Рустем распахивает объятия, но хозяин бровей не спешит подниматься навстречу. Он протягивает Ясиному собеседнику руку — по-кардинальски, пальцами вперед — так, будто визитер должен к ней приложиться. Рустем дергает за пальцы и мнет ладонь, затем оборачивается к Ясе и сообщает торжественно:
— Mon amie, это твой рабовладелец Аслан. Чрезвычайный и полномочный управляющий «Черри Орчард». Прошу бояться и обожествлять.
Аслан кивает и психоаналитическим жестом указывает Ясе на стул напротив себя.
— Ну все, я — аут. У меня показ, а шкурки не готовы. — Рустем делает остающимся в комнате ладошкой и удаляется, позвякивая ключами на ходу. Его тщательно продуманный силуэт проглатывает тьма.
— Итак, Снежана, — подается вперед Аслан.
— Ярослава, — поправляет его Яся. — Только я не Ярослава.
— Вот как! Интересно! — вскидывает шерстяные брови лысый. — А кто же ты? Мишель? Сюзанна?
— Яся. Я из Минска. Яся у нас — это сокращенное от Янины.
— Минск, — кивает Аслан. — Я там был. В тысяча девятьсот девяносто втором году. Брал две фуры масла. Курган Славы, музей Победы. Масло у нас все равно потом в Карелии питерские отжали. Но впечатлений от Минска это не испортило. Хороший, красивый город. Сильно все изменилось у вас?
Ясе удивительно, что есть еще люди, полагающие, что в Минске что-то может измениться.
— Не очень. Все то же. Курган Славы, музей Победы, две фуры масла.
— Ну и зачем ты в Москву потащилась? — Аслан снижает голос и по-отцовски опускает подбородок. Его шея обладает свойством превращаться в толстый складчатый воротник.
Ясе хватило времени подумать над вопросом про Москву. И выстроить вокруг правды защитные бастионы.
— Конфликт с родителями. Осложненный дефицитом средств и общей бесперспективностью.
Аслан кивает. Он внимательно всматривается в черты ее лица и фигуру. Никогда Яся не чувствовала свои ножки настолько короткими, как под этим взглядом.
— Рустем был прав. Ты неиспорченная. «Конфликт с родителями». Надо же! — Аслан говорит короткими фразами, каждый интонационный оттенок в них подчеркивается движением бровей. — Обычно в Москву девчонок мамки отправляют. С парой кружевных трусиков, каблучками повыше и платьишком попрозрачней. Ищи, доча, жениха-нефтяника. А тут прям Тургенев. «Конфликт с родителями»! В университете небось училась?
— Закончила, — лаконично роняет Яся.
— Ну вот. Я о чем. Университет закончила. А бабству не обучена. Смотришь прямо. Не корчишься. Сиськи не выпячиваешь. И не зажопела. — Он поощрительно кивает. — А то многие сейчас только университет закончат, присядут в офис, через год — не девушка, а склад свинины. Целлюлит даже на ушах, извиняюсь.
— У меня грудь дряблая и нога коротка, — неожиданно для самой себя начинает злиться Яся. Она сцепляет руки в замок на груди и с глухим стуком откидывается на спинку стула. — Но если вы думаете, что я из-за конфликта с родителями к первому бровастому сутенеру в отару пойду — просто потому, что он меня «неиспорченной» назвал, вы слабо знаете жизнь, дядя.
Аслан, защищаясь, поднимает ворсистые, как полотенце, руки:
— Да ты что, дочка? Ты думаешь, я тебе собой торговать предлагаю? Тебя куда Рустем приглашал? В шоубиз! В шоубиз, а не в бордель, правда? У нас приличное заведение. С концепцией. Работаем — как большинство в Москве, на тех же принципах. Да что в Москве? Принципы не тут придумали! Ночь, она везде одинаковая — что в Бронксе, что в Бангкоке. И законы у нее те же.
— И что вы собираетесь делать? С этой «неиспорченной», как вы выразились? Как портить?
— Да никто тебя портить не собирается, Янина! — обрывает ее Аслан. Он выглядит как торговец азейрбайджанскими персиками, обиженный подозрением, что фрукты у него испанские. — Я хочу предложить тебе работу. Нормальную. С медкнижкой. Как у бармена или официанта.
— И что же это за работа? Массажистка? Младший специалист по эскорт-услугам?
— Ты будешь у нас светлячком. Светлячком, а не блядью, понимаешь?
Яся замолкает. Она ничего не слышала о должности светлячка. Но ей не нравится это слово. Жизнь светлячка имеет тенденцию оканчиваться в стеклянной банке.
— И что это значит? — Девушка начинает нервно притопывать ногой в кеде, предполагая, что ночлег все же придется искать самой.
— Это не так просто объяснить, — вздыхает Аслан, и это еще больше ее настораживает. — Как думаешь, зачем люди ходят в ночной клуб?
— Потрахаться, — уверенно отвечает Яся.
— Чтобы потрахаться, дочка, существуют бордели. В Москве они плохо замаскированы под сауны, центры мужского здоровья и даже школы йоги. Там все просто: пришел, выбрал, заплатил, застегнул ширинку, ушел. Пятнадцать минут, сто долларов. А тут люди сидят часами и назавтра приходят снова.
— Побухать?
— А про пабы и бары ты что-нибудь слышала?
Яся задумывается. Заданный Асланом вопрос кажется таким простым, но подразумевает наличие знаний об очень специфической культуре. Ответить на него так же сложно, как объяснить, почему люди занимаются керлингом. Или игрой в «Dungeons&Dragons». Среди ее знакомых нет ни одного завсегдатая клубов, а весь ее личный опыт погружения в ночной порок исчерпывается попыткой нарваться на проблемы среди месье и мадемуазелей малмыжского бара «Жанетт».
— Ну не знаю… Может, они идут музыку послушать? — чешет она мочку уха.
— Ага. Музыки тут всегда много. Но не это главное. Ведь мы не барабанщики на концерте.
Вот как, оказывается, сложно.
— Коммуникация? Они приходят для нее?
— Для этого есть социальные сети. Каждый третий теперь даже за рулем, как ты выразилась, себе телефон коммуницирует. Но ты уже близко. Понимаешь…
Аслан вскидывает брови домиком, затем растягивает их в линию — с тем, чтобы свести в дугу и продолжить:
— Ночью человек чувствует себя одиноким. Днем у него масса дел. Он водит машину. Зарабатывает деньги. Или не дает их у себя отнять. А потом приходит ночь. И счастливые засыпают. А все остальные — нет. Кто-то вызывает проститутку. Оргазм дает мимолетное чувство причастности другому. Которое проходит ровно тогда, когда вы застегиваетесь… Кто-то идет в бар и набирается алкоголем. Кто-то рискует в казино. Но все они рано или поздно — ты уж мне поверь! — либо становятся счастливыми, либо понимают одну вещь. Понимают, что искали все это время не секса, не адреналина и не пьяной икоты. Искали они простой штуки. Человеческого тепла. Не коммуникации, как ты завернула, но — тепла.
— Послушайте… — перебивает его Яся. — Вы гладко тут, конечно, проповедуете, но я все-таки продолжаю не понимать, в чем состоит предлагаемая мне работа.
— Оказавшись в клубе, человек пытается завязать знакомство. У людей разных типов эти попытки занимают от пятнадцати минут до двух часов — тут уж мне поверь, это маркетинг. Не зацепившись, человек идет в другой клуб. И так — пока не встретит где-то кого-то, с кем ему будет о чем поговорить. Причем неважно — мальчик это или девочка, красив человек или нет, тут даже лучше, чтобы человек был некрасив! Ведь тогда исчезнут подозрения, что с тобой разговаривает профессионал. И что тебе что-то продают. В этом городе, Яся, порог таких подозрений очень низок. Чуть-чуть перегни, и тебя придется заменять — выяснится, что ты все это не от чистого сердца, что ты — на зарплате. Говорят… — Аслан вздыхает и задумывается, а потом возобновляет свою речь, но говорит медленней и проникновенней. — Говорят, что пятьдесят лет назад в мире существовали места, такие как Сианук в Камбодже или Фукуок во Вьетнаме, где никаких светлячков не нужно было. Энергетика у этих мест была такая, что они притягивали к себе только по-настоящему светлых людей. Которым не нужен был менеджмент эмоций. Но мы живем не в раю. А в городе, от рая отстающем на расстояние выше среднего по миру. Соответственно, в этой тьме нужны дающие надежду огоньки. Иначе путники разложат свой костер у другого озера.
— Что конкретно мне нужно делать? — Яся по-прежнему сбита с толку.
— Ничего, дочка! — подается вперед Аслан. — Ничего и при этом… всё! На тебе и еще на трех таких, как ты, девушках, обычных по виду, будет держаться этот клуб и держится вообще любое ночное заведение мира. В Москве вас называют светлячками. В Токио, Сайгоне, Бангкоке и Куала-Лумпуре — kyabajō. В Лос-Анджелесе — hostess. В Лондоне — angels, в Сиднее — mates. Кто-то из вас умеет танцевать. Кто-то знает, как организовать вокруг себя что-то вроде семьи. У нас, например, была одна социолог, так у нее взрослые мужики садились лапушками на диванчик и играли в игры. Но не в бридж, а там в «Мафию» или «Манчкин». Жаль, замуж выскочила за одного джигита! Такой был ценный мама-кролик! Наташа… Как ее?.. Кухнам, что ли… Нет, не помню! У каждого светлячка есть что-то в запасе. Одна знает, как развеселить. Другая умеет петь караоке и поет так, что после нее к микрофону выстраивается очередь. Свою роль ты почувствуешь сама через неделю.
