— Василий, приходи на остановке к нам с радиоприёмником проводить политинформацию, — предложил я ему.
— Товарищ капитан-лейтенант, конфисковать у этих жмотов музыку и делу конец! — отрубил Фесенко.
— Нельзя! Частная собственность, вернее, личная собственность…. Самим нужно было шевелить извилинами мозгов, — ответил я.
По пути следования наши вагоны отцепляли, затаскивали в тупики и опять подцепляли к формируемым составам. В целом, без особых приключений мы добрались к Беломорску. Тут на товарной станции теплушки опять затолкали в тупик в ожидании товарняка следующего в город Мурманск.
Над нашей головой на станционной вышке голосом местных диспетчеров кричал динамик: правый фланг немедленно на левый фланг, иди сюда, стой! Куда шалава прёшь!?
К концу суток все тайны товарной сортировочной мы познали наперечёт. Правда, куда подевался неуловимый Петренко, которого напрасно призывали прибыть в диспетчерскую, мы так и не узнали. Зато выяснили точно, что простоим здесь больше суток.
Наша смекалистая молодёжь мигом разнюхала, что в местном клубе вечером будут танцы. Они дружно навалились и по всем правилам взяли меня в осаду — просили отпустить свободных от вахты моряков на это животрепещущее мероприятие.
Ноздрёв бухал себя кулаком в грудь:
— Гадом буду, если к назначенному времени все мы не будем стоять, как огурчики перед вашими ясными глазами, уже в вагонах!
— Василий, — обратился я к Лыткину, — сходи с ними в клуб. К 23 часам быть всем дома — то есть в теплушках.
Пришли все без замечаний. Железнодорожники таинственного Петренко так и не нашли. Уставший динамик местного радио выдал тройку мелодий и затих. Диспетчер только изредка сонным голосом давал указания маневровому паровозу о перегоне с пути на путь каких-то блуждающих вагонов. Несколько раз наши теплушки хорошенько тряхнуло и, проснувшись рано утром, мы обнаружили, что к нам за ночь подцепили несколько добротных пульманов.
Как обычно, день грядущий начинался с умывания и завтрака. От наших теплушек клубился пар и, рассеиваясь по окрестностям, распространял густой аромат какао и запах пряностей разогретой тушёнки. На этот, дразнящий аппетит, запах с пульмана соскочил мужик в белом тулупе. Шатаясь, шевеля носом, как локатором, он направился прямо к входу в наши «апартаменты».
Ноздрёв высунул ствол автомата, щёлкнул его затвором и, сделав зверское лицо, гаркнул:
— Стой, кто идёт! Назад! Сюда нельзя!
От неожиданности мужик присел. Он замахал руками и, виновато оправдываясь, запричитал:
— Сосед я ваш. Познакомиться хотел. Очень кушать хочется. Нельзя, так нельзя! Тогда заходите ко мне в гости вы.
Видно было, что жрать он хочет здорово. Дразнящие желудок запахи и отчаянная голодуха, как допинг, придавали ему силы и сноровку в поиске съестного.
— Ладно, — благодушно сказал я Фесенко, — нужно с голодным поделиться. Удели толику продуктов этому горемыке из наших запасов.
— Пойду к диспетчеру и проясню обстановку, — добавил я и соскочил с вагона на сероватый от угольной пыли снег, обильно покрывший толстым пушистым слоем железнодорожные пути.
— Что-то уж больно заинтересованно засуетились мои служивые, — подумалось мне, глядя, как они забегали туда-сюда от наших теплушек и обратно. Спешить было некуда, тем более, что из полученной уточнённой информации, нас должны отправить по дальнейшему пути следования не ранее следующего утра.
Вернувшись и запрыгнув в вагон, я обнаружил, что обеденный стол накрыт для совместной трапезы всех ракетчиков. Активность и оживлённость подводников была явно подозрительной. На дощатом столе, исходя аппетитным парком, красовался алюминиевый лагунок с варённой в мундирах рассыпчатой картошкой! Далее вокруг него, задрав языки вскрытых банок, размещались консервы, балыки и вряд — почему-то пустые эмалированные кружки.
— Товарищ капитан-лейтенант, мы тут заимообразно по обмену продуктами раздобыли картошечков и ещё кое-чего на ваше усмотрение. Как умная собака, чувствуя вину, поджав хвост, Фесенко замялся, красноречивым кивком головы и взглядом указывая под нары. Там стояло ведро. Я наклонился. В нос ударил характерный густой запах молдавского коньяка….
— Пять звёздочек…, - подтвердил Фесенко. Рядом стоящие, два пульмана под «завязку» загружены дубовыми бочками с коньяком. Подвыпивший голодный чудак сопровождает их с Молдавии. У него выпивки полно, а кушать кроме картошки ничего — хоть шаром покати! Вот мы с ним дружески продуктами и разменялись — ведро на ведро. «Приходите ещё!» — предлагает он.
Стояла застывшая тишина. Даже вездесущий громогласный динамик в ожидании разрешения ситуации, любопытствуя, закрыл свою металлическую пасть.
— Чёрт с вами, разливай по сто грамм, как лечебное средство против простуды! Отобрать у всех баклажки, коньяк слить в эти ёмкости и сдать мне в рюкзак, — распорядился я.
Добрались мы в пункт назначения Росту через трое суток. Благополучно сдали сопровождаемый груз, который у нас никто так и не проверял. Помылись в местной, подобной преисподней, в которой давно кончились дрова, холодной бане. Согрелись остатками коньяка. Пробивной Фесенко с Лыткиным остатки продуктов, заводские буржуйки и прочий, теперь уже не нужный походный скарб, реализовали местному населению. Вырученные деньги мы добавили к проездным документам и самолётом благополучно добрались до Архангельска, а оттуда в Северодвинск.
— Ну Липовецкий, раздразнил ты своим рассказом наши желудки! — сказал прижимистый Зубков. — Так и быть: придётся из «НЗ» взять припрятанную для особого случая бутылку коньяка и выпить её с вами в эту Новогоднюю ночь.
— Вот это другое дело! — дружно поддержали его обрадованные офицеры. — Подымим чарку благородного напитка совсем как белые люди и тогда с чистой совестью можно ложиться спать. А то стучим костяшками домино по столу: «рыба», «кончил», «встать», «козлы»! Вот и будем целый год потряхивать бородами или ещё хуже красоваться козлиными рогами.
Коньяк, да ещё армянский, без тостов пить нельзя. Офицеры выпили его стоя: за хорошее здоровье, за свои семьи, за тех, кто в море, за свою Родину — одним словом, за жизнь и удачу в уже наступившем Новом году!
Капитан 2 ранга Симак В.Б., назначенный официально командиром корабля, постепенно обосабливаясь и самоутверждаясь, так и не сумел возглавить экипаж. Если раньше, несмотря на грубость он жил и работал среди подводников, то теперь с новым статутом должности, он стал чужим дядькой, с которым лучше не встречаться.
Кочет старпомил и уже покрикивал на офицеров, отворачивая рожу не просыхающую от ежедневных вливаний спиртного. Правда, его никто не боялся и если бы в одно прекрасное время увидели бы его не подвыпившим и трезвым, то удивились бы не на шутку.
Капитан 3 ранга Петров Б., назначенный помощником командира, гулял в отпуске и его должность временно исполнял Першин.
Весна постепенно переходила в тёплое лето. Город Северодвинск прямо бешеными темпами расстраивался и рос вместе с заводом, преображаясь, радовал взгляд чистотой и опрятностью новых домов и улиц.
Женатые офицеры экипажа стремились попасть в число отпускников в летний период. В их поведении и разговорах проскальзывало чувство ожидания этого события, вероятность которого в жизни морского офицера изменялась ежедневно.
Холостяки обзавелись амурными знакомствами с преобладающей женской половиной населения цветущего молодого города. Вечерами их словно «корова языком слизывала» с корабля и они до утра растворялись среди его улиц и домов под покровом Белых ночей Севера.
Сын Липовецкого заметно подрос. На прогулках он тянул отца за палец приговаривая:
— Папа, пойдём в синтетик! Хочу в синтетик!
Уж больно по нраву маленькому Владимиру пришёлся новый магазин под названием «Синтетика».
Светлана вместе с Антоном, как и все, ждали утверждённого командованием своего срока убытия в отпуск. Вася Лыткин в Ленинграде догуливал последние дни вольготного время провождения. При убытии в отпуск на заборе ШМАСа (бывшей военной школы), на длинной сосновой доске он смастерил и установил скворечник. Даже при слабом ветре скворечник раскачивался туда-сюда — ну прямо, как маятник механических часов «ходиков».
— Ничего, — парировал Василий скептические высказывания офицеров о низкой вероятности заселения птичьего дома скворцами. — Ничего! Мой скворец будет моряком. А какой же моряк бывает без качки!?
Действительно, нашёлся таки среди чорноперых певцов отчаянный мореман, который не только там поселился, но и вовсю хозяйничал, добывая в окрестностях корм для вылупившихся птенцов.
— Как поживает твой морской скворец? — вместо приветствия спрашивали у Василия офицеры.
