Ничего не понимающий Никитос стоял, растерянно глядя на уходящего бочком Игоряшу.
— Что, мам, он обиделся, что я его толкнул? И ушел? И не поедет с нами?
— Он обиделся, что мы его не любим, ты же слышал, — объяснила Никитосу Настька, старшая сестра-близняшка. Девочки развиваются с опережением на пять лет. — Он ушел к Юлии Игоревне. Поедет с ней в Мырмызянск.
— Че-го-о? — Опешивший Никитос тряхнул головой, а потом в два прыжка очутился на площадке.
— Вернись, — твердо сказала я. — Пусть едет. Он хочет ехать. Он даже наврал, что заболел.
Вот правильно или не правильно, что я так при детях… А как? Как? Поддерживать игру Игоряши, врать вместе с ним? Объединяться с Игоряшей, который предал маленькую трепетную Настьку, балбеса Никитоса и меня, любимую? Или позволять, чтобы их чудесный детский мир разваливался у меня на глазах? Не знаю. Нет ответа.
Я была уверена, что Игоряша спустится до первого этажа и вернется. Что он выйдет на улицу, посмотрит на наш балкон, с которого ему обычно Настька машет и машет, в любую погоду высовываясь из окна лоджии, и вернется. Дойдет до поворота из двора, где стоит беседка, в которой когда-то клялся мне, что я для него — небо и земля и всё, что между ними, и вернется. Но он не вернулся.
— А и ладно! — сказала я детям. — Ну что, все готовы? Насть, термос прикрути. Хотя уже бесполезно, наверно. Я думаю, ребята все разошлись. Ведь никто даже не позвонил, не спросил, где я. А мы опаздываем уже на двадцать пять минут. Так что можем не спешить.
— Нет! — выкрикнул Никитос. — Побежали! Я что, зря в воскресенье в семь утра вставал? Я что, дурак?
— Ты дурак, — мягко сказала ему Настька. — Ты разные сапоги надел, ты не видишь? Один мой, один свой.
— Бэ-э-э… — ответил Никитос и натянул Настьке шапку на глаза. — Так тебе лучше!
Настя поправила шапку и снисходительно заметила:
— Малыш ты еще! Я на тебя не обижаюсь!
Я чмокнула Настьку в нос, подтолкнула Никитоса, который, громко сопя, быстро переобулся, подхватила сумку, и мы побежали. Почему-то мне до последнего казалось, что во дворе стоит виноватый Игоряша и ждет нас, жестоких и незаменимых. Но двор ранним воскресным утром был совершенно пустой.
— Ого! Ничего себе мороз! Зима… — протянул Никитос.
— Март — зимний месяц в Москве, — объяснила ему Настька, тоже, как и я, оглядываясь. — Мам, а я думала…
— И я, дочка, тоже думала. Но может, у него и правда живот болит?
— Нет, — ответила мне Настька и наконец напустила слезы в глаза. — Нет! Я так и знала! Чувствовала!
— Насть! — Я остановилась, потому что мне важней было сказать это сейчас Настьке, чем успеть к детям в школу, которые, скорей всего, и так разошлись. — Мороз. Не реви. И послушай меня: сегодня первый день оставшейся тебе жизни.
Настька подняла на меня глаза.
— Да, да, именно так. И первый день должен быть очень хорошим, понимаешь?
Я перегружала и сознание, и психику своей маленькой дочки. Может, лучше позволить ей чуть пострадать?
— А в общем… Да, жаль, что папа принял такое решение. Кстати, ведь это лишь наши домыслы. Может, у него и правда расстройство кишечника, и он боится уезжать далеко от дома.
Никитос, слышавший лишь конец фразы, стал усиленно хохотать, толкнул Настьку, упал сам в оплывший, почерневший сугроб, испачкался обо что-то очень неприятное. Я дала ему легкий подзатыльник, по шапке, но он почему-то обиделся.
— Ты меня все время бьешь, — заявил он. — А нам сказали, что из битых детей получаются преступники.
— Да что ты говоришь! — всплеснула я руками, задев большой сумкой пригорюнившуюся Настьку. — Еще один обделенный! Вставай давай, не валяйся в грязи! Посмотри, куда ты попал!
— Ой… — Никитос увидел свой измазанный рукав и штанину. — Ты меня отмоешь, мам? Фу-у… Как воняет… Что это?
— Это? Мазут, Никитос!
— Точно, а я еще думаю, как будто я в поезде…
— Ага, вот точно! Именно в поезде! Чух-чух, чух-чух!
— Жаль, что с нами Юлия Игоревна не едет, а то бы ты к ней подсел, — проговорила Настька. — Давай я тебя снегом вытру.
— А давайте мы сейчас побежим к школе, а?
— Мам, нельзя, чтобы мальчик из приличной семьи такой грязный был! — укоризненно объяснила мне Настька.
— Ох, хорошо, ты права, девочка из приличной семьи… — Я попыталась оттереть мазут снегом. — Где только ты его нашел? Так, повернись, постой ровно… Да нет, просто так не оттирается. Ладно! Тебе гипс сняли?
— Сняли, — пробубнил он.
— Опять наденут. Спокойно давай поживем месяц хотя бы, а? Без больниц, гипсов, швов, киднеппинга…
Я была не права. Никитос совершенно не виноват, что его украл глупый Громовский. Но отругала уже до кучи.
— Стоят! Мам, стоят, вон они! — заорал Никитос и попробовал посвистеть, затолкав всю пятерню в рот. — Фу, гадость какая… — Он с отвращением посмотрел на свои пальцы.
— Никитос! Да что ты за… Ай! Тридцать три несчастья, вот правда, а!
— Мам, я положила в сумку уголь, — сказала моя девятилетняя дочка. — Дай ему угля, он наелся мазута.
— Я? Я? — Возмущенный и красный Никитос плясал на месте, отплевываясь, морщась.
— Двигайся вперед. Хотя нет… Ладно! Прополощешь рот хотя бы… — Я быстро достала термос, налила горяченный чай, дула-дула на него и вылила. — Ладно! Горячий! Еще хуже будет! Обожжешься… Отплевывайся пока, басурман!
— Ма-а-а-а…
— Побежали! Давай бегом! Пока не наглотался! Настя, в школу зайдите, пусть рот холодной водой как следует прополощет. Старайся пока не глотать, отплевывайся только, слышишь, Никитос, и не болтай!
Он, страшно недовольный, кивнул.
— Вон дети все равно бегают по двору и, кажется, не переживают, что мы опоздали.
И правда, седьмой «А» бегал по двору. Тринадцатилетние подростки скакали, как неутомимые малыши, улюлюкали, как веселые обезьянки, а одеты были, особенно девочки, как взрослые тетеньки, собравшиеся в клуб. Я покачала головой, увидев нашу главную прелестницу, Лизу, с грязными, как обычно, сильно завитыми кудрями, распатланными сейчас по яркой блестящей короткой курточке. Ниже курточки была коротенечкая юбка, да еще с разрезом, прихваченным большой булавкой.
— У тебя что под юбкой? — спросила я ее.
Лиза подняла на меня возмущенные глаза.
— Вы что-о-о-о, Анна Леони-и-идовна-а-а-а… — протянула она. — У меня-а-а под юбкой секре-ет…
— Большой? Не такой, как у других?
Лиза, понятное дело, глупо захихикала.
— Не зна-а-аю…
— Ты себе всё простудишь. Домой иди.
— Что-о-о-о?
— Я говорю — иди домой. В таком виде никто на экскурсию не поедет. Сегодня днем будет минус семь, а сейчас семнадцать. Последний мороз. И я не хочу, чтобы ты на всю жизнь осталась инвалидом.
— Анна Леонидовна, у меня есть в школе спортивная форма, — негромко сказала мне Катя Бельская, стоявшая неподалеку. — Может, Лизка наденет мои штаны хотя бы? Велосипедки?
— Пусть наденет.
— Не-е-е… — Лиза завращала глазами, явно отыскивая кого-то, но я пока не знала, кто ей нравится, и, если честно, не очень сейчас хотела в этом разбираться.
— Нет так нет. Иди домой, всё. Разговор короткий.
Краем глаза я видела, что Настька повела Никитоса в школу промывать рот от мазута. Надо подождать, пока они вернутся. А пока еще найти среди бегающих по двору не по дням, а по часам взрослеющих детей тех, кто нарядился сегодня не по погоде.
— Тоня! Сюда подойти! — прокричала я, невольно подумав, что интонация моя очень напоминает командный окрик Розы. Подсознательно. Мне и в голову не приходило копировать ее или стараться быть на нее в чем-то похожей. Но это же работает. Возможно, сработает и у меня. — И Неля! И Яна позовите, который тоже, как девочки, решил выпендриться.
Да, на всех у Кати Бельской велосипедок не хватит. А простудятся — как быть? Тоня точно простудится, в осенней куртке и легких летних светло-зеленых бриджах. Красивенький субтильный Ян пришел почему-то в летних ботинках, тонких, кожаных. У Нели на голове были меховые наушники. Что мне делать с модниками? У нас экскурсия прогулочная, за городом еще холоднее, чем в Москве, градуса на два-три.
— Соберитесь все, пожалуйста! — позвала я остальных.
Дети окружили меня довольно быстро. На Никитоса и Настьку, уже появившихся из школы, никто пока внимания не обращал, а они стояли скромно и тихо в сторонке.
— Давайте решим вместе, что нам делать, — предложила я.
— Чё? — спросил Салов, который, к сожалению, тоже пришел.
Я решила не поддаваться в первые же минуты на провокации.
— Вы знаете, что это наша первая совместная поездка, что я теперь ваш классный руководитель. Это раз. Два — нам пора ехать, а ехать мы по объективным причинам пока не можем. Поэтому чем меньше вы будете чёкать, выпендриваться, отвлекать внимание, тем у нас больше шансов, что мы доедем сегодня до Клина и вернемся засветло обратно.
