Рома Тирн - Москит

К моменту возвращения мистера Самарадживы из Коломбо задняя комната была приведена в порядок, стены сияли свежей побелкой, и там уже водворилась Нулани Мендис со своими холстами, красками, дешевыми кисточками. Дом пропах кокосом и льняным маслом. Тео знал, что она в доме, знал еще на подходе, лишь увидев водопад бугенвиллеи на садовой стене. Зеркала на стенах наскоро устроенной студии ловили солнце и рассылали вокруг слепящие, пульсирующие блики. Сквозь распахнутое окно Тео смотрел, как Нулани рисует, привычно устроившись на полу. Она смешивала краски на матерчатых лоскутах и такими же лоскутами наносила ровный слой краски на холст. Десятки карандашных портретов Тео усеяли пол. Лица девочки он не видел. На ее длинных волосах плясали солнечные искры. Тео не знал, сколько простоял у окна, глядя на Нулани. Время замерло.

Нулани выпрямилась и прислонила начатую картину к стене, в брызги бликов и теней. На тумбочке стоял щербатый стеклянный кувшин. Пылинки в потоке солнечных лучей лились в чрево старого сосуда, когда-то хранившее воду. Жара была немыслимой. Прежде чем Тео успел ее окликнуть, Нулани вдруг оглянулась и увидела его. Наверное, заметила мою тень, удивленно решил Тео. Но полуденное солнце стерло все тени.

— Так вы вернулись, — сказала Нулани. — Суджи говорил, что только к ночи приедете.

Как объяснить, что Коломбо в этот раз показался ему нестерпимо душным и суматошным? Что информация, ради которой он отправился в библиотеку университета, на деле несущественна? Что он постоянно помнил — если поспешит и успеет на дневной поезд, то вернется до ее ухода, а значит, увидится с ней на целый день раньше? Как объяснить все это ей, если он и сам не в состоянии разобраться со своими мыслями?

— Я привез тебе подарок, — сказал Тео, протягивая ей бумажный пакет.

Он купил все цвета, которых ей не хватало. Синий кобальт, кармин, киноварь. Купил бутылочку отличного скипидара и очищенное льняное масло. Краски были отменного качества, сделаны в Англии, — она видела такие очень давно, в доме у соседей-англичан, где украла карандаши. Глянцевые тюбики без единой вмятины. Она осторожно отвернула колпачки и долго смотрела, как тянется нить — сначала прозрачная масляная, постепенно окрашиваясь. Так и хочется лизнуть. Ее платье тоже отливало кармином.

— У меня сегодня день рождения, — восторженно сообщила Нулани, заметив, что Тео разглядывает ее платье. — Я надеялась, что вы вернетесь пораньше.

— Я знаю. Поздравляю. Вот тебе и семнадцать.

День будто утонул в ирреальном зеленом мареве, напомнив Тео иные дни, иные места. Похоже, будет дождь, невпопад подумал он.

Нулани начала писать его портрет на фоне густой листвы. Белая рубашка на картине пошла морщинками, на руке лежали узорчатые тени, глаза блестели отраженным светом, наводящим на мысль о целой палитре красок, скрытых за чернотой зрачков. Неужели это он? Она видит его таким? На портрете он сидел за столом, отвлекшись от работы, устремив взгляд вдаль. Еще незаконченная картина выглядела удивительно цельной и яркой.

— Вы смотрели на меня. — Она рассмеялась, указав на один из рисунков.

Тео не нашелся с ответом. Он был беспомощен перед ее прямотой. Может, подобная искренность — как раз то, что ему необходимо в новой книге. Когда-то ему писалось легко и быстро, он сразу проникал в самую суть того, над чем работал. Но теперь все обстояло иначе, и причин он не понимал. Дело в страхе, или в жалости к себе, или в саднящей боли? Или причина — сомнения среднего возраста? Внезапно он почувствовал себя маленьким, сбитым с толку ребенком. Глядя на холст, на девушку в вуали зеленого света, он смутно ощущал улыбку, обращенную к нему. Он стоял так, не сводя с нее глаз, пока Суджи не позвал обедать.

— Расскажите об Анне, — потребовала за обедом Нулани. — Я видела все ее фотографии. Она очень красивая.

Тео не стал сопротивляться.

— Каждое утро я встречал ее в одном маленьком кафе, куда ходил завтракать.

— В Лондоне?

— Нет, в Венеции. Она была итальянкой. Мы переглядывались, но не разговаривали. Зима выдалась промозглой, холодной, и по утрам я сбегал из ледяной квартиры в крошечное темное кафе. И пил там граппу. — Он улыбнулся воспоминаниям.

— А потом?

— Однажды она пришла не одна, а в компании. С мужчиной и двумя женщинами. Мужчина явно проявлял к ней интерес.

— И что вы сделали?

Тео с улыбкой качнул головой:

— Ничего. А что я мог сделать? По-итальянски я тогда едва говорил. Анна сама обернулась и помахала мне. Спросила, не хочу ли я к ним присоединиться. Я был поражен, что она вообще меня заметила.

— Вы ж сами сказали, что каждое утро переглядывались.

— Верно, — согласился Тео. — Пожалуй, меня поразило ее приглашение. Я не надеялся, что она заговорит со мной.

Он замолчал, вспоминая течение жизни с того памятного утра, как их чувства лишь усиливались, пока они путешествовали по Европе. Тео описал лондонский дом — высокий и узкий, полный зеркал и пышных малиновых пионов, что так любила Анна. Рассказал о книгах, написанных им и Анной в том доме, — абсолютно разные, эти книги дополняли друг друга, словно две половины одного целого.

— Она была так красива, — глухо сказал Тео, не заметив, как изменился его голос. — Вот кого тебе нарисовать бы.

Нулани вся обратилась в слух. Вынырнув из раздумий, Тео остро ощутил на себе взгляд внимательных темных глаз. Знать бы, что из его рассказа поняла эта девочка. Как она себе представляет Европу?

— Мой брат Джим хочет поехать в Европу, — неожиданно сообщила Нулани. — Говорит, когда будет учиться в Англии, сможет путешествовать.

— А ты?

Ответ был очевиден. Да кто ее возьмет? Что ей делать в Париже? Или в Венеции?

— Когда-нибудь я тоже поеду. — Нулани словно прочитала его мысли. — Может, мы поедем вдвоем.

Тео стиснуло грудь от мысли, что на его месте мог бы быть ее отец. Какие дороги открыл бы он перед своей красавицей дочерью? Нулани называла отца поэтом. Рассказывала Тео, что помнит отца мечтателем. Мама всегда на него злилась, как сейчас злится на Нулани. Хрупкое равновесие в этой семье с его гибелью нарушилось.

День угасал, но жара не сдавалась. Солнце медленно ползло по небу.

— Тебе пора домой, — обеспокоенно сказал Тео, он не хотел, чтобы она задерживалась до темноты. — Я скажу Суджи, чтобы проводил.

Нулани лишь отмахнулась беспечно. Прижимая к себе подарок, она стояла так близко, что Тео вдыхал ее аромат — запах теплой кожи и красок.

— Спасибо. — Она ушла, красным пятном мелькнув на фоне голубой калитки, потом среди зелени деревьев, пока совсем не скрылась из виду за поворотом пустой раскаленной дороги. И все краски дня, вся гамма тонких оттенков вместе с ней растворились вдали.

Тео не видел девушку уже пять дней. Ждал, наблюдая за гекконами, косолапо шмыгающими по стенам. Иногда гулял по пляжу, игнорируя страхи Суджи и комендантский час, надеясь на встречу с Нулани. Подолгу сидел на веранде, попыхивая трубкой, бродил по импровизированной студии среди ее рисунков. Здесь стоял запах скипидара и красок. До смерти Анны он и не предполагал, до чего стойки запахи. Аромат пионов и лавандовой воды, запах воска и ленты из пишущей машинки, смешиваясь и сгущаясь, то и дело возвращали ему Анну. Теперь он знал, что запахи пропитывают воздух, и кружат, и опускаются на тебя, точно конфетти. Свадебное конфетти без невесты. Солнце вдруг словно обессилело и потускнело. К Тео вернулся былой гнев. Казалось бы, все давно в прошлом, но горечь вновь ринулась в атаку. Напоминая о необратимом. Украдкой бросая на него тревожные взгляды, Суджи приносил подносы с завтраком, подавал обед, готовил на ужин рыбное карри из морского окуня, как любил Тео. Вентиляторы опять замерли: по вечерам часто отключалось электричество. Суджи наполнял светильники кокосовым маслом и разжигал для Тео, хотя не похоже, чтобы сэр прикасался к работе. Тео вслушивался в тишину за стеной сада. Среди огромных листьев папайи будто пряталось что-то угрожающее.

— Сэр, — не выдержал наконец Суджи. — Почему вы не пишете, сэр?

Вблизи освещенной веранды смутно шелохнулась трава. Полупрозрачным дымком взвились два москитных роя. Крупный мотылек с пятнистыми крыльями завороженно летал вокруг лампы. Суджи смотрел на Тео. «Хорошо, что он здесь, — думал он. — Здесь ему лучше».

— Может, у нее дома что случилось, сэр? — отважился он на пробный шаг. — Хотите, схожу и узнаю?

— Нет, — резко ответил Тео.

Невозможная, недопустимая бесцеремонность. Суджи промолчал. Надо было, наверное, о чем-нибудь другом спросить. В конце концов, сэр — взрослый человек. Он объездил весь мир, чего только не пережил и все же простодушен как ребенок.

— Рынок на этой неделе совсем бедный, — посетовал Суджи. — Уж не знаю почему. Я самую малость водяного кресса достал, кокос да пучок жухлой редиски.