Таможенником оказался засидевшийся в лейтенантах офицер, судя по голосу, тот самый, что назвал меня захомутанным кретином. Я не стал прежде времени его разубеждать и отыграл кретина на полную катушку.
Стандартные вопросы для прилетающих на закрытую планету:
– Цель прилёта?
– Этнографические исследования. – Ха-ха! Это вольный торговец-то!
– Сколько времени рассчитываете провести на планете?
– Максимум неделю. – Ха-ха! Я им тут за неделю наисследую!
– Наркотики на борту имеются?
– Нет. – Ещё всякой пакости мне не хватало.
– Оружие?
– Штатный бластер в опечатанном сейфе. – Я законопослушный гражданин.
– Предъявите.
– Вот, пожалуйста. Федеральная печать цела, вот сам бластер, в батареях полный заряд. Надеюсь, всё в порядке? Не забудьте только заново опечатать сейф. – А то, что задняя стенка сейфа держится на магнитах и может быть снята в пять минут, вас не касается.
– Спиртное?
– Только для личных нужд. – Ещё бы я возил выпивку для нужд общественных.
– Сколько?
– Точно не знаю. Надо сходить на камбуз, посмотреть, а то как бы скотина Сэмингс не выжрал за три дня всё до капли. Вообще-то он трезвенник, но думаю, что на халяву он готов хлестать террианский бальзам стаканами.
– Террианский бальзам! – Лейтенант мечтательно закатил глаза. – Давненько я его не пробовал. У нас тут, знаете ли, сухой закон.
– Вполне приличное пойло, – согласился я. – Как говорят торговцы: разумное сочетание цены и качества. Жаль, что вы сейчас при исполнении… Но когда вы будете без кокарды на фуражке, я с удовольствием разопью с вами бутылочку террианского, если, конечно, Сэмингс не прикончит её прежде. Но, разумеется, всё будет происходить здесь; у меня на корабле сухого закона нет.
Намёк был понят мгновенно, лейтенант развернул фуражку кокардой к затылку, и все формальности на этом закончились. Лишь когда мы приканчивали вторую бутылку террианского и уже стали лучшими друзьями, он спросил:
– А на продажу ты что-нибудь привёз, хотя бы для отмазки?
– У меня отмазка от Эльсианского этнографического музея, а вообще я привёз полторы тонны мандаринов. Как думаешь, раскупят у меня мандарины?
– Купить-то купят, нас армейская кухня фруктами не балует, но тебе это зачем? Это же невыгодно – мандарины через полгалактики везти!
– Это был единственный товар, который мне дали на реализацию просто под честное слово. Будет прибыль – расплачусь, а пропадет – невелика потеря. Этих мандаринов там что грязи. Мандарины для меня товар сопутствующий, а главное – предметы местных культов. Рейс снарядили под них.
Лейтенант наклонился ко мне и, дохнув террианским, произнёс:
– А вот здесь ты, парень, влип. Месяц назад один твой коллега уже прилетал за туземными редкостями. Корабль его теперь у Сэмингса, а где он сам – никто не знает.
– То есть он пропал внизу?
– Где же ещё? На станции если кто и пропадает, так любой рядовой знает, кто, как и за что его уделал. А из тех, кто спускается на планету, мало кто возвращается. Смертники, что с них взять, их и не ищет никто.
– Мой предшественник спускался на посадочном модуле, оставив корабль в лапах Сэмингса?
– Совершенно верно.
– Ну, этой ошибки я не совершу. Пропаду, так вместе с «Пташкой». Но, честно говоря, я подозреваю, что парень решил подзаработать на лаше, и вы его уконтрапупили.
– Если бы всё было так просто, я бы знал. Нас тут пятьсот человек, и знаешь, чем мы занимаемся?
«По три кило мандаринов на нос, – машинально отметил я. – Многовато, но терпимо». Вслух я ничего не сказал, чтобы не перебивать полезный монолог. Не дождавшись отклика, лейтенант продолжил:
– Мы сидим тут и ни фига не делаем. Единственное развлечение – сплетни, словно в клубе старых дев. Конечно, шугаем всяких проходимцев, самым незаконным образом не пуская их на планету. Кое-кого даже жечь приходится, тех, кто пытается прорваться вниз с оружием. Мы бы и тебе пинка под зад дали, но твой шеф как-то сумел договориться с нашим полковником. Не иначе они в доле. Ну и, конечно, гарантия, что новой войны за лаш не случится. Ты хоть знаешь, что такое война за лаш?
– Да, я читал…
– Ни хрена ты не знаешь! Больше тысячи человек потерь, цвет космического десанта положили, а результат – ни одной дощечки! Понимаешь теперь, почему мы туда никого с оружием не пропускаем? Кстати, твой бластер я изымаю. Угораздит живым вернуться, получишь назад. Зверей, чтобы на человека нападали, там нет, а от людей бластер не спасёт. Нельзя там стрелять, понимаешь?
Я кивнул, подначивая на продолжение разговора.
– У них там этого лаша – завались! В каждой хижине по две или четыре дощечки просто на стенке висят. Они всегда парами, по одной дощечке лаш не работает, деревяшка, и все. Так и у них: простая семья – две лашки, знатная – четыре. Казалось бы, приходи и забирай, а они пускай себе новые вырезают, если без них не могут. Только ведь они родами живут и друг за дружку – горой. Попробуй их тронь, если на их стороне тысяча лашек!
– Мне лаш не нужен, – напомнил я. – Меня предметы культа интересуют.
– Дураком ты родился, дураком и сгинешь… там, внизу. У них весь культ на лаш завязан. Сколько в святилищах этого лаша, никто не считал. Оттуда не возвращаются. Это такая сила, что представить невозможно. Ударная рота космодесанта на подходе к одному из святилищ полегла вся до последнего человека. Уже знали, что стрелять там нельзя, лаш выстрелы возвращает вдесятеро, так они врукопашную пошли. И что с ними дальше было, неизвестно. Ни один не вернулся, чтобы рассказать.
– Но ведь вы покупаете лаш, – коснулся я запретной темы.
– Ага, покупаем. Только не вздумай спрашивать, в обмен на что. Сам не знаю и тебе не советую. Понял? А тебе я вот что скажу… Мы тут сидим, пятьсот голов, целый гарнизон. Плюс начальство, менеджеры, всякая шелупень. Раньше еще учёные были, но теперь их подальше передвинули, в институт лаша. У них там есть пара дощечек, пусть изучают. И вся эта прорва народа – ради чего? В год получаем от туземцев от одной до четырёх пар лашек. Больше, видите ли, нету!
– Так, может, в самом деле нету?
– Скажешь тоже! Для себя – сколько захочется, для нас – сколько останется. Оттого и война началась. Войной-то её после назвали, когда потери начались нешуточные. А сначала хотели по-быстрому изъять лишний лаш, а в остальном никто туземцев ни порабощать не собирался, ни истреблять. Только обломались наши вояки по полной. Потом высоколобые объясняли, что весь лаш на планете связан в единую систему, так что без разницы, хочешь ты напасть на самое главное из святилищ или забрать пару дощечек у какого-нибудь пастуха. Ответ получишь по полной. Знаешь, во время войны был такой случай… решили наши стратеги нанести психотронный удар по малонаселённой местности. Там у дикарей вроде как фермы были, на всю округу всего несколько семей. Хотели отключить крестьян на пару часов, быстренько выбрать лаш – и всё, пусть себе дальше пасут своих овечек или кто у них там. А вышло как в сказке: вся десантура неделю в депрессняке валялась. А у них, между прочим, системы жизнеобеспечения и прочее хозяйство, которое обслуживать надо непрерывно. Народу погибло – море, безо всякой стрельбы.
– А у пастухов, что?
– Не знаю. Кто ж такими вещами интересуется?
– А святилища, значит, особо защищены…
– Это уж как пить дать.
– В хорошее, однако, местечко меня Сэмингс посылает… Но откуда тогда известно, что там статуи стоят и всякое прочее? Может, там, кроме лаша, и нет ничего? А я буду, как последний дурак, идолов искать…
– А ты и есть последний дурак, потому что умный человек в такое место не полезет. Но идолы там есть, в каждом святилище девка деревянная стоит. Весь избыток лаша, черт бы его побрал, в жертву девкам идёт.
Теперь всё стало на свои места. Статуи великой богини находятся под охраной лаша, и легче украсть весь лаш, чем бросить алчный взгляд на великую богиню. Хорошо меня Сэмингс обдурил. Положение очень похоже на безвыходное. Но я продолжал выспрашивать, хотя остатки террианского бальзама стремительно испарялись из лейтенантовой головы.
– Как это узнали, про статуи? Был там кто-то из наших?
– А как же! Ученая шатия всюду шаталась, хотя у них тоже из троих спустившихся двое пропадали без вести. Потому яйцеголовых и убрали отсюда. Хотя, думаю, не из-за тех, которые гибли, а из-за тех, которые возвращались. Некоторые ходили вниз, как к себе домой, а это военным обидно, а коммерсантам еще обиднее, потому что пользы от них было меньше, чем нисколько. Узкие специалисты, прах их раздери! Один, вишь ли, занимался предикативной лексикой. Все остальное ему было неинтересно. Ты вот знаешь, что такое предикативная лексика?
