Затем очередь дошла до психопатологии. Поскольку в парке царил полный порядок, удобного местечка для медитации не нашлось, и Пент, дабы не создавалось скверное впечатление от его нового дома, притащил из поленницы два солидных чурбачка. Они приняли сидячее положение, как и при прошлой своей беседе.
Якоб устремил задумчивый взгляд вдаль и сконцентрировался. Зрелище, право слово, весьма импозантное. Кстати, мы, кажется, не упомянули о том, что на сюрреалисте был солидный темный костюм — по-видимому, тот самый, в котором он проводил в последний путь Оаду Хубертовича, — а из нагрудного кармашка торчал почти чистый, почти белый шелковый платочек, в который, кажется, раз-другой все-таки высморкались. Якоб порылся в карманах и извлек на свет санитарно-гигиенический предмет самоухода, некогда с полным правом называвшийся расческой; ныне на ней уцелело всего два-три зубчика, однако, учитывая густоту шевелюры автора теории геометрического умопомешательства, вернее почти полное ее отсутствие, данный факт особого значения не имел.
Якоб начертил на дорожке, возле которой они сидели, четыре фигуры:
Впоследствии, когда Пент в своих апартаментах, значившихся под номером восемь — исключительный знак, который, будучи опрокинут набок, обозначает бесконечность, — принялся излагать в тетради их беседу, вернее урок, он подумал, что разумнее всего это сделать в стиле учебника химии, увидевшего свет в начале века и с тех пор стоявшего в дедушкиной библиотеке. Бернард Шоу считал драматургию высшей формой литературы; химик Пент едва ли с ним согласился бы, однако избрал классическую форму потому, что в противном случае пришлось бы употребить жуть сколько разных эпитетов вроде «печально-задумчивый», «уважительный», «энергичный», «алкающий», «лиричный», «архипылкий» и так далее, а также глаголов «допустил», «заметил», «установил», «констатировал», «поразился» и прочих им подобных, от которых практически мало толку, к тому же при первой встрече двух мыслителей они достаточно широко использовались. Пент счел целесообразным запечатлеть устные рассуждения в сжатой форме диалога, а кто УЧИТЕЛЬ и кто УЧЕНИК, и без того должно быть ясно. Так-то вот. Приступим. Конечно, позволив себе некоторую поэтическую вольность. УЧИТЕЛЬ: Надеюсь, фигуры, которые я начертил, тебе знакомы.
УЧЕНИК: Да, Учитель. Меня познакомили с ними мои предыдущие учителя, о которых я вспоминаю с благодарностью и которым желаю долгих лет жизни.
УЧИТЕЛЬ: Прекрасно, мой мальчик! Правильно и справедливо! А теперь ты, может быть, скажешь мне, как называются эти геометрические фигуры.
УЧЕНИК: Полагаю, что вы изобразили черту, то есть отрезок прямой, квадрат, равносторонний треугольник и окружность.
УЧИТЕЛЬ: Твои предыдущие учителя потрудились изрядно. Однако я считаю, что для нас с тобой, любознательный юноша, наступила пора обратиться от простых истин к более сложным.
УЧЕНИК: Для того я и пришел к вам, Учитель.
УЧИТЕЛЬ: Мне хотелось бы сегодня поговорить с тобой о релятивизме, или об относительности наших знаний. Надеюсь, ты уже созрел для подобных теорий, хотя я должен предупредить, что понимание относительности может смутить молодую душу. На примере этих форм я покажу тебе, что не все так просто, как представляется нам на первый взгляд, что они не обязательно только такие, а какие-то еще.
УЧЕНИК: Вы имеет в виду великого мудреца Платона, говорившего об идеалах и о том, что предлагает нам мир? Тогда я должен сказать, что эта черта, извините, отрезок прямой, который вы здесь накарябали, далек от идеала. Можно, пожалуй, сказать, что он бледное отражение идеального отрезка прямой. Ведь он изогнут посередине и смахивает на ту деревянную часть, которую используют возчики, запрягая лошадь.
УЧИТЕЛЬ: Ты подразумеваешь дугу?
УЧЕНИК: Вот именно.
УЧИТЕЛЬ: Твоя наблюдательность свидетельствует о том, что у тебя острый глаз, а мое умение чертить не на высоте. (Улыбается, затем становится серьезным.) Еще я думаю о том, что твой интерес к трудам великих греческих мудрецов похвален, и все-таки мне кажется, что тебе, пожалуй, слишком рано браться за них.
УЧЕНИК: Как пожелаете, так и будет.
УЧИТЕЛЬ: Изрядно. А что бы ты сказал, если бы я, твой учитель, стал утверждать, будто начертил здесь одну плоскость, или простейшую поверхность, две пирамиды и одну трубу либо цилиндр?
УЧЕНИК (теряется): Я подумал бы, что сегодня мой учитель не в полном здравии…
УЧИТЕЛЬ (со смешком): А если он заверит, что чувствует себя прекрасно?
УЧЕНИК: Тогда я не знаю, что и подумать…
УЧИТЕЛЬ: Приятно, что ты отвечаешь честно.
УЧЕНИК: Так меня воспитали родители.
УЧИТЕЛЬ: Изрядно. А теперь представим себе, что ты орел.
УЧЕНИК: Орел?
УЧИТЕЛЬ: Да, орел, обладающий острым зрением и летящий над великой пустыней, где воздвигнуты разные строения: прежде всего ты видишь высокую стену. Условимся, что стена очень тонкая и орел летит очень высоко, другими словами, для нас не имеет значения ее толщина. Как ты видишь эту стену?
УЧЕНИК (задумался): Я нахожусь точно над этой стеной?
УЧИТЕЛЬ: Толковый вопрос! Да, ты находишься точно над этой тонкой высокой стеной.
УЧЕНИК (догадывается. Радостно): Осмелюсь предположить, что я не вижу ничего иного кроме черты… отрезка прямой.
УЧИТЕЛЬ: Отлично, мой мальчик! Ты наделен воображением, что весьма важно для ученого мужа. (Ученик краснеет.)
УЧИТЕЛЬ: Скажи-ка мне теперь, и это задание уже потруднее, можешь ли ты быть совершенно уверен в том, что четырехугольник, или квадрат, изображенный на моем втором чертеже, непременно должен быть плоским ковром? Не может ли он быть чем-нибудь еще?
УЧЕНИК: Я… (Радостно.) Это тоже может быть стена, хотя и совершенно другой формы… Например, такой формы, как тот брусок, на котором сидит уважаемый учитель.
УЧИТЕЛЬ: Отлично. Можешь ли ты сказать что-нибудь поточнее о высоте этой стены?
УЧЕНИК: Полагаю, что никак не могу, пока не увижу ее с боковой стороны.
УЧИТЕЛЬ: А кроме стены этот четырехугольник ничего больше тебе не напоминает?
УЧЕНИК: Нет… Больше ничего.
УЧИТЕЛЬ: Ну, тогда вот сюда, в середину четырехугольника, поставим точку и проведем две линии, которые называются диагоналями. (Учитель ставит точку в середине квадрата и проводит через нее две диагонали.) Теперь ясно?
УЧЕНИК (в недоумении): Нисколько.
УЧИТЕЛЬ: Не расстраивайся! Я хочу тебе немного помочь… Слышал ли ты об огромных и величественных сооружениях, которые фараоны повелевали возводить для собственного праха на земле египетской?
УЧЕНИК: Я слышал об этом. Такую громадную пирамиду приказал своим строителям поставить фараон Хеопс.
УЧИТЕЛЬ (лукаво): Не скажешь ли ты, гордый орел, как могут выглядеть такого рода усыпальницы при взгляде сверху?
УЧЕНИК: Я должен немного подумать.
УЧИТЕЛЬ: Думай, думай.
УЧЕНИК (с прежней радостью): Полагаю, учитель-батюшка, что пирамида будет выглядеть точно так, как квадрат, в котором вы провели диагонали. (Задумчиво.) Пожалуй, некоторые из этих пирамид могут походить на треугольник, стоящий третьим в ряду…
УЧИТЕЛЬ: Это большое достижение! Только учти, что фараоны строили не трех-, а четырехсторонние пирамиды. Но ты все равно заслуживаешь похвалы!
УЧЕНИК: Я стараюсь… Я очень стараюсь и теперь понимаю, что этот треугольник не обязательно должен быть пирамидой. Он может быть своеобразной трехугольной стеной, хотя я не знаю, на что она нужна… У меня также есть соображения по поводу четвертой фигуры. Это может быть башня, какая-нибудь Вавилонская башня, но так может выглядеть и труба, какие сооружают для отвода дыма. Я не очень уверен, но геометрическая фигура, которую мы называем конусом, — не оставляет ли она такой же след. Возможно, я тогда увидел бы в центре круга острую вершину, или точку, но твердо утверждать не берусь, тем более что точка, как меня учили, вообще не имеет величины.
УЧИТЕЛЬ: Отлично! И если ты еще немного подумаешь, то обнаружишь, что орла может сбить с панталыку большое круглое яйцо или шар, потому что они тоже видятся как круг.
УЧЕНИК (подумав): А ведь в самом деле!
УЧИТЕЛЬ: Итак, мы поставили под сомнение некоторые точные знания, которые могут завести в тупик бесхитростную душу.
