Невооруженным глазом видно, что русское «пробуждение» очень резко порет европейскую ткань.
До призвания варягов мы будто бы додумались сами, своим умом, устно, без всякой письменности. Хотя я считаю, что никакого «призвания» на самом деле не было. Как и ныне вдруг вынырнула из морозных далей некая густопсовая сволочь, объявила себя единственно верной партией, и выбила наше согласие на единогласие.
А славянская грамота Кирилла и Мефодия только помогла это свинство закрепить конституционно, запротоколировать во веки веков.
Кирилла с его грамотой к нам тоже никто не приглашал. Он сам пришел по заданию компетентных органов.
Церковный Историк соглашается, что древние славяне «были совсем не так грубы и необразованны, как их представляют тщеславные греки». Но дело было не в общей культуре и образованности, не в движениях васильковой славянской души вслед за небесным закатом, а в очень простых политических вещах. Римская церковь стремилась к всемирному распространению. Она пыталась возродить Империю в прежних, и даже более обширных границах. Только теперь для этого она использовала не легионы Цезаря, а слово Божье. Как-то смешно и горько сплелись римская экспансия и иудейская идеология, палачи и казненные, память Христа и память Пилата. Это, примерно, как если бы Гитлер победил-таки во всей Европе, благополучно завершил Холокост, а остатки евреев направил с проповедью в неумытую, но все еще непобедимую Россию. И обосновывал преимущества нового порядка цитатами из обоих Заветов. Впрочем, ведь он так и делал?
Кирилл и Мефодий были греческими монахами и родными братьями. Кирилл имел мирское имя Константин и кличку Философ. Он, собственно, и является изобретателем славянской письменности. Мефодий после смерти брата занимался в основном переводами Библии на свежеиспеченные языки.
Кирилла послали к славянам папа Римский Николай I и Император Константинопольский Михаил.
Кирилл путешествовал по славянским странам с зачатками христианства. Его задачей было внедрение письменности, ибо нигде у славян ее не было, а внимать Божью благодать по-латыни или гречески мы категорически не хотели.
Кирилл действовал разрушительно. Ущерб, который он нанес мировой культуре, невосполним и необъятен...
Вот, как раз за эти слова можно очень легко попасть в опалу к нынешним цезарям и папам, но это факт.
Кирилл равен по своей разрушительной силе тем тоннам тротила, которые Творец заложил в основание Вавилонской башни. Именно такое смешение языков вызвал иудейский Бог среди человечества испугом от падения вавилонского небоскреба. Именно такое смешение языков спровоцировал Кирилл своей просветительской деятельностью. Церковный Историк так прямо его и называет — «виновник славянской азбуки»...
Казалось бы, хочешь, чтоб Евангелие прочли и услашали славяне? Ну и переводи его на славянский, используя единый алфавит:
«ISKONI BE SLOWO...»...
Так нет же. Он начал «прислушиваться к звучанию» болгарской, моравской, еще какой-то славянской речи, и ПОД КАЖДУЮ!!! лепить особый алфавит, заимствованный в основном из греческого, но в изрядно искаженной форме. Ну, не нравится тебе латиница, так ты хоть греческий алфавит не курочь! А покурочил, так остановись на чем-то одном! Нет. Он вдалбливал свои недоделанные алфавиты всем попутным народам, улучшал кириллицу по дороге, и в следующую столицу приходил с «улучшенной» версией. Если бы тогда коммуникации и международные отношения были, как сейчас, то мы бы от Windows'862 к Windows'866 и без посторонних перебрались. А так пришлось в одних славянских языках вообще отказаться от кириллицы, в других — вот несчастье! — вводить разные тильды, пимпочки и примочки. Славянские языки превратились в вавилонское сборище и вопят скорее матерными, чем ангельскими голосами. Особенно это слышно, когда продираешься через кодировки электронной почты.
Святой наш Отец восторженно вздыхает о «прекрасной заре народной письменности», он гордится, что «в ныне просвещеннейших странах — Англии, Франции, Германии... и мысли о том еще не имели»...
Повезло людям.
В итоге после «второго крещения» кириллицей славянская культура оказалась размытой, отколотой от Запада, и раскол этот ширился, разрастался взаимным непониманием между братскими народами.
Вот таким казенным кнутом и церковным пряником хлестнули нас несчастные 9-й и 10-й века.
И понеслась русская Тройка!...
Впрочем, почему Тройка?
Мы же только два коня насчитали — троянское православие и оккупационную государственность?
А в том-то и дело, что эти два говорящие коня стали навязчиво спрашивать у нас, не желаем ли мы, русский народ, быть третьим в их упряжке?
«Не-а!» — мычим мы на чистом русском языке.
«Хотят единогласно!» — выписывают кони своей иноходью — кириллицей.
Так и тащимся мы.
Рядом, но порознь.
Тягловый бык и пристяжные клячи.
Глава 4
Неопалимая доверчивость
Вообще-то, официально Русь крестили пять раз. Вот эти пять крещений:
1. Крещение отдельных поселений Апостолом Андреем.
2. Крещение (просвещение) славян Кириллом и Мефодием.
3. Крещение варяжских вождей Аскольда и Дира.
4. Крещение св. Ольги, княгини Киевской.
5. Крещение — «окончательное» — св. Владимира Красное Солнце.
Примерно с третьего раза крестители поняли, что крестить нас или наши избы — бесполезно. Полезней окрестить хрен и редьку в наших огородах. Баб в наших банях. Зато крестить вождей — милое дело! От них крещение ниспадает на народ по правительственной вертикали, и мы становимся такими крещеными, что даже пальцы в кармане скрещиваем в священную нашу фигуру.
Крещение Аскольда и Дира случилось при занятных обстоятельствах. Эти два рюриковских командира после захвата Киева в конце 864 года навалились на Константинополь. Быстро овладев окрестностями священного города, северяне устроили беспредельную резню, повергшую в шок и трепет видавших виды византийцев. Император Михаил III срочно прервал отпуск и с риском для жизни прорвался в осажденную столицу по воде, через флотилии захватчиков. Все вокруг горело ярким пламенем, — русские жгли пригороды. Деваться было некуда, и Михаил с патриархом Фотием бросились во Влахернскую церковь, припасть к чудотворной ризе Богоматери, — она там хранилась в нафталине. От ризы исходило такое поле, что Михаил с Фотием воспряли, прихватили ризу с собой и стали использовать ее как оружие массового уничтожения.
Работает эта штука так. Нужно потрясти подолом ризы над поверхностью захваченного противником водоема, а потом — ка-ак шваркнуть! — ка-ак окунуть подол в воду!
Тут сразу начинается шторм в 12 баллов — по числу Апостолов. Каждый балл, каждый вал уничтожает не менее одной двенадцатой вражеского флота, так что идущий последним, аки по суху, 13-й ходок — Иисус только разгребает на поверхности залива Золотой Рог щепки русской сосны.
От такого ужаса русские драпают к себе в Киев, сидят тихо, да еще присылают в Константинополь с нижайшей просьбой «крещения».
К нам тут же направляется епископ Михаил, который начинает слать начальству насквозь лживые отчеты, будто по его приезду весь русский народ сбежался на собрание. «Председательствовал сам царь со своими вельможами и сенаторами». И только раскрыл епископ Евангелие, только читнул оттуда пару фраз, как русские забеспокоились и стали слушать не просто так, а навострив уши. Кончики ушей у нас тогда были острыми, как у волков.
Епископ вкратце прошелся по христианским чудесам, и тут русские вскочили с мест и стали рычать наперебой, что ни хрена не поверят в эту лабуду, если епископ немедленно не покажет нам какое-нибудь чудо! Нас на понт не возьмешь! Вот, хоть бы это чудо — о трех отроках в огненной печке — очень нам подходит! Мы отроков жарить очень любим. Задние ряды првстали на мохнатых лапах, передние явственно сглатывали слюну.
Михаила просто током трясло. В его голове звучал голос Христа: «Аще чего просите во имя мое, Аз сотворю», но рядом завывали славяне, и было страшновато. Тем не менее, епископ встряхнулся и смело заявил язычникам, что ради такого случая Христос согласен исполнить любой фокус, какого ни попросит почтенная публика.
Публика оказалась не столь жестокой, как некоторым хочется нас представлять. Мы попросили оставить несчастных отроков в покое, а спалить вот хоть эту книжку. Епископ скуксился, — книга стоила немалых денег. Тогда мы поклялись своими самыми распоганейшими и препохабнейшими богами, что немедленно перейдем в христианство, если книжка не сгорит.
Деваться было некуда. Михаил воздел руки и очи горе и обратился к Христу: «Господи, прослави и ныне святое имя Твое пред очию сего народа». Иисус кивнул, и Евангелие полетело в костер. Тут-то впервые выяснгилось, что рукописи не горят! Книжка за отсутствием книгопечати была воистину рукописной.
