Но вдруг на сцену вышел индеец, выплыл в чешуйчатом пиджаке, как большая хищная рыба. Раймонд Фейрчайльд, виртуоз банджо, держа на вытянутых руках COX FAIRCHILD – банджо, сработанное им самим, – цена 5000 долларов. Ударил по струнам и запел:
О банджо, пятиструнное банджо
Из твердого дерева,
Инкрустированное золотом,
Сработанное чуткими музыкальными руками.
О банджо, твой сильный чистый голос
Понимает лишь посвященный.
Прислушайтесь к голосу моего банджо.
Я сделал его для себя, виртуоза струн,
В нем зов великих курящихся гор,
В нем голос моей крови,
Индейца чероки.
И люди встали, приветствуя виртуоза струн. И полная, инкрустированная золотом луна легла на пологой горе. Луна – банджо Бога.
Оставив Нинка в кресле, он отправился потолкаться среди людей. И вдруг увидел своего дальнего родственника Илью. Изящный маленький джентльмен, в пестром пончо из шерсти ламы, в техасской шляпе с бронзовой пряжкой, поющей в унисон с бронзой его античных сандалий, вкушал кантри-мюзик, откинувшись в шезлонге.
– Вот, сбежал из кемпинга «Сосна», – объяснил Илья после приветствия. – девяносто пять процентов человечества – глупцы. Моргидж, шопинг, карьера. Этот отвратительный эмигрантский smalltalk[60]. Моргидж, моргидж, моргидж[61]. Как будто изо рта выпрыгивают жабы.
– Это потому, что вы гуманитарно сориентированный инженер. Была в совке такая многочисленная популяция.
Обогнув толпу под тентом, они пошли по тропинке вдоль Делавера. Изголодавшись по разумному общению, Илья так и приник к своему родственнику:
– Вслушайся, природа настоена на музыке, я имею в виду не только пение птиц. Все есть ритм, вибрация – от электрона до прибоя. Ты думаешь, этот хилый уродец Моцарт сотворил «Волшебную флейту»? Он просто подслушал музыку у Провидения.
– Но при чем здесь этот песенный конвейер? Тут тысяч пять народа… Сорок пять баксов билет… да торговля кассетами, – вступил я.
– А разве мейстерзингеры не кормились вокруг феодальных замков, разве классическая музыка не была на содержании у аристократии?
– И тем не менее уж больно все похоже на ярмарку, – настаивал я.
– Одни приехали сюда во имя профита, другие – из любви к искусству, я – чтобы познать. Ты знаешь, у меня рыночная профессия, дом, «мерседес». Но я признаю единственную ценность – разум. Эти русскоязычные кики-каки. Спаси меня от них. Приезжайте завтра в мотель «Сосна». Иначе весь мой уик-энд будет осквернен. Для меня нет большего удовольствия, чем диалог с интеллигентным собеседником. Приезжайте.
На другое утро они спустились по семнадцатой дороге на юг и, свернув вправо, оказались у русского мотеля «Сосна». Котлован с гравием, раскисшая глина подъездной дороги, фанерные строения барачной архитектуры.
Хозяин, длинный, с рыжим пухом на затылке, влажными больными глазами, ступая большими шагами по гравию, пытался убежать от лысенького, в шортиках, с неожиданно сильными молодыми ногами.
– Вы же сказали по телефону, помните – вы же сказали, что у вас есть теннисный корт. Иначе я бы не приехал.
– Ну так что? Ну я вас обманул. Поиграйте в пинг-понг, – отбивался хозяин.
– Умолкаю. Но комментс, но комментс. Тогда верните мне мои пятьсот долларов.
– Ну поиграешь три дня в пинг-понг. Биг факен дил[62].
– Умолкаю, но комментс. Тогда вам придется иметь дело с моим лойером.
– А тебе с моим киллером, козел.
Когда они поведали Илье о подслушанном диалоге, тот расхохотался:
– Мы все попались. Этот плут так разрекламировал свой барак! Ну уж в следующий раз не попадемся.
Они пили бургундское в тесном сыром номере, заедая персиками с виноградом.
– Нет, евреям нельзя жить вместе, – вступила жена Ильи. Она все еще сохраняла обаяние южного еврейского типа, но после сорока все больше стала походить в профиль на Данте Алигьери.
– Не будем обвинять всех, – решительно вмешалась Нинок, – моя мама… сердце кровью обливается, пятеро детей… Всю жизнь в трудах. Выпьем за мою бедную маму. Это маленький бокал, но с большим чувством…
– И все-таки ловлю себя на том, что смотрю на толпу евреев глазами антисемита, – сказал Нюню.
– Это потому, – решительно перебил Илья, – что вместе с совковой ментальностью мы сами впитали антисемитизм. Но в толпе «этих шлём» – бывшие крупные инженеры, офицеры-фронтовики, главврачи клиник. Они просто потерялись в эмиграции. Ведь если бы в эту толпу поместить Альберта Эйнштейна, с его висячим носом и нечесаной копной, мы тоже смотрели бы на него глазами антисемита. Всемирный Разум нередко является нам под карикатурной маской местечкового Мойшке.
Но тут гонг на обед прервал их коллоквиум.
– А не пообедать ли вам вместе с нами? – предложил Илья.
Хозяин мотеля Володя потребовал с гостей двадцать долларов за двоих. В столовке все напоминало о совке: мутноватый гороховый суп, сырые котлеты с гречкой, забористый мат в кухне за перегородкой.
– Но ведь это возмутительно, – разволновалась Нинок. – В совке, по крайней мере, можно было пожаловаться Петру Ивановичу из парткома.
– Тутошнего Петра Ивановича зовут Рыночная Экономика, – сказал Илья. – Она все равно расправится с жульем. Мы больше сюда ни ногой.
К полудню разгулялось. Илья вышел проводить их до машины. Загорелый, в белом теннисном костюме, на коротких, уверенных ногах. Уменьшенный вариант голливудского героя.
Самой большой радостью для Ильи было общение. Он готов был пересечь на своем черном «мерседесе» полштата, чтобы покалякать с интересным человеком.
Навещая трейлерный городок, они располагались обычно за дощатым столом, под фикусными кустами. Нинок подавала фрукты, кофе с печеньем.
– А ведь мы с вами, друзья, на широте Ялты пребываем, – говорил Илья, царственно восседая в лиственном гроте, разливая по рюмкам коньяк «Хеннеси».
За его спиной журчал горный Делавер с островом посередине. Сегодня там в палатке расположилась романтическая пара с магнитофоном, поклонники Сибелиуса и Вагнера. Мрачная «Финляндия» только что сменилась бравурным вступлением к «Летучему голландцу».
– А что вы скажете о человеке, – вступил Илья, – изнасиловавшем свою будущую жену, когда ей было пятнадцать лет. А когда жена умерла, Вагнер не явился на похороны, потому что у него был воспален палец.
– Несовершенство носителя идеи не означает несовершенства идеи, – вступился за Вагнера Нюню. – Гений и злодейство вполне совместимы.
– Этот гений – аморальное чудовище. Он соблазнял жен своих друзей, вступил в связь с Людовиком Баварским. Его гений замешан на извращениях: в «Валькирии» Зиглинда забеременела от своего брата, в результате родился Зигфрид, любимый герой Гитлера.
– Для меня все-таки загадка, – вмешался Нюню, – почему даже самые великие умы впадают в абсурд, одержимые ненавистью к евреям?
– Если бы у меня было время, я написал бы исследование «Психопатологический портрет антисемита». Чего стоит, например, утверждение Вагнера: «Еврейская кровь не способна создать ничего существенного в области науки, искусства, литературы, музыки». И это в то самое время, когда три величайших ума столетия: Маркс, Эйнштейн, Фрейд – были евреи, а интеллектуальный и артистический аутпут[63] евреев относительно их численности феноменален и не имеет параллели в истории.
– И тем не менее антисемитизм гениев настораживает. А что, если… – Я подхожу к зеркалу и долго рассматриваю себя. – Может, я и в самом деле отвратителен, ведь это утверждали Лютер, Вагнер, Гоголь, Достоевский.
– Обратите внимание, – запальчиво перебил Илья, – антисемит всегда ущербен. Гитлер, Геббельс, Гоголь. Свою ущербность они переносят на евреев, сообщая им черты своего внешнего и внутреннего уродства. Смотрите… Немецкий язык Вагнера, судя по его публицистике, чудовищен. Но при этом он утверждает: евреи не умеют талантливо писать по-немецки. А ведь Вагнер – современник Гейне.
…Но тут Провидение послало им Эльзу Кох. Она бесшумно подкралась на своем электрокаре со светлоглазой лайкой по правую руку и потребовала внимания:
– У вас гости?
– Ну и что? – попыталась протестовать Нинок.
– За гостей надо платить.
– Но они не собираются ночевать, – бунтовала Нинок.
– По шесть долларов с человека.
Спорить было бессмысленно. Кособокой старухе надо было восседать и повелевать.
Нинок отдала ей пятнадцать долларов:
– Сдачи не надо, мэм.
Эльза, совершив по лужайке круг почета, укатила.
– Я всегда говорю, – заметила Нинок, – кто обижает Нину – будет наказан.
– Это почему же? – не понял Нюню.
– Потому что я фея.
И подтвердилось.
Эльза вылетела в Мюнхен через Париж. Одна. У старика Аарно поехала крыша. Лишился сна, за ним и аппетита. Врач прописал Аарно прозак.
Короче, когда «боинг» компании TWA поднялся в сумерки со взлетной полосы аэропорта Кеннеди, из атлантического тумана явился Летучий голландец и выпустил по воздушному лайнеру ракету «Стингер». Из 134 пассажиров – 133 трупа. Эльзы не обнаружили.
