бога, чтобы ты ничего не узнал. Мне не хотелось, чтобы ты снова… расстроился. Но сейчас уже поздно.
— Как это Бо их шантажирует? Чем?
Из-под салфетки раздался писк. На этот раз одиночный. С боковой стороны телефона Бабетты замигал голубой огонек — видимо, Бо оставил голосовое сообщение.
— Он утверждает, что был там. Он говорит, что сначала поехал домой, но потом передумал и вернулся. И застал их там. Он видел, как они выходили из кабины банкомата. Это его слова.
Лед в моей груди растаял. Теперь я испытывал почти радость и чуть не расплылся в улыбке.
— А теперь он требует от них денег. О, этот маленький мерзавец! Я всегда… Ты тоже? Ты когда-то признался, что он тебе отвратителен. Я это хорошо помню.
— А доказательства у него есть? Чем он докажет, что действительно их видел? Что именно Мишел и Рик бросили эту злосчастную канистру?
Я задал этот вопрос, чтобы окончательно себя успокоить: fi nal check.[15] В моей голове приоткрылась дверца, за которой забрезжил свет. Теплый свет. В комнату со счастливой семьей.
— Нет, у него нет доказательств, — сказала Клэр. — Да они и не нужны. Если Бо заявит на Мишела и Рика в полицию… Отснятые кадры хоть и нечеткие, но если сравнить зафиксированных на них людей с живыми…
«Папа ничего не знает. Вы должны сделать это сегодня вечером».
— Мишела ведь не было дома, когда ты ему звонила? — спросил я. — Когда ты все тормошила Бабетту насчет времени?
Клэр улыбнулась. В очередной раз взяла мою руку и сжала ее.
— Я ему звонила. Вы слышали, что я с ним разговаривала. Бабетта — мой независимый свидетель, слышавший, что в такой-то час я беседовала по телефону с моим сыном. В памяти моего телефона они могут проверить факт и даже длительность этого разговора. Единственное, что нам осталось сделать, — это стереть мои слова с автоответчика нашего домашнего телефона.
Я посмотрел на свою жену. В моем взгляде, несомненно, прочитывалось восхищение. Не показное. Я и в самом деле был восхищен.
