Бабкина слёзница никаких доносов не содержала. Смешными, по школьному округлыми буквами, говорившими о том, что автору этой бумаги не часто приходилось брать в руки перо, излагалась краткая просьба об оставлении ее, Камовой Анны Григорьевны, ветерана труда, участника ВОВ, одинокой, для проживания в ее собственном доме, расположенном по такому-то адресу, а не отправлять в интернат для престарелых. Далее бабка сбивчиво обязывалась не беспокоить власти по вопросам подвоза топлива и доставки пенсии и, почему-то, со ссылкой на прилагаемую справку об удовлетворительном для своего возраста состоянии здоровья, уверяла, что может самостоятельно управляться с хозяйством и ходить за продуктами в магазин. Одним словом, бред какой-то.
Однако бредом это могло показаться только человеку непосвященному. Павел суть ухватил сразу: вся закавыка заключалась в адресе, по которому располагалось бабкино жилье. Улица Челюскинцев постепенно, по мере расширения областного центра, превратилась из городского предместья в весьма примечательное место. Город Искуть не избежал участи многих молодых сибирских городов и был обращен милитаристической экономикой сначала в концлагерь, а потом в уродливое людское поселение, служившее для временного проживания людей, призванных обслуживать гиганты металлургии и химии. Все, что было необходимо великой стране, беззастенчиво вынималось из этой земли, подвергалось грязной обработке и отправлялась куда-то за Урал, а там превращалось в грозное оружие или, проданное за рубеж, становилось таким же вооружением, только в руках наших непримиримых врагов. Гиганты индустрии строились по берегам больших рек, а сопутствующие им города растягивались порой на десятки километров по их поймам. Такое, приблизительно удлиненно-извилистое расположение, имел и их город, за исключением высокой крутой горы, гордо возвышавшейся над промышленным ландшафтом. Подлетая к городу на самолете, можно было увидеть, как он огненной змеей, вслед за рекой, огибает гору и теряется размытыми огнями в северной безбрежности. Гора висела над городом единственным не испоганенным островком девственной природы. Летом здесь щебетали птицы и журчали нетронутые химией родники, зимой ослепительно блестел не изгаженный копотью снег. Власти на гору не обращали внимания и долгое время не считали располагавшуюся там деревеньку Субашиху частью города. Сколько бились ее жители за право называться горожанами — известно одному только горисполкому да доживающим свой век областным начальникам. Все же справедливость восторжествовала. Субашиху, или в простонародии — «Собачиху», объявили городской улицей с романтическим названием «Челюскинцев». Отсыпали туда гравийку, провели электричество, открыли небольшой магазинчик и на том завершили коммунальные заботы о ее обитателях, да те и таким удобствам были рады. Так в полумиллионном городе появилась новая улица, известная только справочникам и таксистам. К первым годам перестройки на горе осталось не больше десятка жилых домов, электрические и телефонные провода обрезали и сдали в цветмет, столбы попилили на дрова, гравийка, без должного догляду, превратилась в разухабистую фронтовую дорогу, жители повымирали или переселились вниз, словом, все пришло в запустение…
И здесь, как гром среди ясного неба, всю область потрясли своим открытием экологи. Оказалось: Субашиха — единственное экологически чистое место не только в областном центре, но и, чуть ли, не во всей области. За неполные семьдесят лет бурно развивающаяся промышленность убила все живое на сотни километров окрест, и только мутирующие вслед за тараканами люди продолжали покорно чахнуть в мрачных кирпичагах давно околевшего социализма. К пронырам экологам, которых старые коммунисты однозначно считали империалистическими пособниками, присоединились местные краеведы, раскопавшие доказательства, что некогда в этой местности проживали какие-то древние хунгурские племена, говорившие на одном из тюркских наречий, а гора эта была их святилищем и называлась Су-Баш, что переводится как Мокрая (Водная) Голова.
Вот тогда и начался настоящий переполох. Гору объявили национальным заповедником областного масштаба, решили соорудить на ней специальный санаторий для искалеченных от рождения детей. Но из-за отсутствия денег затея так и осталась предвыборным лозунгом всех идущих во власть. Лет шесть назад появились представители некой, никому доселе не ведомой, народности — субашхиты. Они заявили свои права на священную гору, потому как именно они являются чудом уцелевшими потомками уничтоженных советской властью хунгар. Скандал дошел до Москвы, приезжали комиссии, что-то где-то кому-то докладывали, вопрос поднимался чуть ли не на уровне ЮНЕСКО, и здесь в дело вмешался всесильный Молох. Субашхиты были объявлены самозванцами и мошенниками, два верховных жреца воскрешенной религии получили по три года за содержание притона и распространение наркотиков. В ходе судебного разбирательства выяснилось, что они никакие не хунгары, а обычные цыгане, отбившиеся от большого молдавского табора, когда-то шумно кочевавшего по Сибири. Прожекты по строительству санатория для городских убогих грозное ведомство окрестило наглой уловкой чиновников для отмывания украденных из бюджета денег. Все стихло, интерес столицы и мировой общественности к некогда закрытому для иностранцев городу пошел на убыль, а вскорости и вовсе забылся. Монстр за удачно проведенную операцию по спасению международного имиджа страны получил, непривычный еще, орден — голубой крест с золоченым двуглавым орлом, который вполне симпатично смотрелся со старыми советскими орденами и медалями.
Сегодня вокруг древней горы началась новая лихорадка. Все властьпредержащие в одночасье решили строить в экологическом раю свои загородные дома. Преградой на этом пути окончательного бегства начальников от задыхающихся в угарном чаду граждан встало опрометчивое решение о национальном парке, и несколько жителей, продолжавших ютиться в приватизированных домах по улице Челюскинцев. Собирался построиться там и Павел Михайлович. Проектик будущего особнячка уже был готов, а участочек, приглянувшийся его капризной жене, как раз и находился по указанному старухой в заявлении адресу. Пять вековых кедров и три живописные древние сосны в сумме давали магическое по Фэн-Шуй число удачи и силы — восемь.
Полистав для порядка бумаги, Павел закрыл папку и посмотрел на посетительницу. Лицо старухи, изборожденное глубокими морщинами, сияло по-детски наивным ожиданием. Медленно и неизбежно их взгляды встретились. Павел Михайлович попытался втиснуть в свои зрачки начальственно-молодецкую наглость, но не успел. Голубые кристаллики вонзились в него, ослепили и заставили виновато опустить голову.
— Вопрос, уважаемая Анна Григорьевна, весьма сложный. И я боюсь, что помочь в его разрешении никто вам не сможет. Видите ли, имеется…
Глухо хлопнула входная дверь.
Павел поднял голову — в комнате было пусто. У стола сиротливо стоял отполированный годами старухин посошок, как немой укор нашему нелюдскому времени.
