— А спектакль был просто чудовищный! Играли бездарно и так переигрывали, что даже смешно. Нет, правда, он ничего не понимает…
— Может, хотел произвести на тебя впечатление. Ну а… а вы… дальше-то попробовали продвинуться?
— Конечно нет! — возмутилась я, чувствуя, что лицо горит, как в сауне. Тот поцелуй не в счет. Случайность, о которой надо поскорее забыть и не проболтаться. — Я думаю, ему просто было одиноко. В любом случае, больше я не собираюсь с ним видеться. Слишком молод и скучный какой-то.
— Я тебе сразу сказала, — кивнула Николь, а ее пальцы запорхали по клавиатуре. — Кошмар, материал нужно сдать к одиннадцати, а у меня еще ни слова не написано.
— Вообще, что может быть общего у такого мужчины с немолодой разведенной матерью двоих детей? — бормотала я себе под нос, пытаясь расшифровать свои каракули в блокноте. А ведь на той неделе, когда я записывала беседу с автором международных бестселлеров, все было кристально ясно. Сейчас заметки смахивали на древние арабские письмена.
— Видно, у него не все дома…
— У кого? — переспросила Николь, не прекращая поисков домашнего телефона неуловимого телережиссера, у которого ей предстояло брать интервью.
— У мальчика.
— А… Игрушечный мальчик… Забудь его.
Да. Вот это верно. Игрушечный мальчик — превосходное, незатасканное выражение, с запечатанной пробкой, как полоскание для рта. С таким ярлыком его можно упаковать в целлофан, уложить в коробку и запереть в дальний ящик как один из самых неудачных и плачевных жизненных экспериментов.
Тина положила мне на стол список предлагаемых тем для статей. Внизу списка она приписала от руки: «Статья о Хеллоуине. Постарайся придумать что-нибудь интересное. О тыквах уже писали в прошлом году. Ужас!»
Работа. Что бы я без нее делала? Лучшей анестезии и придумать нельзя.
— Хелен! Тебя к телефону, — гаркнул через всю комнату Майк, один из наших шумных политических обозревателей. — Какой-то надутый типчик. Не знаю, почему звонок попал на мою линию. Сейчас переведу на тебя.
Для женщины-журналиста отвечать на телефонные звонки — особое искусство. Голос должен звучать бодро и приветливо: а вдруг звонящий предложит сюжетец, достойный обложки «Ньюсуик»? Правда, это примерно так же вероятно, как то, что динозавры вдруг оживут, начнут выбираться из-под земли и через предместья потопают к городу. Одновременно с этим в голосе должен звучать ледяной холод, на случай, если звонит псих или маньяк.
— Благодарю тебя за вчерашний вечер. — Голос был уравновешенным и любезным.
— О! — только и смогла сказать я от неожиданности.
Прервав полет над клавишами, пальцы Николь замерли в воздухе. Склонив голову набок, она прошептала: «Кто это?» Нюх на сюжеты у нее был, как у ищейки.
Придерживая трубку подбородком, я пальцами изобразила «одну П».
— Мне он очень понравился, — продолжал он.
О боже. Ну и враль. Да он, пожалуй, больше развлекался, проливая кровь.
— Да, мне тоже.
Николь округлила глаза и, глядя на меня, медленно покачала головой.
— Извини, что постановка оказалась неудачной, — сказал он.
— Да что ты, нормальный спектакль, правда-правда…
Схватив со стола шариковую ручку, Николь чиркнула ей, как скальпелем, себе по шее.
— Я хочу спросить, мы не могли бы вместе поужинать в следующие выходные? — спросил он.
Потрясение волной пошло по телу и осело в ногах, как пара свинцовых башмаков.
— В следующие выходные дети будут со мной, — ответила я, само благоразумие.
Николь одобрительно кивнула и вернулась к клавиатуре. Вот и все. Конец. Ничего у нас не выйдет, игрушечный мальчик.
— Ну тогда через неделю? — спросил он.
— О!.. — Мои свинцовые башмачки начали плавиться. — Знаешь, нет. Я кажется, ничем не занята.
Николь снова воззрилась на меня, я практически видела, как из ноздрей у нее, клубясь, вылетает пар.
— Хорошо. Как насчет субботы, в семь тридцать?
— Мне подходит.
— Тогда до встречи.
— Черт! — пробормотала я, бросая трубку на рычаг.
— Что ж ты не отказалась? — спросила Николь, недовольный мной учитель жизни.
— Не знаю. Не смогла придумать предлог.
— Ты что, не знаешь разве, что «нет» — это лучше, чем «да»? Если ты скажешь «нет» чему-то, чего сейчас не хочешь, это предохранит тебя от всевозможных разочарований и неприятностей в будущем. Ты серьезно хочешь пойти на свидание с человеком, который заставил тебя переодеться?
— Что же делать?
— Позвони ему за день-два до свидания и объясни, что у тебя умерла тетушка и нужно ехать домой на похороны.
— Неплохая идея. Я так и сделаю.
Но я не сделала этого. По многим причинам. Во-первых, обманывать вообще нехорошо; к тому же не хотелось врать про смерть тетушки — как бы не накликать беду на тетю Лилу; да и Клео он понравился… четвертой причины, строго говоря, не было, если не считать воспоминаний о том поцелуе.
Учитывая, как нелепо и ужасно все сложилось на том, первом свидании, он, похоже, полный идиот, раз решился на еще одну попытку. Видимо, с головой у него не все в порядке. А может, он просто необыкновенный? Ну или все же ненормальный, только на свой манер… или еще на какой-нибудь.
Я часто говорила детям: затевать что-то стоит лишь в случае, когда шансов на успех у вас побольше, чем на выигрыш в лотерее. А вероятность того, что под глянцевой ухоженной наружностью Игрушечного мальчика скрывается хоть что-то стоящее, равнялась нулю. С другой стороны, может я его недооцениваю: пару раз он уже выводил меня на чистую воду, не поверив моему блефу.
Хотя Николь продолжала уверять, что у нашего знакомства нет будущего, ужин стал первым из многих. Теперь я стояла перед дилеммой. Общество разностороннего Филипа начинало мне нравиться. Если нашим отношениям суждено продолжаться, они переставали подпадать под категорию «свидания на одну ночь» даже в самом расширительном значении. В конце концов, весь смысл упомянутого свидания в его безличности, неопределенности — провели вместе ночь и разбежались навеки. А если все получилось не очень удачно, так это даже хорошо: не захочется повторения. Улечься с ним в кровать теперь было прямым нарушением инструкций психотерапевта.
Помимо этого, приходилось брать в расчет и другие, даже более неудобные обстоятельства. Женщине, которая три раза рожала, ужасно неловко демонстрировать свое тело. Это просто безумие, особенно если учесть, что женщина эта сторонилась тренажерных залов и бассейнов. У названия диет «похудей на размер за неделю» имелось неизбежное завершение: «а еще через неделю поправишься на два». После рождения ребенка организм женщины начинает возводить курганы и насыпи, он окружает себя складками и рытвинами, которые из жалости можно назвать привлекательными — но разве что для некоторых живописцев, вроде Рубенса и Ренуара. После рождения трех детей тело отдаленно напоминает скульптуру Генри Мура, вырезанную из губчатой резины. У молодого мужчины, самым большим физическим несовершенством которого был слегка искривленный нос (травма во время игры в регби), имелись все основания насторожиться при мысли об опасном путешествии по обширным территориям дрябловатой женской плоти. А он, как ни странно, не хотел сдаваться — ну прямо Ливингстон, исследующий истоки Нила.
Постепенно я начала догадываться, для чего изобретены двуспальные простыни. Они служат западным женщинам эквивалентом мусульманской чадры. Если как следует подготовиться и все тщательно рассчитать, такая простыня способна прикрыть все тело с головой, так чтобы только глаза сверкали в щелке. «Ну что ты будешь делать, — говорит такая женщина, пытаясь придать голосу непринужденность, а сама разглядывает в щелку потрясающий загар на мужском торсе, — эти простыни, похоже, живут собственной жизнью». Еще одним милосердным изобретением оказался выключатель лампы. Свет непременно нужно выключить, поскольку женщина с детства страдает странной хворью, называемой «повышенная чувствительность глаз к искусственному освещению». Мое тело более не было святилищем. Оно превратилось в сад для слепца.
Во время одного из таких свиданий вслепую Филип пригласил меня провести уик-энд в загородном коттедже его семьи, на берегу озера Таупо. Это прозвучало пугающе: поездка грозила усложнением отношений, их переходом из категории «свидания на несколько ночей» в какую-то новую.
— Но у меня же…
— А ты выбери уик-энд, когда дети будут у отца.
Он смирился наконец с тем, что дети — заповедная территория, часть моей отдельной жизни, к которой он не был допущен.
— Но… за кошкой некому присмотреть.
— Клео может поехать с нами, если ее не укачивает в машине.
Я призналась, что Клео обожает кататься на машине. И вот, через пару недель, в пятницу вечером после работы, она с радостью впрыгнула на сиденье старенькой «ауди». Устроившись у меня на коленях, она наблюдала, как катится назад сельский пейзаж. Пока мы добирались до озера, горы вокруг нас стали золотыми, потом алыми, прежде чем насквозь пропитаться фиолетовой чернотой.
