Сам же Рамсес не мог шевельнуться. Обезоружено, растерянно, пожалуй, только не со слезами на глазах, он с болью в сердце провожал взглядом незнакомца.
Плачь молодого парня стих. Он все так же шел прямо и не оборачивался.
Мысль об Алике заставила его моментально развернуться в противоположную от убитого горем сторону. Он быстро зашагал, а вскоре перешел на бег.
Расстояние между ними стремительно увеличивалось, как вдруг, Рамсес испытал внутренний дискомфорт, впервые необъяснимый для себя. Он остановился и резко обернулся: парня на тропинке не стало, будто не было и вовсе. На одиноко стоявшей скамейке пара сухих листьев закружилась по ветру и медленно опустились вниз на пожелтевшую траву.
Женский нрав круче Бога;
Поверь в Него и это уже вас сблизит.
Последние метров сто до Алики, Рамсес пытался ее веселить: он изображал бег вприпрыжку и чередовал широкую улыбку с кривляньями. В подобные минуты гримасничества, изящный (от того значимый) нос в сочетании с широкой улыбкой, делал лицо Рамсеса по выразительности, как у Буратино (отдаленно, конечно, и то, если напрячь фантазию). От рождения, будучи высоким жгучим брюнетом, с карими глазами и лицом оливкового цвета, Рамсес выглядел безукоризненно. И он впечатляюще играл на чувствах: особенно выделялась надменная, бесстрастная манера поведения. Но, когда Рамсес проделывал такое с улыбкой (в сочетании с носом), то подобное кривляние как-то не вязалось с ним, что вызывало, у знающих его, как минимум, улыбку. Поэтому при надобности, он этим пользовался.
Алика продолжала стоять у подъезда и невозмутимо холодно смотрела. В этот раз, не найдя в поведении ничего смешного, она лишь приложила смартфон к уху и закатила глаза.
Лицо у Алики выражало раздражение. От чего красивые тонкие очертания лица с белым цветом кожи дополнились красневшимися щеками. Лишь золотистый цвет выкрашенных объемных волос, наряду с широким, красиво повязанным, шарфом в оттенках золотой осени, да белая короткая куртка, — излучали радость. И то, благодаря яркому солнцу, а не настроению обладательницы сего.
— А ты, почему с сотовой связью? — спросил Рамсес у нее с иронией в голосе и с шуточной заявкой на претензию, когда подошел.
В ответ Алика покривила уголком рта: она равнодушно стояла с аппаратом связи у уха в ожидании ответа абонента, но глаз не сводила с Рамсеса — буквально испепеляла взглядом и предательски молчала.
— Сама же говорила: увеселительная прогулка без телефонов и, о, блин, часов! — Рамсес прервался и, театрально подыгрывая, ладонью шлепнул себя о лоб. Он, как комедиант, вскинул руку и торжественно заявил: — Вот, с часами я забыл расстаться! Знать, и я не без греха! Ну, что ж, считаем мы тогда — ошибка та простительна была!
Шутка не вызвала триумфа, хотя бы в уменьшенной форме, и от Алики не стоило ждать оваций.
Рамсес перестал паясничать и обратился серьезно, без тени иронии в голосе:
— Привет! Извини за опоздание. Обстоятельства вмешались.
Алика не дала поцеловать себя в щеку:
— Ты опоздал на пятнадцать минут!
— Не специально. Если честно, максимум бы, опоздал на пять-семь минут.
Она слегка закатила глаза и в недовольстве сжала губы.
— Мне пришлось помогать Дауну.
— Ко-му?!
Удивлению Алики не было предела — она отменила звонок (так и не дождавшись ответа абонента) и уставилась на Рамсеса, в ожидании, казалось бы, очевидного ответа, при этом находясь в изрядном напряжении.
— Парень с синдромом Дауна, — неуверенно произнес он: смутило откровенное во взгляде Алики недопонимание.
— Скажи, пожалуйста, в дополнение, что ты этого Дауна еще и вылечил! — вызывающе заявила она и, переведя дух, ухмыльнулась, таким образом, желая разрядить свой легкий шок.
— Ну, почему же? — вопросил Рамсес и хотел уточниться. — Нет. У парня украли iPad, а я…
— IPad? — перебила она, вновь погружаясь в нервическое удивление. — Да, какой к черту iPad может быть у дебила?! Ты держишь меня за круглую дуру? Если и готовился шутить на чем-либо в оправдание, так придумал бы что логичнее. Ты!.. Ты сам, как даунский iPad!
Распираемая злостью, Алика швырнула смартфон и ключи от машины в небольшой почти декоративный рюкзачок под цвет куртки. Она молча развернулась и быстрым шагом поспешила в направлении к станции метро, чтобы успеть к назначенному времени и с новыми знакомыми, таки, прогуляться в лесу.
В течение года, общаясь с ней, ему было проще и удобней оставить «тему» (ныне «о Дауне») и попросту помериться — в зачет опоздания.
Догнав Алику, он поравнялся с ней, рукой нежно обнял за плечи и, как ни в чем не бывало, располагающе улыбаясь, подстроился к торопливой ходьбе.
Ныне отторжения с ее стороны не последовало.
— А ты, куда звонила? — обыденно, спросил Рамсес.
— Хотела заказать такси, — почти пробубнила она.
Рамсес предположил, что она готова перейти на другой уровень обиды, как это бывало частенько, с характерной ноткой детской непосредственности.
— Ну…теперь все в прошлом? — неуверенно спросил он.
Алика слегка пожала плечами.
Тогда Рамсес начал ее хвалить. Он давно уяснил, что похвала для Алики — это жизненная необходимость, без которой она могла бы и погибнуть. И это было настолько для нее важно, что, когда ее не нахваливали другие, она прославляла себя сама. Но в этом не было ни капли напыщенности, когда возносишься до небес. Просто, об очевидном для любой девушки Алика старалась не умалчивать, если, конечно, долгое время не слышала похвалы.
Вообще она являла в себе много интересного. Настолько, что поначалу именно поэтому Рамсес проявлял к ней интерес — интерес профессиональный. Это прозвучит не корректно, но он заигрывался с ней, как на бирже: руководствуясь знаниями поведения толпы, Рамсес анализировал текущую ситуацию — как внутреннее обеспечение, так и безотказно организованную жизнедеятельность Алики — и пытался предугадывать ее дальнейшие шаги.
Алика тоже была логик. Вместе с тем, она относилась еще и к везунчикам, что в значительной мере рознило ее с Рамсесом. Но, эти два понятия в ней, как в девушке, противоречили друг другу. Как логик, Алика хотела спланировать все, но, одновременно, как везунчик, она надеялась только на удачу. Благодаря этому сочетанию, не так давно Алике перешла в собственность квартира, которую она до этого снимала.
Внезапно Алика остановилась и повернула голову к Рамсесу.
— Скажи мне, вот, почему сегодня должен был так начаться день? — заговорила она с тем же раздражением в голосе, с чего началась встреча.
Несмотря на опоздание, терпению Рамсеса подходил конец!
— Алика, к чему опять это начинать? Прошу тебя, я ж не виноват, что у Дауна…
— Да вот в том-то и дело, — перебила она в еще большем негодовании, — ты, вместо того, чтобы извиниться, решил позабавиться, да еще и затронул тему «Даунов»? Знаешь что? Оставь меня в покое, а то ты основательно испортить мне сегодняшний день!
Из-за неожиданного поворота событий, Рамсес, словно вспоминая русскую речь, смог лишь развести руки и, неумело отыскивая оправдание вроде как, непонятно чему, попытался заговорить:
— Но…
— Рамсес! — требовательно обратилась она.
— Что, Алика? — перебивая, тут же ответил он и, словно вспомнив родной язык, на повышенных тонах предложил: — Хорошо, давай все забудем и скорей уже отправимся на этот чертов променад, коль скоро я к тебе пришел!
Алика презрительно усмехнулась. Она недоверчиво покачала головой и тихо произнесла:
— Это еще, кто, к кому пришел?
Рамсес взялся руками за голову от переизбытка недопонимания, глядя на то, что происходило с настроением подруги.
— Алика, правда, давай попросту поедем в лес! — нервничая, почти умолял он.
На что она ответила по-прежнему спокойно, пристально посмотрев в его глаза:
— Тебе никогда не приходило в голову, как сильно ты меня любишь? В смысле, не просто вспомнить о том, что я у тебя есть, когда образовалось «окно» в работе, а по-настоящему, не думая больше ни о чем, а лишь о нашей любви.
Смена в ее настроении окончательно запутала Рамсеса и столь стремительные перемены за весьма короткий срок, были совершенно ему новы.
— Мне редко удается побыть одному и без работы, — ответил он, старательно подражая спокойствию подруги.
Пока Рамсес подбирал слова и нащупывал правильный дальнейший ответ, так и не понимая, к чему она клонит, Алика заговорила:
— Хочешь сказать, ты совершенно не бываешь один?
— Почему же? Но, в силу того, что необходимо… Послушай, — обратился Рамсес, отказываясь понимать ребусы любимой, — к чему именно сейчас надо говорить обо всем этом, когда мы опаздываем?
— Видишь, даже, когда я говорю о любви между нами, ты только и можешь сказать, что «обо всем этом», а уж, когда ты произносил слово «люблю», так я и вовсе этого не помню.
