…Ну, вот и славно, вот и отвязались. Крепко же тебя прежний хозяин прикрутил, не распутаешь. И нас, Дружище, прежний хозяин прикрутил накрепко. Ежели человеком станешь, поймешь — почем фунт лиха. Собакой-то что, собакой прожить можно, а вот человеком…
Твой предшественник, говорят, героем был. Ну, и ты не подкачай. Донор у нас, правда, неизвестный, но это не беда. Я на тебя, Дружок, рассчитываю. Ты все в жизни повидал, живя в этих Дурынышах, вместе нам веселее будет, если что… Так что держи марку Полиграфа Шарикова, героя Гражданской, а мы тебе поможем!
А теперь беги прощаться с Мариной и Аленкой!»
Медсестра Дарья Степановна вышла из сельского магазина, возле которого потерянно слонялись пациенты доктора Борменталя в поисках выпивки. Она не спеша пошла вдоль деревни по обочине шоссе, неся в авоське одинокую пачку турецкого чая.
Навстречу ей, прямо по проезжей части дороги, пробежала стая грязных и голодных бродячих собак.
— Дарья Степановна! Погодите!
Дарья оглянулась. Ее догонял Швондер — запыхавшийся, всклоченный, с безумным блеском в глазах. Палка его часто стучала по асфальту.
Дарья с неудовольствием остановилась, холодно взглянула на старика.
— Чего вам? — не слишком любезно спросила она.
— Дарья Степановна, я слышал… Борменталь произвел операцию?
— Ну, произвел. Вам-то что?
— Говорят, результаты странные… — тяжело дыша, проговорил Швондер.
— Да вы слушайте больше, что говорят, — Дарья повернулась и пошла дальше.
Швондер поковылял следом.
— Но это правда? Получился человек? У него получился человек? — канючил он сзади.
— Да какой человек? Одна видимость, — Дарья даже не оборачивалась.
— Но расскажите же! Я знать должен, — горестно возопил Швондер, вздымая в воздух свою суковатую палку, будто хотел ударить ею Дарью.
Дарья повернулась, уперла руки в бока.
— Ничего я тебе не скажу, хрыч старый! — прокричала она в лицо Швондеру. — Знаю, куда гнешь! Дмитрий Генрихович — золотой человек. Мало тебе загубленных?!
— Молчать! — взвизгнул Швондер. — Именем революции!
— Да какой революции! Тьфу! — Дарья сплюнула под ноги Швондеру и отправилась дальше, качая головой. — Совсем из ума выжил, ей-богу!
— Дарья Степановна, кто старое помянет… — залепетал Швондер. — Муж ваш сам виноват. Сеял горох вместо люцерны. Ну и пришлось…
— У-у, паразит! — простонала Дарья.
— Вы мне только скажите: шерсть выпала? — с последней надеждой спросил ей вслед Швондер.
— Да отвяжись ты! Выпала шерсть! Выпала! — снова обернулась она.
— И на морде? — с каким-то особенным волнением спросил Швондер.
— Везде выпала, — сурово произнесла Дарья Степановна и принялась карабкаться в горку к своему дому.
Швондер остался стоять на шоссе, потрясенный.
— Полиграф… Это Полиграф… — бормотал он и утирал выступившие на глазах слезы.
Борменталь выглянул из комнаты дочери.
— Мариша, трусы! Быстро!
— Какие? — испуганно спросила жена.
Они с Аленой находились в гостиной и выглядели совершенно потерянно.
— Какие-нибудь мужские трусы! Не могу же я его так выводить! Не-при-лич-но! — яростно разъяснил Борменталь.
Марина кинулась к платяному шкафу, порылась, кинула Борменталю синюю тряпку. Борменталь поймал одной рукой, скрылся за дверью.
Там послышалась возня, голос Борменталя сказал: «Так, а теперь правую… Не дрейфь, Дружок! Молодец…»
Снова распахнулась дверь, будто от удара ноги.
— Нервных просят не смотреть! — молодцевато выкрикнул Борменталь из комнаты.
На пороге гостиной показалось нечто странное и скрюченное, с остатками шерсти на боках, в сатиновых длинных трусах. Его поддерживали под согнутые локти Борменталь и Катя в белом халате.
— Вот и наш Дружок. Прошу любить и жаловать! — произнес Борменталь с преувеличенной бодростью. При этом он отпустил локоть существа.
Существо сделало попытку опуститься на четвереньки.
— Нет-нет, привыкай… Ты теперь прямоходящее… — ласково сказал Дмитрий.
Существо бессмысленно уставилось на Алену.
— Мама, я боюсь… — прошептала она.
— Ничего не бойся, — храбрясь, сказала Марина и, шагнув к существу, погладила его по затылку.
В ответ существо потерлось головой о Маринину руку.
— Ласковый… — сказал Борменталь.
— Какого пса испортили, Дмитрий Генрихович… — вздохнула Катя.
— Что значит — испортили? — возмутился Борменталь. — Посмотри, какой красавец! Это же человек новой формации! Он у нас еще говорить будет. И не только говорить!.. Будешь говорить, Дружок?
— Гав! — утвердительно отозвалось существо.
— А сейчас пойдем в сортир. Будем учиться…
— Митя! — поморщилась Марина.
— Ничего не поделаешь, се ля ви! Катя, я сам его провожу, — с этими словами Борменталь мягко взял существо под локоток и вывел из комнаты.
— Одежду ему надо… Костюм, что ли, купить? — неуверенно произнесла Марина.
— Вот еще, Марина Александровна! Он и так вас объест. Тратиться зря! Я ему халат из больницы принесу, — сказала Катя.
Из уборной донесся звук спускаемой воды и радостный возглас Борменталя: «Отлично! Видишь, ничего страшного!»
В ординаторской пили чай терапевт Самсонов и Дарья Степановна. Борменталь рядом ругался по телефону.
— А я буду жаловаться в райздрав! Средства вам отпущены еще три года назад. У меня больные на операционном столе, из всех щелей сифонит! Три случая послеоперационной пневмонии. Я требую немедленного ремонта!
Борменталь швырнул трубку, вернулся к своему остывшему чаю, отпил.
— Не тратьте нервы, Дмитрий, — посоветовал Самсонов. — Ваш предшественник дошел до инфаркта, а ремонта нет как нет. Кроме того, нервы вам еще понадобятся.
— Что вы имеете в виду? — насторожился Борменталь.
— Вашу собаку. Поселок гудит от слухов. И я тоже считаю, что это негуманно.
— Очеловечивать — негуманно? — изумился Борменталь.
— Вот именно. В обстановке всеобщего озверения очеловечивать собак — негуманно. Людей сначала очеловечьте, — терапевт вытер губы платком и вышел из ординаторской.
Борменталь с досадой бросил на стол чайную ложку.
— Ну зачем? Зачем нужно было трезвонить на всех углах об операции?! Дарья Степановна! — плачущим голосом обратился он к санитарке.
— Да бог с вами, Дмитрий Генрихович! Ни сном, ни духом! Вы у Катьки спросите или Аленки вашей… Разве ж такую вещь утаишь? Теперь каждая собака знает. А анестезиолог, забыли? А Ванька Воропаев, который вас до дому подвозил с собакой?
Борменталь сник. И вправду, шила в мешке не утаишь.
— Отправьте его куда-нибудь, ей-богу, — посоветовала Дарья.
— Кого? — не понял доктор.
— Пса.
— Он уже не пес, Дарья Степановна, — заметил Борменталь.
— А кто же?
— Посмотрим… — загадочно улыбнулся Борменталь.
— Тот-то, прежний, дружок Швондера… Он ведь хуже пса был, — почему-то шепотом сообщила Дарья.
Еще издали, подходя к дому, Борменталь заметил у забора группку жителей деревни, которые неподвижно, как пеньки, стояли у штакетника, глядя во двор. Борменталь прошел сквозь них и, миновав калитку, увидел следующую картину.
Во дворе у конуры, в теплом больничном халате мышиного цвета, с молотком в руках работал Дружок. Он был уже вполне похож на человека, только двигался неумело и неловко держал инструмент. Однако с упорством, не обращая внимания на зевак, пытался прибить к крыше конуры запасенную где-то фанерку. Приставя к ней гвоздь, он неторопливо тюкал по шляпке молотком, три других гвоздя по-плотничьи держал в сомкнутых губах. Он был весьма сосредоточен.
Зеваки с терпеливым ужасом наблюдали за Дружком, ремонтирующим свою конуру.
Борменталь не выказал смущения или растерянности, подошел к Дружку сзади и несколько секунд с отцовской улыбкой наблюдал за его работой. Потом похлопал по халату.
— Молодец! Правильный мужик, — сказал он, адресуя эти слова более дурынышцам, чем бывшему псу.
Дружок обернулся и что-то приветливо замычал сквозь гвозди во рту.
Из дома, одетая налегке, выбежала Марина с неизменной газетой в руках.
— Господи! Я и не углядела!.. Сейчас же на место! — крикнула она Дружку.
Тот насупился, потемнел. Борменталь же, мгновенно вспыхнув, тихо и яростно прошипел:
— Что ты мелешь?! Здесь люди!
И, полуобняв Дружка за плечи, ласково проговорил:
— Пошли домой, дружище… Потом доделаем.
Уже с крыльца он обернулся и крикнул застывшим дурынышцам:
— Расходитесь, граждане! Здесь вам не цирк.
Дружок покорно вошел в дом. Молоток понуро висел в его вытянутой руке. Изо рта торчали шляпки гвоздей. Марина, недовольно шурша газетой, проследовала за ними.
