– Отвечу так: все, что он делает, опасно и преждевременно. Вполне вероятно, есть нечто, что как будто превышает самые высшие возможности того, что мы условно называем человеком, что не открыто ни в какой духовной Традиции или Откровении. И это естественно, ибо открывается только то, что соответствует возможностям человека. Я не исключаю также, что могут наступать моменты, когда эти возможности вдруг расширяются, хотя все это неопределенно и неизвестно пока. Но здесь, на земле, надо прежде всего прийти к одному – к собственному вечному Я, к бессмертию, к своей неразрушимой природе. Полностью реализовать ее. И только тогда, когда эта реализация станет абсолютной, то есть уже после ухода с физического плана, только тогда будут видны вероятные черты Запредельного. Сначала будьте тем, кто вы есть, и только потом можно идти к тому, что вам не дано…
– Юрий Николаевич, но ведь, может быть, Орлов реализовал это, и потом… вдруг… ушел в какую-то бездну, – произнесла Таня.
– Но я ведь имел в виду полную реализацию, а она может наступить только вне этого относительного мира. Абсолютная реальность не может присутствовать «здесь» в полной мере, она должна умалиться. Вы можете здесь реализовать ее природу, и, следовательно, войти в эту реальность, но полностью она может быть раскрыта в Самой Себе, а не здесь. Это очень тонкий момент, правда.
Черепов немного взволновался, Егор только тихонько вздыхал.
– Значит, выходит, Орлов, наш Григорий Дмитриевич, – попыталась улыбнуться Таня, – слишком торопится, символично говоря, познать то, что никто не в силах познать, и идет в ту дверь, о которой даже неизвестно: существует ли она, и если да, то куда ведет?
Буранов остановил свой взгляд на Тане. Его глаза излучали кроме молчания некую неподвижную энергию, исходящую из Пустоты, из Ничто внутри Себя.
– Орлов – это исключительный случай, – наконец сказал он. – И у него нет милосердия к самому себе. Он пускается в плаванье к неизвестному наощупь, без опоры, во тьме, без ориентиров, без традиции, ибо никакой Традиции, никакой опоры для такого путешествия нет. Естественно, в этом случае, легко утонуть, и особым, кардинальным образом.
– Тайна гнетет ошибкой, – прошептала Таня.
– Вот и стихи об этом, – улыбнулся Буранов, и его улыбка сняла напряжение.
– Оно конечно, – прервал Черепов, – в этом ведантийском пути огромная опора на опыт тысячелетий… Многие, прежде всего, ищут безопасности, – съязвил Черепов.
Но Улюшенька ему молниеносно возразила (она лежала на травке, на животике, и все внимательно слушала):
– Ну и что плохого в безопасности? Тебе особенно, Климушка, совсем не мешает об этом подумать.
Буранов опять улыбнулся:
– Скажите честно, Клим, вы хотите себя уничтожить? Да или нет?
Черепов вздохнул.
– Поймали все-таки, – проворчал он. – С вами да с Орловым невозможно… Со стыдом должен признаться: пока не хочу… Но все-таки учитывайте эту поправку: пока.
– Типун тебе на язык, братец, – взволновалась Улюша. – Не верьте ему, Юрий Николаевич!.. Не хочет он себя уничтожить…
– Ну уж такого рода метафизическое уничтожение почище всех земных, – подал голос Егор. – В такую полувечную яму можно попасть! Ого-го! Будет еще хуже Никитушки, выпавшего из мироздания.
Но эта вспышка и сам образ Орлова погасили лишь на минуты саму ауру присутствия Буранова. Было понятно, что ничего дороже собственного Я нет.
Буранов побывал в «гнезде» всего несколько часов, потом за ним приехали, чтобы отвезти домой.
На следующий день Таня отправилась в Москву – повидать Марину. Некоторое (пусть весьма неопределенное) сходство ее ситуации и Орлова мучило Татьяну, вместе с тем она видела разницу: да Марина и сама подтверждала это. Но какая-то пугающая аналогия казалось ей, в чем-то была…
Прошло восемь дней, довольно спокойных. В «гнезде» оставались, кроме Черепова и Ули, Павел, Егор и Никита. И конечно, Виктор, который, однако, приезжал с работы к вечеру. Толстая старушка Авдотья Михайловна уезжала поболеть в город. Орлов не появился.
А Никитушка стал смирный, словно одичал в обратном смысле. Кошка Чернушка не расставалась с ним по ночам. Лизала.
– Правильно говорил Буранов, – тихо сетовал Черепов. – Не надо торопиться. Впереди – вечность. Этот Орлов действительно совершеннейший торопыга. Наперед самого Господа хочет заскочить. Метафизический торопыга, конечно, – добавлял Черепов. – И правда, Клим, что торопиться-то. Хоть немножко вздохнуть-то надо от этой гонки…
Улюшка утешала и объединяла всех.
– Я бы вас всех расцеловала и обняла бы, – приговаривала она, расставляя на круглый стол в саду всякие яства. – Как здесь-то у нас, на Руси, хорошо. Тише едешь – дальше будешь… Вон и Никита присмирел. Вчера, правда, с курами целовался. Наверное, в светлом будущем кур не будет, он и удивляется на них по-своему… Целует…
«Отдыхал» каждый как мог, но собирались часто. В один вечерок Никита почему-то навел на всех ужас своей неадекватностью.
– И всегда так, – заявляла Уля, – то смешно, смешно, вроде кур целует, то вдруг ни с того ни с сего, такая жуть от него исходит, у меня даже коленки начинают дрожать… А потом думаю: нешто будущее этого человечества, пропади оно пропадом, таким диким будет, как этот Никита?
И тут уж Виктор не выдержал:
– Господа! – обратился он к присутствующим (Виктор был осведомлен, конечно, о всей ситуации в целом). – Весь ужас исходит оттого, что вы неправильно интерпретируете эти истории. Я считаю так: во-первых, Никита никакой не из будущего, а просто сумасшедший. Так что в этом ужасного? Мало ли душевнобольных на свете! Во-вторых. С Павлом. Здесь, конечно, насколько я понимаю, сложнее.
Павел в знак согласия иронически кивнул головой.
– Ну начнем и подойдем к этому научно, – продолжал Виктор. – Не верю я в эту чудовищность, в то, что можно попасть в живое прошлое. Ну не могу поверить, хоть режьте, хоть сто теорий предложите. Тогда весь мир, вся наша жизнь летит вверх тормашками, если так. Потому не верю.
– Воля ваша, – пожал плечами Черепов.
– И вот какое объяснение я предлагаю тому, что случилось с Пашей. Оставим в стороне наркотики, ЛСД, альтернативные сновиденья, галлюцинативный процесс, длящийся днями, совпадения, изменения сознания, даже астральные путешествия вне тела, о которых сейчас так много пишут…
– Какое уж там вне тела, если ребенка родил, – мрачно заметил Павел и подумал о сыночке.
Но Виктор, не обращая на него внимания, воспалился.
– Оставим в стороне такого рода экзотику. В случае Павла здесь будет не так-то просто свести концы с концами, совпадений много, да и к тому же этот Тимофей Игнатьич… Безлунный тоже, которого толком никто не знает, и неизвестно даже, где он живет, кто он такой вообще. Знай себе позванивает. Так вот, я думаю, что ответ заключен в этом Безлунном. Точнее, Павел подпал под атаку черной магии. Его попросту на тот период околдовали, и естественно, этот Тимофей Игнатьич. На мой взгляд, он это для своего удовольствия делает, упражняется. То, что магия существует и воздействует – это я как ученый не отрицаю: этим занимались тысячелетиями, а тысячелетиями ерундой не занимаются. Сила эта мощная, хотя научного объяснения нет и никогда не будет. На мой взгляд, с околдованным может быть все что угодно, точнее, он может принимать за реальность то, по поводу чего его околдовали. В деревне моей бабушки-ведьмы людей в свиней оборачивали, и людишки даже похрюкивали, и, кстати, ум их трансформировался. Околдованный может лжепобывать и на Марсе, и какую-то правду там увидеть. Мне рассказывали такое…
Все слушали не перебивая, занятые своим застольным делом.
– И вот мой вывод: Павел временно был под воздействием мощного магического искусства, причем изощренного… Это все объясняет. И не исключено, что Павла опять, так сказать, заколдуют, поскольку Тимофей Игнатьич жив и на него, на Павла, глаз положил. И опять же никакого ужаса и низвержения основ нет: магия дело обычное, у моей бабушки в деревне… А в Африке, а в средние века…
Улюшка наконец прервала:
– Витенька, золотце, я тебя люблю, но не за это… Нельзя все так упрощать!
– Да упрощать-то все можно, если со страху. Лучше упростить, чем прийти в ужас перед непонятным и неизвестным, так ведь люди считают? – вмешался Черепов.
– Я не упрощаю. Всё упрощают до идиотизма только американцы, нам это не свойственно, – возразил Виктор.
– Да дело не в этом, – мягко поправил Егор. – А дело просто в том, что Павел действительно был в прошлом. А объяснений или отрицаний этого можно придумать тысячи.
Все замолчали. Ответ был исчерпывающим. Но Виктор остался при своем. Экскурс в «объяснения» больше уже никогда не возникал. Да и не до этого было, когда внезапно (в этот день Виктор уехал) появился Орлов. Было это похоже на чудо не потому, что приехать на дачу было трудно (мало ли автобусов, электричек, легковых машин), а потому – что Орлов. Заехал он, чтобы передать Черепову копию одного неизвестного миру древнего манускрипта (с Востока, где Индия сходится с Тибетом) с приложенным переводом на русский. Черепов давно умолял об этом тексте.
