Словно вышколенная группа морской пехоты, авангард варваров ворвался в первое здание – прежде здесь принимали экскурсантов, школьников и посетителей, на стенах еще сохранились таблички с маршрутом, – охотники заняли позиции, у некоторых, прямо как по заказу, оказались ружья, и они воинственно прицелились в потемки холла, упреждая появление случайного врага.
– Там никого нет, – хихикнул этот необычный демиург, его привязали к колесу трактора, – и нечего суетиться, внутри пусто, кого вы там найдете, кроме протонов и электронов, ха-ха!
Но Обсул, не слушая, слез с седла и с царственным видом двинулся навстречу возможной опасности, мы шли сзади, на плакатике было написано МЫ НЕСЕМ ВАМ БОЛЬШЕ ЧЕМ СВЕТ, и Обсул, явно под действием странной обстановки и остроты момента, обернулся и возвестил, обращаясь к оборванцам: ОБСУЛ НЕСЕТ ВАМ БОЛЬШЕ ЧЕМ СВЕТ, ОБСУЛ ПЛЕВАТЬ ХОТЕЛ НА ЗЛО, ОБСУЛ ОБЕЩАЕТ ВАМ ЗАЩИТУ И ВЛАСТЬ.
Поднявшись вверх по лестнице, выходившей на сторожевую вышку, что вздымалась над всеми постройками, он снова повторил свой новый лозунг, трижды, по слогам, что он плевать хотел на зло, что он несет больше чем свет; прислуга, оставшаяся внизу, разожгла Саламандру, кто-то велел оборванцам аплодировать.
Обсул плевать хотел на зло.
Обещает вам защиту и власть.
И несет вам больше чем свет.
Это звучало почти как песня или рекламный слоган.
Спустившись, Обсул пустил пулю в голову загадочному вахтеру, а потом мы опять отправились назад, в Шамбор, окутанные дымом горящего тела, чья темная, загорелая рука свешивалась из пасти нашего зверя-фетиша, трясущегося по дороге за трактором.
Мы вернулись в домен через ворота Мюидов, совершенно разбитые, слегка опьяневшие от всех этих приключений и простора, но весьма довольные путешествием. Глядите, сказал Жако-охотник, у нас получилось, труба больше не дымится! И в самом деле, небо расчистилось, от темной полосы, обычно делившей пополам горизонт, не осталось и следа, на сей раз оборванцев не нужно было уговаривать, они захлопали, и мы завершили дело, которое, по замыслу Обсула, должно было стать провозвестьем наших скорых побед, триумфальной овацией. Лицо старца немного оживилось, меня по-прежнему беспокоило его состояние, хотелось знать, что с ним; из всех мрачных, зыбких опор, которые я обрел по окончании крестного хода, он был для меня, кроме неотступного ощущения, что меня окружают незримые силы, единственным более или менее прочным ориентиром.
Есть ли еще на свете горы, с их заснеженными вершинами и грациозными сернами, перелетающими с утеса на утес, или и они рухнули с ужасающим грохотом, покуда Бретань и устье Луары заливали воды Атлантики, в Париже лил дождь, а в мире царило запустение?
Мы как раз расходились, варвары возвращались в лагерь, придворные в замок, а охотники в свои дома и в особняк Великого Монарха, когда вдруг раздался звук клаксона, все подскочили, это би-бип было настолько неуместным, что все застыли в растерянности и изумлении; то был здоровенный грузовик, с папашей Мишленом[26] на лобовом стекле и румяным здоровяком-шофером, он сигналил нам фарами, сворачивая на дорогу, ведущую к замку, из-за опущенных стекол неслись звуки рэпа, в кабине даже было прикноплено несколько снимков.
– Эй, – позвал дальнобойщик, – эй, парни, к замку Щамбор сюда?
Заметив Обсула, он махнул ему рукой, это могло значить и подойди, малыш, и что-нибудь более фамильярное, типа эй, малыш, двигай-ка сюда. Старец в это время уже направлялся к замку, издали я видел, как он обернулся, посмотрел на грузовик и на нас, столпившихся вокруг, а потом, словно охваченный страхом, перешел на рысь и скрылся за воротами.
С этой минуты и ход вещей, и мое восприятие реальности снова пошатнулись. Шофер вылез из грузовика; у меня проблемы со сцеплением, вроде барахлит, – пожал руку Обсулу, – я так понимаю, ты здесь главный, показал на прицеп и сказал: тут куча всякого товара, книги, картины, в замке это не помешает, а? У меня было странное ощущение, что передо мной мое второе я, что этот человек – мой двойник, явившийся невесть откуда, чтобы напомнить мне о чем-то забытом, теперь уже смутном и неопределенном, впечатление было настолько отчетливым, что в какой-то момент я испугался, а вдруг все присутствующие это заметят и закричат, показывая на меня пальцем: смотрите, смотрите, это он; но шофер снова сел за руль, а Обсул сказал: оставь машину на стоянке и ступай за нами в замок, есть разговор.
На следующее утро, возвращаясь с охоты, мы обнаружили неподалеку от кладбища изувеченное тело старца, а из зеркал начали выходить люди, присоединяясь к нам, словно они были живые и такие же реальные, из плоти и крови.
Во славу нового Завоевателя устроили грандиозное празднество в лесу, Обсул сделал широкий жест и повелел выпустить в чашу тридцать юных девственниц, дав сигнал к началу охоты: следовало достойно отпраздновать победу – тушение чертовой трубы и замирение областей, а значит, стоило поразвлечься и повеселиться; но покуда все население Шамбора толкалось в зарослях, поднимая знатную дичь, чтобы в лучшем виде завершить вечер, раздался громкий лай, крики и вопли, сначала удивленные, потом испуганные, мы поймали странное существо, полумужчину, полуженщину, некоторые части тела у него были волосатые, другие покрыты чешуей, оно до крови укусило одного охотника, и Обсул проткнул его копьем. В наши сети, сомнений не было, попался демон, явившийся из ада.
Вечером над картиной охоты – эту фиговину положили на бетонную плиту, и трубачи завели ритуальную оду – сгустилось тревожное, странное ощущение, и, когда кто-то примчался с криком, что убили старца, что его повесили рядом с кладбищем, а в животе у него торчит кол, оно перешло в откровенную панику. Какие-то силы вторглись в пространство, которое жило до сих пор как под колпаком, где все считали себя защищенными от мрака и злых чар. Больше негде было укрыться от зла, это нам показали совершенно ясно.
Возвращаясь в замок с трупами старца и чудовища, – на них смотрели с одинаковым благоговейным страхом, – мы с удивлением обнаружили вчерашнего водителя грузовика, он устроился на лужайке, кузов машины был откинут наподобие прилавка, какие бывают на рынках, там был целый ворох книг, гравюр и картин с маленькой табличкой Распродажа, скидки на татуировку, завидев нас, он громко закричал, спешите, время скидок ограничено. Первое, что бросилось мне в глаза, была Джоконда в своей золотой раме и даже под стеклом, прямо как в Лувре, у меня, наверное, глаза полезли на лоб, потому что торговец поспешно сказал, усмехаясь, да-да, паренек, продается, это частная собственность, только для знатоков. Я уже знал, что мне напомнило пойманное существо: улыбку Моны Лизы, только еще страшнее.
Нас как будто вдруг втянула какая-то мощная центрифуга, наш взгляд на веши совершенно изменился, стопки книг, к примеру, выглядели офигительно, там были только книги по искусству, более того, по современному искусству, можно подумать, он вынес всю библиотеку Бобура[27] или Токийского музея. Искусство дадаизма и сюрреализма. Поп-Арт. Искусство XX века. Тридцатые годы в Европе: грозные времена, Католическая Порнография и Бруно Ричард представляет, россыпь пестрых обложек неприятно и в то же время сладко резанула по глазам. Я делаю татуировки, сказал продавец, могу в точности повторить на коже любой рисунок из этих книг, разницы не заметишь.
Вечером мы сожгли труп старца (лесное существо, чтобы избежать дурных флюидов, увезли и бросили в Луару), а пришелец первый раз демонстрировал то, что в итоге вошло у нас в моду, – создавал точную репродукцию картины на волосатом торсе одного из варваров, которого ради такого случая побрили и который со стоическим безразличием переносил уколы толстой иглы, скользившей взад-вперед по его груди.
Бросая в пламя тело нашего вожака, мы с товарищами произнесли ритуальную фразу, призванную облегчить его муки в загробном мире. Ο κόσμος πόνος τις νομιζηται. Мы пришли к единодушному выводу, что он затерялся в измерении, откуда не возвращаются. Временами меня тошнило от нашего кривляния.
Словно в доказательство нашей правоты тысячи призраков, которые время от времени виднелись в громадных зеркалах, украшавших этажи дворца, и к которым мы постепенно привыкли, начали оживать, выступать из амальгамы, прежде державшей их в плену, и смешиваться с толпой: персонажи иных веков, иногда знаменитые, след тех, кто когда-то бывал в Шамборе или был его современником, Мольер, Люлли, граф Сен-Жермен, Ронсар, один из президентов Франции, что любил здесь охотиться, – словно старец, исчезая, уносясь в какой-то неясный иной мир, открыл врата и оттуда хлынула энергия, безудержная и неукротимая.
Обсул казался безучастным, во всяком случае беззаботным. Похоже, смерть старца не особенно взволновала его, и, когда к нему в панике прибежали с известием о новой жертве – опять один из наших, на сей раз его утопили в водоеме, на шее была стальная проволока, – он проявил лишь вежливый интерес. Похоже, только мне еще удавалось заинтересовать его внешним миром, нашими планами, завоеваниями и подвигами, которых ждала от него судьба. Одна из шаек, с которой мы торговали, обещала привести нам слонов (из зоопарка похитили множество зверей), а со слонами все должно было выглядеть совсем иначе, обрести мифологическое измерение, – так Ганнибал переходил через Альпы и шагал от победы к победе, – их прибытие станет условным знаком, сигналом к началу похода, к выступлению нашей армии.
