— Здравствуйте, — сказала она.
— О как, — угрюмо посмотрев на нее, сказал Макс. — Смотрите, кто пожаловал.
— Простите, — ответила она.
Обернувшись, Макс через весь магазин крикнул Шиллингу:
— Смотрите-ка, кто решил заскочить к нам, чтобы поздороваться!
Шиллинг быстро взглянул на них и отложил пластинку.
— А я уже начинал беспокоиться.
— Я опоздала, — сказала она, — простите.
— Опоздала, но не слишком, — ответил он и снова заговорил с покупателем.
Она сняла плащ и аккуратно отнесла его вниз. Когда она поднялась обратно, молодой человек уже ушел и Джозеф Шиллинг один стоял за прилавком. Макс подметал тротуар возле магазина.
— Рад тебя видеть, — сказал Шиллинг. Он раскладывал пластинки — новые поступления от фирмы «Виктор». — Ты навсегда вернулась?
— Естественно, — ответила она, заходя за прилавок. — Прости, что тебе пришлось позвать Макса.
— Ничего страшного.
— Наверное, ты даже свой утренний кофе не успел выпить, да?
— Да.
У него было вытянутое, в морщинах лицо, и сегодня он казался особенно неповоротливым. Нагибаясь, чтобы вытащить что-нибудь из коробки, он делал это очень осторожно.
— Как поясница? — спросила она.
— Как чугунная.
— Опять я виновата, — сказала она. — Давай я разберу коробку. А ты пойди и выпей кофе.
Шиллинг сказал:
— А я уж думал, ты вообще не придешь.
— Я разве не обещала, что приду?
— Обещала, — он сосредоточился на пластинках, — но я не был уверен.
— Иди пить кофе, — сказала она и вдруг добавила: — Почему это я за тебя решаю?
Он посмотрел на нее с чувством; не сводя с нее глаз, он прочистил горло, пытаясь что-то сказать.
— Иди пить кофе, — повторила она; ей не хотелось, чтоб он так на нее смотрел.
Он вынудил ее уйти. Или, по крайней мере, не сделал так, чтобы она смогла остаться. Ей снова стало страшно, и она попятилась от него к входной двери. Какая-то женщина зашла в магазин и принялась изучать стеллаж с пластинками.
Стоя в глубине, Джозеф Шиллинг передумал и не стал ничего говорить. Он пошел к своему кабинету. Она слышала его шаги. Значит, ей не придется говорить ему сейчас; она скажет потом. Или не скажет вовсе.
— Да, мэм, — сказала она, повернувшись к покупательнице, — чем мои помочь?
После работы Джозеф Шиллинг повез ее ужинать в «Ла Поблана». Тот самый ресторан, куда они ходили в первый день. Их особенное место.
Огоньки свечей расцвечивали полумрак, сквозь который они шли за официантом к своему столику, тоже тому самому. Невысокие столы были накрыты красными клетчатыми скатертями. Стены глиняные, в испанском стиле, потолок низкий, а в конце зала — резные перила а-ля рококо, увитые старым плющом. За ними сидели и играли легкую музыку три музыканта в испанских костюмах.
Официант усадил Мэри Энн, положил перед Шиллингом раскрытое меню и отбыл. Над залом витало облако из сигаретного и свечного дыма; слабый гул голосов смешивался со звуками оркестра.
— Здесь так спокойно, — сказала Мэри Энн.
Джозеф Шиллинг слышал ее голос и теперь, держа в руках меню, посмотрел на нее через стол, чтобы убедиться, то ли она чувствует, что говорит.
— Да, — согласился он, потому что в ресторане действительно было спокойно. Люди приходили сюда поесть, отдохнуть, поболтать друг с другом; приглушенный свет создавал ощущение глубокой безмятежности, словно все — и люди, и столы — мерцали и плавились, как свечи, становясь одним неподвижным целым. Он отдыхал. Он чувствовал, как напряжение отступает и он становится таким же, как все люди вокруг.
А вот девушка не могла расслабиться; она сказала, что ей спокойно, но сама сидела, точно маленький жезл из слоновой кости, сложив руки на столе: в свете свечей ее белые кисти казались очень холодными. Нет, она не была спокойна; она была твердым, резным, зеркально отполированным механизмом, как будто лишенным всяких чувств. Она ушла в себя, не оставив снаружи ничего, кроме осмотрительности. Она все слышала и видела, даже не глядя на него, но и только.
— Хочешь, чтобы я выбрал еду? — спросил он.
Если он действительно хочет ей помочь, ему придется двигаться очень осторожно, взвешивая каждую фразу. Он не мог рисковать, не имел права на ошибку. Он обязан был справиться во что бы то ни стало.
— Пожалуй. Ты знаешь, что здесь вкусно, — глухим голосом проговорила Мэри Энн.
— Ты голодна?
Он видел, как она силится изобразить аппетит.
— Хочется попробовать что-то новенькое. Чего я еще никогда не ела.
— Что-то новенькое.
Он тщательно изучил все меню, все названия и цены.
— Что-нибудь необычное, на твой вкус.
— Как насчет долмы?
Мэри Энн надолго замолчала, как будто обдумывала вопрос чрезвычайной важности. Возможно, так оно и было.
— А что это? — спросила она.
— Долма — это смесь риса с говядиной, завернутая в виноградные листья, как тортилья.
— Звучит очень вкусно. Я бы попробовала.
Он заказал.
— Что будешь пить? — спросил он.
Официант стоял рядом, готовый записать заказ в блокнот. Это был тот же официант, что и в прошлый раз, — светлокожий мексиканец с длинными бакенбардами.
— Вина? Я помню, что здесь подают превосходный херес.
— Просто кофе.
Он заказал себе то же самое, и официант ушел. Вздохнув, он расстегнул манжеты. Когда он ослаблял узел галстука, Мэри Энн пристально смотрела на его руки.
— Заходили Бет и Туини, искали тебя, — сказал он. — Нашли?
— Да.
Это огорчило его. Он-то надеялся сбить их со следа — впрочем, он и сам точно не знал, где ее нужно искать.
— Что-то важное? — спросил он. — Они были на взводе.
Девушка пошевелила губами.
— Дознание.
— Ах да.
— Что нам делать? Что с нами будет?
— Ничего не будет, — сказал он, думая о том, до чего тщательно взвешивает свою уверенность. И до чего осязаемо ее страдание. — Крыша на нас не упадет, и земля не разверзнется, чтобы нас поглотить.
Он выдержал паузу и посмотрел на нее.
— Они что-нибудь сказали?
Она кивнула.
— Вот как?
Да уж, хотел бы он до них добраться.
— Еще чье-нибудь мнение тебя интересует? Что твои родители?
— Родители не знают.
— Однако им, возможно, придется высказаться.
— Так придумай же что-нибудь! У тебя есть голова на плечах — ты должен знать, что делать. Или мы будем здесь просто сидеть и… — Она взмахнула рукой. — Джозеф, ради бога, сделай что-нибудь.
Появился официант и принес сначала миски с зеленым салатом, а потом заказанные блюда. То, что их прервали, было весьма кстати; он нарочно тянул время, тщательно рассматривая долму. Он даже затеял разговор с официантом.
— Это виноградные листья?
— Простите, сэр, — отвечал тот, — зимой виноградных листьев не бывает.
— Капуста?
— Да, сэр. За правильной долмой нужно приходить в апреле, начале мая.
Официант налил им кофе.
— Что-нибудь еще, сэр?
— Не теперь, — ответил Шиллинг.
И он ушел, оставив их наедине.
— Не беда, — сказала Мэри Энн. Она машинально принялась жевать. — Это как раз то, чего мне хотелось.
— А что за человек этот Дейв Гордон? — спросил он. — Ты мне никогда о нем толком не рассказывала. Я сегодня утром думал о том, что ты говорила. Макс занимался примерно тем же; он управлял прокатом машин, у него была бензоколонка, и он мог кое-что починить. Так, по мелочи. И вот он сидел в своем кабинете — я иногда видел его по дороге на работу. Похоже было, что он ничем особенно не занят — просто сидит в своем кабинете, — он разрезал долму пополам, — и это ему вроде бы нравилось. Он, можно сказать, в пятнадцать лет уже вышел на пенсию.
Кажется, она слышала его. И даже следила за мыслью. Это, по крайней мере, обнадеживало. Но сказать ничего не сказала. Он подождал, потом заговорил снова — непринужденно и без нажима:
— Я сам во многом такой же. Я приехал сюда на пенсию; хотел открыть магазин пластинок в тихом городке, где никогда ничего не меняется. Мне как нельзя лучше подходит именно эта сонная атмосфера; я могу начинать работу, когда захочу, и болтать с покупателями, не думая о времени. Здесь особо нечего делать, да и смотреть не на что. Если бы я хотел что-нибудь увидеть, мне стоило бы поехать куда-то еще.
— Куда, например? — спросила Мэри Энн.
— Сложно сказать.
Он старательно задумался, как бы перебирая в уме города, места и штаты.
— Наверное, в Нью-Йорк или Сан-Франциско. В Лос-Анджелес я бы не поехал. Несмотря на свои размеры, по сути это небольшой городок. Там, конечно, очень неформальная атмосфера; люди ходят по улице в шортах.
— Я слышала, — отозвалась она.
— И климат там хороший. Все эти разговоры про смог — по большей части пропаганда. Там тепло и просторно, зато городской транспорт работает ужасно. Если бы ты переехала туда, тебе пришлось бы купить машину. — Он глотнул кофе. — Ты никогда об этом не думала?
