— А он за мир во всем мире, — говорит Настя. — И объединение наций. Решил начать с ближних.
Собрание в офисе тоже было мирным во всех отношениях.
Только что закончился тренинг, все довольны результатами, компания бурно растет, и по поводу этого мы ели торт.
В конце недели все-таки наскребли мы плохую новость. Отвратительную я бы сказала. У Саши закончились два месяца построения отношений с женой, и он решил уйти. И объявил нам об этом на пятничном собрании.
Я ушам своим не верю.
— Ты с ума сошел? — говорит потрясенная Сима.
— Нет, — отвечает он. — Я долго думал.
— Но почему?
— Да нелегко как-то все. Ссоримся все равно. Она упрямая как баран.
— А ты-то какой!
— Ну, я мужик все-таки.
— Вот так всегда. Все заканчивается дискриминацией по половому признаку.
— Ну что я могу сказать? В общем, решено. Мне уже и квартиру предложили внаем. Поживу, пока новую не куплю. Старую им оставлю.
— Ты точно решил?
— Точно. Пожалуйста, не уговаривайте меня. Я свои обязательства выполнил. Срывался пару раз на пару дней, но я как раз их и доживу, пока перееду.
— Она уже знает?
— Нет. Может, завтра скажу. Или послезавтра.
— Да какая разница, она все равно почувствует.
— Тоже верно.
Я прихожу домой и впадаю в параноидально-депрессивное состояние, в котором меня в субботу и застает Артем.
— Что случилось? — пугается он. Обычно я все же повеселей.
— Саша уходит от жены.
— Какой Саша? От какой жены? При чем тут ты?
— Такой толстомордый. Я тебе показывала.
— О господи. Игрок, что ли, твой? — Да.
— Блин, — вздыхает Артем по-испански, — заколебали твои Игры. Вот бы ты за меня так переживала.
— Да чего за тебя переживать? Все у тебя хорошо. Мама с папой иностранцы. Макароны продаются. Жены у тебя вообще нет.
— Что ж мне маму с папой, что ли, ликвидировать, чтобы ты за меня переживать начала? Или макаронную фабрику сжечь?
— Ага, или жениться. Причем без разницы на ком. Хоть на мне, хоть на любой другой — все равно все плохо сразу будет.
— Да что с тобой? Где твой оптимизм?
— Какой оптимизм? Я пессимист с высоким уровнем самосознания. То есть веселый циник. Но не сегодня.
— Да уж, сегодня беда. Никакого веселья. И так-то ты не подарок, а уж в мрачном состоянии вообще непонятно, что с тобой делать.
— Не нравится — не ешь.
— Больнуша моя, — вздыхает Артем.
Я вдруг и вправду решаю заболеть на следующий день. Фиг ли! У меня выходной. К тому же мне хочется, чтобы Артем меня жалел, заботился обо мне и уделял мне просто кучу внимания. И он послушно бегает в аптеку за гадкими пилюлями, которые я не пью, разводит мне малину в чае и топит в молоке масло по моему приказанию. Кажется, он первый раз видит меня больной. Обычно я здорова, как лось.
Надеюсь, офис не узнает о моей болезни.
Вообще, у меня сегодня выходной, и я не обязана являться никому никаким примером. Надо договориться, что я не живу по воскресеньям по законам нашей компании и не создаю любовь и радость.
Что по воскресеньям я грублю продавцам, подрезаю водителей, бросаю на дорогу сигаретные пачки и пластиковые бутылки, наплевательски отношусь к народонаселению нашей планеты и не уступаю место старушкам. Не знаю где, правда. Не важно.
В общем, не спасаю никакой мир. Тем более что он, сцука, и спасаться-то не желает.
Вот в таком настроении я и провожаю Артема до порога квартиры.
— Я даже не знаю, как тебя в таком состоянии оставлять, — переживает Артем. Или делает вид, что переживает.
— Не волнуйся, завтра утром звонки капитанские — хочешь не хочешь, а в тонус вернешься. Буду, блин, опять здоровая, радостная и легкая. Мне мир надо спасать. У меня такие профессиональные обязанности. Так что вали смело в свою Каталонию.
— Я не из Каталонии. Да не важно.
Хорошая новость одна. Миша сам добровольно сходил в клуб в субботу. Говорит, понравилось. Ничего себе, так он у нас еще тусовщиком станет. Саша занялся его гардеробом.
Все остальные новости, которые валятся на нас с самого начала недели, — это страшный сон координатора и бред сивой кобылы одновременно.
Соня позвонила парню и предложила попить чайку втроем, поболтать. Сказала, что она уже веселая и все у них у всех нормально.
Парень Сони и Анжелы, услышав такое предложение, испарился как дым в неизвестном направлении. Уже два дня не отвечает на звонки и не появляется дома.
Анжела переживает и ходит мрачная. Естественно, все остальные ее обязательства начинают сыпаться тоже. Естественно для обычного культурного дрейфа. «Ах, у меня такая неприятность, я так переживаю, что работать совершенно не могу!»
Однако у нас тут не культурный дрейф, а Игра. Другая программа. Поэтому ей массово звонят партнеры по Игре и вопят, сюсюкают, требуют, уговаривают, кидают трубки, набирают снова… В общем, настаивают на том, чтобы Анжела не использовала свои страдания как причину для ничегонеделания. Анжела сопротивляется, скрипит, огрызается, но потихоньку включается в работу.
Боков послан мужем первой жены в грубой форме по телефону.
— Ну? — поинтересовался тот немногословно, когда Боков представился и сказал, что у него есть очень важное дело.
Боков изложил.
— Че, дурак, что ли? — грубо поинтересовался мужчина после боковского рассказа о своей высокой цели и бросил трубку.
Вера тем не менее на звонке берет с него обещание, что он встретится с этим товарищем не позднее четверга.
— Да как? Как — я не понимаю, — паникует Боков.
— Не знаю, — говорит Вера. — Найди способ. Будь соответствующим времени и месту. Как ты думаешь, каким надо быть, чтобы найти к нему подход.
— Не знаю… Наверно, таким уверенным, разболтанным, нахальным. Грубым даже. Своим парнем.
— О отлично, то есть полной противоположностью тебе, формалюге. Вот и потренируйся. Только костюм свой не вздумай надеть, когда пойдешь.
— Да? Хорошо, что сказала.
— Так я тебя еще ни разу без него не видела.
— У меня работа такая.
— Да ладно тебе. Семь дней в неделю и круглые сутки у тебя работа. А еще лагерь молодежный организовываешь.
— Да они там все будущие функционеры собираются. Лагерь-то по самоуправлению молодежному. Так что им тоже пиджаки всю жизнь носить.
— А вдруг что-нибудь изменится в стране за ближайшие десять лет, и все начнут ходить в джинсах даже в Госдуму. А может, и ходят уже, я ведь не смотрю телевизор.
— Слушай, я же во время растяжки с рокерами на Арбате тусовался полдня. Пиво пил в кожане и железе. Так что со мной все нормально.
— Ну ладно, удачи тебе тогда с мужиком и пионерами. Время закончилось.
— Пока, капитан.
Во вторник я не иду на собрание, и капитаны звонят мне в произвольном порядке, рассказывают, как оно прошло.
Разговаривали в основном по проекту. Разбирались с теми, кто не принес денег, которых пока по-прежнему маловато, и с Симакиной, которая опять встретилась со своим хахалем. Сима сопротивлялась и орала, что она живая и не может три месяца жить без секса.
— Что, больше не с кем? — поинтересовались мужчины в голос.
Представляю их реакцию. Молодая, красивая, сексуальная, с выдающейся грудью заявляет, что ей срочно необходим секс.
— Не с кем, — заявляет Сима.
— Познакомить? — в голос спрашивают они. — А то мы пока в Игре, — озвучивает общие мысли Егор.
— Дураки, — обижается Сима, — мужиков-то много. Так они все чужие. Как с чужим-то? Тот уже свой, родной, мы же пять лет встречаемся.
— Встречались, — уточняет Настя. — Ну Симочка, ты же не животное, в конце концов.
— Вот поэтому я и не могу с чужими.
— Да пойми ты, дурында, ты и не найдешь никакого своего, пока к этому привязана. Место занято. Это мужики могут так — переспал и через день следующую нашел. А мы же привязываемся.
— Протестую! — восклицает Боков.
Все смотрят на него, вытаращивают глаза и начинают хохотать:
— Боков, молчи лучше!
— Вот вам как раз пример моногамного мужчины!
— Ты лучше с женами своими разберись! Боков только голову чешет. И то верно, уж кто бы говорил.
Света ведет себя несколько отстраненно. Кажется, она с головой в новой жизни. Счастливая до ушей. Пообещала проявляться активнее.
Вечером мне опять позвонила жена Саши.
— Здравствуйте, Наташа. — Голос убитый.
— Да, Маша, привет!
Что я ей могу сказать? Я бы тоже хотела, чтобы все было по-другому. Мне не удалось, Маша. Как и тебе. Такая жизнь. Такая вот херовая жизнь. Нечестная. Каждый из нас одинок и нужен другим только в пределах собственных выгод. Это правда, Маша. Даже тем, кто нас любит. Это же их любовь. Ты одна, Маша. Даже если вокруг тебя море друзей и родственников. Даже мама любит не тебя, Маша, а свою дочь. Правда, херовая новость?
