Рома Тирн - Москит

— Давно я дома не был, — сказал мистер Самараджива. — Однако сингальский мой совсем неплох, верно?

Он сразу предложил Суджи работу. Сказал, что ему нужен помощник — жизнь на новом месте наладить, за домом следить, ну и готовить немножко. Суджи справится? Почему же нет? Суджи не трудно. Говорить-то больше не с кем было, и мистер Самараджива говорил с Суджи. Когда привезли его вещи из Лондона, мистер Самараджива помогал Суджи их распаковывать и рассказывал о своей английской жизни. Достал несколько фотографий из багажа, на всех улыбалась женщина с золотистыми вьющимися волосами.

— Моя жена Анна, — объяснил мистер Самараджива.

Потом они распаковывали книги. Суджи показалось, что их несколько сотен. Помимо книг были еще всякие вещи из прошлой жизни. Как позже узнал Суджи, многие принадлежали жене его хозяина. Суджи пытался представить себе женщину, которая выбирала все это. Зеркала, блюда, приборы. Хорошая, должно быть, женщина, подумал Суджи. Узнав, что мистер Самараджива — знаменитость, узнав про его книги, а позже и про фильм, Суджи не мог его не предупредить. Времена нынче неспокойные, сказал он. Зависть и нищета — спутники разорения страны. Пусть мистер Самараджива и сингалец, все равно осторожность не помешает. Слишком уж известно его расположение к тамильским детям. Надо бы как-то дом обезопасить. Замки на все ставни навесить, двери запирать. Да и ограду в саду подправить так, чтобы незваный гость не пробрался. Суджи составил целый список. Но Тео лишь улыбался. Запрещать Суджи он ничего не стал, но сам не особо озаботился.

— Сэр, — сказал искренне встревоженный Суджи. — Вы не понимаете. У нас тут всякое может произойти. Мятежники нападут — и глазом моргнуть не успеете. Люди же знают, кто вы есть такой, а язык держать за зубами в наших местах разучились. Не так как раньше, понимаете.

Все это было еще до того, как сюда стала приходить девочка Мендисов. Суджи знал ее семью.

— Сын у них единственный, сэр, — рассказал он. — Заносчивый парень, но толковый. Говорят, получит стипендию Британского Совета, хоть у него и стряслось такое с отцом. Между прочим, отца-то его не раз предупреждали, а только потом убили. Но он все мимо ушей пропускал, смельчак был, не боялся говорить о том, что с тамилами издавна несправедливость творят.

Суджи задумался, припоминая.

— Образованный был человек этот Мендис. Совсем не глупец. Только ум не довел его до добра. Он красивый был и честный. Очень строгих правил. Сколько помню, всегда заступался за несчастных тамилов. Просто ужас, как с ним поступили. Но знаете, что я скажу, сэр? Ему все же надо было вести себя поосторожней. Кто-то должен был дать ему добрый совет. Попридержать. Хотя бы жена его дурная, если уж больше некому.

— А девочка? — спросил Тео.

Суджи понял вопрос по-своему.

— Дочка-то лицом вся в него. Чтоб вы знали, сэр, — теперь с этой семьи глаз не спускают. Их никогда не жаловали. Парень заносчив больно. Только себя и любит, другие ему неинтересны.

А мистеру Самарадживе неинтересен мальчишка, думал Суджи, недовольный визитами девочки.

— Слишком она часто приходит, сэр. Не забывайте, что некоторые люди в округе очень даже приглядываются к Мендисам.

Девочка вроде бы славная, размышлял Суджи, но мало ли каких неприятностей можно ждать от нее. Кто-то из знакомых рассказывал, что Нулани будто онемела после смерти отца, однако при Тео она болтала без остановки. Зато ее рисунки… Суджи вынужден был признать, что рисунки очень хороши. Сэр только и делает, что разглядывает их, по всему дому разбросал, еще и предложил Нулани рисовать свой портрет. Суджи неодобрительно покачал головой. Он не понимал, почему мать разрешает дочери целыми днями пропадать в чужом доме. Как приличная сингальская женщина может такое позволять? Ходили слухи, что после трагедии миссис Мендис немного тронулась умом. А с другой стороны, одернул себя Суджи, кто нынче не тронулся умом? Происходящее в стране многих толкало к безумию. Давно уже не было здесь нормальной жизни. На улице нужно оглядываться и вечно быть начеку. Всегда прикидывать, друг у тебя за спиной или, может, новый враг. Подозрение и страх стали неизменными спутниками людей, следовали тенью Почти каждую семью затронули беды, люди вынуждены жить бок о бок с тем, о чем они боялись даже заговорить. Смысла не было, ни в чем не было смысла. И все выжидали, тая надежду. Прятались во время комендантского часа. Надеялись, что на этот раз беда обойдет их стороной, думал Суджи, и они не зацепятся за минную растяжку, торчащую из прибрежного песка.

Несколько предыдущих вечеров Суджи снова и снова увещевал Тео. И хотя толку от этого не было, попыток он не оставлял.

— Не гуляйте по берегу, сэр, во время комендантского часа. Можно наткнуться на военных. Или, что еще хуже, на тугов,[2] которые вечно караулят, на кого бы напасть. Уж поверьте, сэр. И еще, зачем вы о своей книге в школе рассказывали? Им это не понравится.

— Так жить нельзя. — Тео Самараджива нахмурился. — Побережье общее. С похожими проблемами многие страны сталкиваются, Суджи. Но мы не должны потакать головорезам.

— Мы маленькая страна, — возразил Суджи, качая головой. — До нас никому нет дела. И с какой стати кому-то о нас волноваться? Никто и не знает, чем сингальцы отличаются от тамилов. И никто не понимает, почему они воюют. Да мы и сами уже не понимаем.

Тео кивнул и принялся набивать трубку.

— Когда британцы привезли сюда тамилов из Индии, — продолжал Суджи, — у нас многие подумали, что покоя теперь не видать.

Тео пытался разжечь трубку, но ветер задувал спичку за спичкой, пока он не повернулся к морю спиной. Суджи молчал, глядя вдаль. Наконец вновь заговорил, явно волнуясь.

— Ну почему мы так себя ведем, сэр? Что с нами не так? — Он перевел взгляд на Тео, наблюдая, как тот сражается с трубкой. — Разве нельзя все по-мирному решить?

— Все куда сложнее, чем нам кажется. — Тео бросил спичку в пепельницу, которую ему протянул Суджи. — Ты ведь сам сказал — с какой стати миру о нас волноваться? Британии мы больше не нужны. Нефти у нас нет, в отличие от Ближнего Востока. Так что даже если мы перебьем друг друга, никто и не заметит. Все гораздо сложнее, — повторил он.

Долго прожив в Англии, Тео понял, что для всего мира Шри-Ланка — страна, скатывающаяся в пропасть безумия. Да, размышлял он, это правда, до них никому нет дела.

Вечерние беседы вошли в привычку. Тео не с кем было поговорить, кроме Суджи, — после комендантского часа девочка не появлялась. И на том спасибо, думал Суджи. Хорошо хоть у матери ума хватает ребенка по ночам из дому не выпускать. Дискутируя с Тео, Суджи всегда держал уважительную дистанцию. Он мог принять предложенную мистером Самарадживой сигарету или пиво, но не более того. Стоял чуть поодаль, ни разу не согласившись сесть рядом. Разве что на корточки опускался на ступеньке, пока курил, глядя на горящий в темноте кончик сигареты.

— Хотелось бы посмотреть Англию, — сказал он однажды вечером. — Люди там, наверное, совсем не похожи на нас.

— Да, не похожи. Но и у них есть свои проблемы, Суджи, свои войны. Бессмысленные, как и здесь, хотя и другие. Признаться, я никогда не чувствовал себя там своим.

— Ни разу за все время, сэр?

— Нет, — твердо сказал Тео. — Мой народ здесь. И здесь я свой.

Но Суджи одолевали сомнения.

— Пусть вас наше дружелюбие не обманывает, сэр. Мы буддисты, но в последнее время позабыли об этом. Теперь мы научились убивать. Все изменилось с тех пор, когда вы здесь жили. И нынче мы сами не знаем, кто мы такие.

Согласно кивнув, Тео пробормотал:

— Им бы следовало знать, что со всем этим быстро не покончишь.

— Кому? Тамилам?

— Нет, Суджи, — с грустным вздохом ответил Тео, — тем, кто захватил нас. Британцам. Их присутствие тенью нависает над этим островом. До сих пор.

— Причина и следствие, сэр. В точности как учит Будда.

Но Тео не дал сбить себя с толку.

— Почему нас удивляет, что в стране вспыхнула война? Разве хоть одна из колоний избежала гражданской войны? Африка? Индия? Бирма?

Сад утопал в ночных цветах, пышных, призрачных, наполнявших ночь резкими ароматами. Надрывались лягушки, среди деревьев беззвучно мелькали летучие мыши, в тусклом свете лампы то и дело вспыхивали серебристые искры насекомых. Суджи как-то ткнул в темноту масляной лампой — почудилось змеиное гнездо. Он даже топор прихватил, но луна скрылась за облако, и он ничего не нашел. В иные ночи внезапно исчезали все звуки. Ни барабанов, ни радио, ни сирен. Тьма была беззвучна и недвижима, и в такие моменты Суджи было особенно не по себе. Тишина пугает сильнее шума, объяснял он, опасность рождается словно из самого воздуха, заставляя ежиться от ужаса. Напряжение разлито в атмосфере, и кажется, что может случиться что угодно. Именно в такие минуты, в затишье перед полнолунием, на памяти Суджи и случались убийства. Слышны лишь легкие шорохи, словно от взмахов комариных крылышек, словно шорохи неотвратимого. И на запах ужаса приползают змеи. Тео молча слушал, как Суджи рассказывает о своих страхах. А бывало, беседуя в такие беззвучные ночи, оба вдруг умолкали, уловив наплывающий вздох океана. Море оживало, и волны шуршали по песку, накатывая на белеющий в темноте берег и отступая. Они молчали, вслушиваясь, и звук этот нес им покой.