Он чиркает спичкой, держит ее перед собой, медленно поводя из стороны в сторону. Мы оба наблюдаем за тем, как пламя постепенно гаснет. После он поднимается и, запрокинув голову, начинает бродить по комнате, почему-то обращаясь исключительно к потолку. Не иначе как там полно мух. Тоже смотрю вверх: да нет, всего несколько штук.
— А что, если я поищу более подходящее для наших бесед место? Ты как, согласна?
Говорит-говорит… короче, когда он спросил про подходящее место, я как раз искала на потолке мух, но все-таки ответила. «Да» — вот что я сказала. Просто чтобы он хоть ненадолго заткнулся, и еще я побоялась сказать «нет». Пришлось бы что-то изобретать, почему «нет» а у меня не было уже никаких сил, доста-а-ал. А главное, своим «нет» я признала бы, что вся эта мура, которой он меня грузит, как-то на меня действует, хотя на самом деле мне по фигу был и этот тип, и весь его выпендреж. В общем, сразу брякнула «да» и нагло улеглась, что в принципе означало абсолютное «нет», оставалось только нарочно захрапеть… и еще это означало, что я — бяка непослушная — по-прежнему не желаю его признавать. Мои родственнички — вот из-за кого я действительно психовала. По-моему, до них даже не доехало, что я, по их милости, стала жертвой, да-да, я серьезно… Что поделаешь, тормозные придурки. Отдали на закланье свою самую любимую свинку, и так рады, не передать. Торжествуют.
…Короче, это был его первый прокол.
Похоже, я успел ей надоесть. Хотел сам открыть дверь, когда она направилась к ванной, вроде бы ерунда, что в этом обидного? Ну да, она и сама, разумеется, открыла бы эту чертову дверь, но приятно было поухаживать. Не учел, что Рут девица современная и совсем еще молоденькая. Ее моя стариковская галантность явно раздражает, но — странное дело — эта ее строптивость почему-то очень мне симпатична.
С чисто медицинской точки зрения проблема этой девочки вполне разрешима. Я сталкивался с куда более сложными случаями. Религиозные доктрины — при всей их (хоть и не всех!) цветистой высокопарности — весьма расплывчаты. И при попытке более глубокого осмысления пациент неизбежно к ним охладевает. Но Рут озадачила и заинтриговала меня не как пациент, а как женщина: если честно, я здорово растерялся, она сразу запала мне в сердце, сам не знаю, как это произошло. И ведь отнюдь не хищница с острыми коготками, ни капли игры в «вамп», но из нее струилась потрясающе притягательная энергия, хотелось тут же что-то подарить взамен. Почему-то я чувствую, что должен, просто обязан ей помочь. Да, от нее исходят мощные флюиды, пока не пойму какие: то ли холодное презрение, то ли пылкая ненависть. Обычно те, кто чем-то озлоблен, излучают мертвую энергию. А тут — все очень живое.
Преодолеть отчужденность и недоверие помогает целый комплекс факторов, я давно их для себя отметил. Ну, прежде всего, вынужденное пребывание вдвоем, тесное общение, потом этот постоянный азарт поединка: кто кого. Плюс преодоление непредсказуемых (и неизбежных) препятствий и — заслуженные передышки. Такова наша работа: помочь человеку выйти на верную тропу, преодолеть безоглядное поклонение гуру и снова стать самим собой. Тут есть апробированные методы. Причем очень часто бывшие сектанты сами помогают нам на последнем этапе этих мучительных испытаний, уже в качестве умудренных и во многом усомнившихся напарников. Ну а в той кучке сумасшедших, которые встретили меня в Сиднейском аэропорту, рассчитывать было практически не на кого — в случае форс-мажорных обстоятельств.
Из Нью-Йорка я вылетел шестнадцатого, сутки болтался в воздухе, прибыл восемнадцатого. После сна в самолетном кресле мышцы несколько затекли, но чувствовал я себя сносно. Приземлились в 15.25.
Первой меня приветствовала Ивонна, невестка Рут, умело демонстрирующая свои достоинства. Сразу же бросались в глаза ее прелестные руки с безупречными ухоженными коготками. Едва заметные симпатичные веснушки, голубые глаза. Чертовски хорошенькая, и фигурка не подкачала, отличная фигурка. Платье — в пастельных приглушенных тонах, светлый макияж, густые стриженые волосы, которые она то и дело поправляет — словом, типаж «воплощенная женственность». Двадцать шесть лет, один ребенок, сын, замужем за Робертом Бароном. Болтушка жуткая, сразу берет меня в оборот:
— Меня зовут Ивонна, возможно, вам уже говорили обо мне. (Ни словечка, мысленно отвечаю я.) Так приятно вас видеть, так приятно познакомиться с солидным образованным человеком. — Хлоп-хлоп длинными ресницами. — О-о, мы вас так ждали, так ждали. Ой, у меня с собой только кредитная карточка, а вам, наверное, нужна мелочь…
Хлопнув еще раз ресницами, сама хватает багажную тележку.
— Вы не находите, что у американцев — не у всех, конечно, но у многих — плоховато с вежливостью и с приличными манерами?
Я не очень понял про манеры: это у нее, что ли, они приличные? А у американцев, значит, с этим плоховато. Любопытное замечание. Сама-то она так старалась проявить максимальную вежливость, что мне немного ее жаль: даже вся раскраснелась, порхая то с одной стороны, то с другой и виляя попкой. Поэтому я решил мирно отшутиться:
— Я пока еще не приступал к поиску.
У меня-то самого с манерами действительно не очень, плевать я хотел на все эти этикеты, но тут уж придется прилаживаться к их фокусам.
Два легких пасса над волосами, косой взгляд в сторону мужа.
— На Робби вы не смотрите, он вообще не умеет вести себя в обществе.
Да… тяжелый случай. Мало того, что дамочка не совсем адекватна, но, похоже, не в состоянии уразуметь всю серьезность ситуации: что действовать надо предельно четко и слаженно и сосредоточиться только на предстоящей «операции». Ведь мы собираемся совершить противоправное действие, с юридической точки зрения.
Еще один умник, Фабио; не люблю я этих парней с хвостиком. На вид года двадцать два, приятель Роберта, загорелый блондин с накачанным торсом. Его прихватили на тот случай, если потребуется помощь, физическая, разумеется. С мозгами у юноши плоховато. Прямо в аэропорту врезаться физиономией в столб с указателем — это же надо уметь! Хотел на лету поймать ключи от машины, которые Роберт подбросил слишком высоко. Зачем — сия тайна велика есть.
Роберт (он же Роб или Робби) — благоверный Ивонны и братец Рут. Массивный детина, потянет фунтов на двести (жирноват, конечно). Ему двадцать восемь, физиономия круглая, как я понимаю, засиделся в детстве, любит подурачиться, весь какой-то жеваный, нечищеный. Похоже, еще не сориентировался: его задача — быть на подхвате, а он почему-то решил, что он тут самый главный. Не представляю, что у него на уме, любит повторять «заметано» и «нет проблем». Особого доверия не вызывает.
И, наконец, мой коллега и кореш Стен Микл, единственный, от кого я рассчитываю услышать что-то осмысленное. Уже разменял сороковник, кожа как у альбиноса, совершенно не переносит солнца. За те два года, что мы не виделись, покруглел еще больше, стал похож на куклу-неваляшку.
Поначалу я пытался воспротивиться этому самодовлеющему разгильдяйству и нежеланию утруждать мозги. Терпение мое лопнуло в тот момент, когда Ивонна собралась плюхнуться ко мне на колени. Оказывается, эти миляги не сообразили, что в машине все не поместятся.
— Знаете, я лучше на такси.
— О-о не-ет, — нежно проворковала Ивонна. — Фабио, ну-ка вылезай. Доедешь на такси.
Сердобольный Стен, обтерев платком потный лоб, сам вызвался доставить Фабио с его сломанным носом в больницу, а к мотелю он подъедет позже.
— Вы в каком решили заночевать? — спрашивает он.
— Да, в каком? — интересуется Роберт, поскольку он как-никак за рулем.
Ответить не смог никто. Выяснилось, что Ивонна ничего заранее не заказывала, так как «этих мотелей столько, и такие все уютные, я прям не знала, какой вам больше понравится, мистер Уотерс».
Вот тогда мне и нужно было уйти. Пока они препирались насчет мотеля, выгружая из тележки мои чемоданы. Бежать от этой стаи мартышек назад, на ближайший рейс в Америку. Но я почему-то стою здесь, окруженный этой малахольной семейкой, стою на огромной, продуваемой ветром автостоянке. И — странная штука! — то ли из-за жары, то ли из-за усталости, то ли из-за еще какой хреновины, их суетливая бестолковость неодолимо меня расслабляет. Будто я угодил в плотную вязкую пелену облаков. Зачем напрягаться, что-то доказывать, раз тебя все равно не слушают? Ловлю себя на мысли, что это абсурдное мельтешение мне даже нравится. Примерно то же самое испытываешь, качаясь на волнах, когда непонятно, где низ, где верх, просто отдаешься им во власть. Но когда выскакиваешь из воды, все сразу становится на свои места — и небо, и берег. Я чувствую легкое головокружение, и даже возбуждение, отчасти эротическое…
Дьявольщина! Одергиваю себя — это уже извращение. Так-так, начались какие-то сдвиги, не успел приехать. Очнувшись, нахожу взглядом Стена.
