— Я безгранично восхищаюсь вами обоими, — отвечает Чэд. — Вы оба были честолюбивыми молодыми людьми. Вы прекрасно зарекомендовали себя в учебе. Ты, Найлз, благодаря женитьбе вошел в одно из старейших семейств Чарлстона, что было непросто сделать юноше с твоим прошлым. Лео стал известным журналистом. Открывая утром газету, все перво-наперво ищут его колонку. Это немалое достижение.
— Черт, я чувствую себя, как рыбацкая лодчонка, которую освятил епископ, — говорю я.
— Е-мое, — вторит Найлз. — Неужели аристократ Чэд возвел нас в человеческое достоинство?
Чэд хохочет, потом удовлетворенно смотрит на кончик сигары.
— Ах, Шеба, умница, закатила нам представление! Не повстречайся я с вами, никогда не стал бы свидетелем всех этих мелодрам, которые у вас считаются обычной жизнью. Мимо меня прошли бы все эти перепалки, ссоры, споры и разборы, которые вы устраиваете при каждой встрече. Люди моего круга принадлежат к высшему классу, они идеально воспитаны, а говоря другими словами — ужасно скучны. У вас же вечно бурлят страсти. Вопли, крики, слезы! Ей-богу, сегодняшний вечерок был покруче оперы.
— Чэд, я до сих пор жалею, что не выбил из тебя дерьмо, пока ты был еще мальчишкой, — признается Найлз.
— Через несколько минут я снова ухожу на работу, — невозмутимо отвечает Чэд. — На следующей неделе в суде слушается важное дело.
— А Молли знает, что ты уходишь? — спрашивает Найлз. — Боюсь, ей это не понравится.
— Молли нравится жить в этом доме. Нравится жить той жизнью, которую обеспечивает моя адвокатская практика. Ей нравится, что она сочеталась браком с богатством моей семьи. Впрочем, как и ты, Найлз.
— Я тебя предупреждал сто лет назад, Чэд, — вступаю я. — Не распускай язык с Горным Человеком. Это небезопасно.
— Попрощайтесь с Молли вместо меня. А мне пора. Работы хватит на всю ночь.
— И все же Молли это не понравится, — кричу я ему вдогонку.
— Ее проблемы, — подмигивает Чэд и машет нам из прихожей.
Мы с Найлзом несколько минут сидим молча, вдыхаем запах стейков, которые жарят на углях в саду. Найлз встает, подходит к бару.
— Тебе что-нибудь налить? — спрашивает он.
— Интересно, сколько нужно выпить, чтобы забыть все случившееся сегодня вечером?
— Не хватит всего спиртного, сколько есть на свете. Шеба и Чэд нас покинули, так что в гнезде кукушки должно стать тише.
— Я никогда не видел Шебу в таком жутком состоянии, — вздыхаю я.
— Наверняка твоя мама думает так же. Это было чересчур.
— Шеба потеряла голову.
— Раньше она была славная, правда?
— Она самая славная девушка на свете, — говорит Молли, входя из кухни. — А где Чэд? Погодите, сейчас угадаю! Ему пришлось вернуться на работу, потому что скоро в суде слушается важное дело. Чертовски важное дело. Жутко важное дело. Ничего не говорите. Я знаю эту песню наизусть. Он работает, как проклятый, ради меня и детей. Я жить не могу без этого дома и без вагона денег. Найлз, ты не хочешь пойти помочь своей жене, она жарит стейки? Мне нужно извиниться перед Лео за то, что я свела Шебу и его мать вместе.
— Огонь и лед, — кивает Найлз. — А где Бетти с Айком?
— Укладывают мисс Шебу в кровать. Она плохо себя чувствует после домашнего спектакля. Он прошел не совсем так, как она ожидала.
— Вернусь со стейками, — обещает Найлз.
Я слышу, как он через две ступеньки сбегает по лестнице.
— Иногда женщине нужно, чтобы ей подарили цветы, Лео. — Молли подходит к бару. — Сделали массаж, подержали за руку, обняли. Иногда ей нужно поболтать со старым другом или почитать какую-нибудь дурацкую книжку. Иногда женщине нужно полежать. Или пробежать милю. Или сыграть пару сетов в теннис. Но бывают вечера, такие вечера, как этот, когда женщине нужно просто-напросто напиться. — Молли наливает себе в бокал водки и бросает кубик льда.
— Тебе чего-нибудь принести? — спрашиваю я.
— Горсть мышьяка, бутылку «Ангстуры»[49] и, если тебе не очень трудно, пачку снотворного. А вообще, этот спектакль был не хуже тех, которые нам часто приходится видеть.
— Не говори так, Молли. Бог все слышит. Он может принять вызов.
— Бог не имеет никакого отношения к тому, что сказала Шеба.
— А по-моему, самое прямое.
— У тебя правда в школе с Шебой что-то было? — При мысли об этом Молли не может сдержать улыбку.
— Ты помнишь, каким я был в школе. Тебе тогда хотелось, чтобы у тебя со мной что-то было?
— Но потом ты стал просто красавчиком.
— Я не стал красавчиком.
— Думаю, пару раз я находилась просто на грани — так мне хотелось, чтобы у нас с тобой что-то было.
— В тебе говорило не либидо. В тебе говорил алкоголь.
— Иногда требуется алкоголь, чтобы твое либидо сказало наконец правду.
— Таких грязных слов ты в жизни не говорила, Молли Ратлидж.
— Возможно, — отвечает она, сияя. — Но я рада, что сказала это.
— Какая глупость, что мы оба несвободны.
— Может, мы и несвободны. Но я трезво отношусь к своему браку.
— А к моему?
— У тебя со Старлой никогда не было настоящей семьи в подлинном смысле слова. Она с тобой поживет-поживет, потом начинает дурить, доходит до предела — и гоп, снова исчезает!
— Мне кажется, в этом есть и моя вина.
— Ты правда так думаешь?
— Нет! На самом деле я понятия не имею, в чем моя вина, — признаюсь я.
— Я тоже.
— Молли, твой муж — один из самых преуспевающих адвокатов города. Он принадлежит к старейшему, знатнейшему семейству Чарлстона. Тебе на роду написано было выйти замуж за Чэда Ратлиджа.
— Премиленькая история. — В ее голосе слышится сарказм, которого я раньше не замечал. — Но она не очень похожа на правду. — Молли садится на стул напротив меня. — Я надоела Чэду задолго до того, как мы поженились. Я знаю это, ты знаешь это. Все мои друзья знают это. И, что самое печальное, Чэд знает это.
— Всякий, кто знаком с тобой, обожает тебя, Молли. Все. Даже Чэд.
— Милый Лео! — улыбается Молли. — Ты не умеешь врать. Оставим эту тему. Давай поговорим о более приятных вещах. Например, о сегодняшнем вечере. Как ты думаешь, нам удастся забыть то, что сейчас произошло?
— Эта сцена все же застала меня врасплох. Я никак не думал, что заболевание зашло так далеко. И началось так давно.
— Это не заболевание. — Молли проводит пальцем по ободку бокала. — Это ненависть в чистом виде, как ее описывает Шекспир. Шеба бывала разной, какой угодно, но она никогда не была злой. Именно ее доброту мы все вспоминаем чаще всего.
— Я по-прежнему верю в ее доброту.
Входит Бетти, приносит первый поднос со стейками. Она ставит его на большой кухонный стол, за которым обычно ест семья Ратлидж, и подходит к бару.
— Неужели вы можете ворковать, как голубки, после такой ужасной сцены? Это было чересчур. Дайте мне бокал белого вина. Очень я к нему пристрастилась, общаясь с вами, с белыми. В негритянском гетто лучше, чем у вас. Боюсь, мы так все сойдем с ума и перестреляем друг друга. Лео, детка, я не знала, что у тебя был брат. Я всегда думала, что ты единственный ребенок в семье.
— Мне, наверное, надо было рассказать тебе. Но мне тяжело говорить о Стиве. И потом, я даже не уверен, узнал бы его, войди он сейчас в комнату.
— Меня беспокоит Айк, — говорит Бетти. — Что-то он очень долго укладывает Шебу в постель.
— Ничего, вернется, — успокаиваю я ее. — Спасибо, что проводила мою мать до машины. Я был не в силах ни шагу сделать.
— Самое трудное взял на себя монсеньор. Я никогда не видела, чтобы твоя мать так вышла из себя. Но преподобный — настоящий златоуст, нашел достойное применение своим золотым устам. Нужно отдать должное этому человеку: он может плести любую ерунду так, что заслушаешься. Монсеньор говорит, словно сам Господь Бог, если допустить, что Господь был католическим священником, а это, как известно, чушь собачья.
— На проповедях монсеньора собор набит битком, — киваю я.
— И какой ловкач! Своего не упустит. — Бетти садится рядом со мной с бокалом вина, свободной рукой хлопает меня по коленке. — Пока я была в саду, он спросил, не может ли Шеба достать ему билеты в первый ряд на «Кордебалет».[50] Какое отношение Шеба имеет к Бродвею?
— Было время, когда она спала с одним из продюсеров этого мюзикла. Так, по крайней мере, пишет «Пипл», — говорит Молли.
— Ты выписываешь «Пипл»? — удивляюсь я.
— Читаю в приемной у врача. Постыдное развлечение, но все-таки развлечение. К тому же так я могу быть в курсе дел нашей подружки Шебы.
— Мне всегда было интересно, что читают девушки, которые живут к югу от Брод-стрит, — вступает Бетти. — Я имею в виду серьезное чтение, за письменным столом. Мне кажется, вы успеваете начитаться до тошноты еще прежде, чем начнется ваша взрослая жизнь, и ждете не дождетесь, когда можно будет бросить книги и заняться в саду разведением настурций, душистого горошка и прочей чепухи.
