– Он тебе кто? – спросил привратник.
– Сосед мой.
– Из вашего дома?
– Ну да, соседи.
– А что с ним случилось?
– Терьяку наглотался.
– А где ж он его добыл, терьяк-то?
Я задумался: «А действительно, где он его брал?» – и ответил:
– Я откуда знаю. У него спроси.
Вахтер продолжал:
– Говорят, терьяк теперь контрабанда, не достать. Из глубины сада послышался шум подъезжающей машины.
– Если это санитарная, я попрошу, чтобы вас захватили, – предложил вахтер.
– Большое спасибо.
Ночь была ясная, в воздухе свежо. Из-за лиственниц больничного сада виднелись горы с заснеженными вершинами и чистое небо. Вахтер сказал:
– Кругом обман. Раньше терьяк увозили – золото привозили, теперь золото утекает, а терьяк к нам везут. Нынче «героин» называется.
Это оказалась машина «Скорой помощи», и сторож попросил шофера подбросить нас. Я вытащил из кармана своего пиджака, надетого на соседа, пять туманов, дал их вахтеру – мол, когда полицейский вернется, пусть поделят, – взвалил на спину свою ношу и вышел. Я уже собирался влезть в машину, когда подоспел полицейский – такси нигде не было. Он тоже сел в «скорую», и мы поехали.
По дороге мужчина открыл глаза, но голова у него кружилась, и он снова опустил веки. Шофер заявил, что высадит нас на углу. Полицейский сказал:
– Ну, я пошел, у меня еще одно дело есть.
– Прощай, – отозвался я.
– Дал бы детишкам на молочишко. Бог тебя благословит.
Залезть самому в карман пиджака, надетого на соседа, было почти невозможно. Я сказал полицейскому:
– Сунь руку, вытащи мой бумажник.
Он полез в карман, сосед застонал. Я дал полицейскому чаевые, тот попрощался и ушел.
Улица была пуста, легкий ветерок перебирал молодые листья чинары. Только стук моих каблуков нарушал тишину. Шаги звучали как-то непривычно – наверно, от двойной тяжести. Тело у меня на спине дернулось, но давило по-прежнему, вялое и расслабленное. Раз-другой человек протяжно охнул. До дома оставалось совсем немного, когда он выговорил:
– Куда это мы?
– Полегчало? – спросил я.
– Где мы?
– Почти пришли.
– Куда пришли? – добивался он.
– Домой.
– Нет, куда ты меня тащишь?
– Мы идем домой.
– Пусти меня…
Пришлось поставить его на землю, но отпустить его я не мог – беднягу так и шатало. Я поддерживал его, а он, зажмурившись, чтобы преодолеть дурноту, кое-как переставлял ноги. Несколько шагов я почти волок его, потом нам попалось какое-то дерево, к которому я и прислонил его, придерживая за плечи. Он сказал:
– Я сяду.
– Нет, лучше пойдем. Ты простудишься тут.
– Меня сейчас вырвет.
– Ну валяй!
Но сколько он ни старался, из этого ничего не вышло – в желудке у него было пусто. Он пробормотал:
– Все на свете мне опротивело.
– Не простудись, – повторил я. – Вставай, пойдем.
– Я говорю – мне жизнь опротивела.
– Да-да, понятно. Поднимайся – и пошли.
– Куда пошли-то?
– Пошли домой.
– Опротивел мне дом. Нету у меня никакого дома. Я не знаю, где мой дом.
– Зато я знаю.
– Быть не может… Я не знаю, откуда тебе-то знать?
Я поднял его на ноги, снова взвалил на спину и двинулся дальше. Сопротивляться он был не в силах, хотя пытался. Ну и тяжелый он стал… Так я и тащил его.
– Пусти меня, – попросил он. – Куда мы идем? Откуда ты вообще выискался такой?
– Это не я выискался, а ты меня отыскал.
– Да я тебя знать не знаю.
– Рад познакомиться.
– Не знаю тебя.
– Чего же ты незнакомого человека ругал по-всякому, да в него еще цветочными горшками бросался?
– Ты мой сосед? – И он, весь напрягшись, стал сползать у меня со спины – и вовсе не потому, что я плохо держал его или спотыкался.
– Искренне ваш, – сказал я.
– Пусти меня!
Я не обращал на него внимания.
– Ну отпусти ты меня, ради Бога, – ныл сосед.
– Давай-ка погуляем немножко, подышим воздухом… И вот это одурманенное наркотиком существо у меня
на спине, существо, которое откачивали и промывали, которое теряло сознание, почти расставаясь с жизнью, вдруг решительно приказало мне:
– Немедленно отпусти меня!
Я опустил его на землю. Ему явно стало лучше, поэтому я согласился. Минуту мы молча смотрели друг на друга. Он сказал:
– Ты иди себе.
– Никуда я не пойду.
– Да что ты душу-то тянешь из меня?
– А у тебя нет души, – усмехнулся я.
– Говорят тебе: иди отсюда!
– Тебе что, эта улица от папы в наследство досталась?
Он хотел вскочить, но куда там! Ему и говорить-то тяжело было.
– Ты куришь? – спросил я. Он не ответил, впрочем, у меня сигарет не было, если бы он и попросил. Я сам не курю. – Вставай, пошли. Домой придем, там будешь обижаться.
Он не реагировал. Становилось прохладно. Я сказал:
– Простудишься!
Никакого ответа. Я подумал, что, пока его уговорю, сам простужусь, и решил размяться – начал бег на месте. Некоторое время он негодующе смотрел на меня, потом все-таки заговорил:
– Постыдись, время-то за полночь.
– Чего тут стыдиться? Зарядку делаю, чтоб не замерзнуть.
Он опустил голову. Потом спросил:
– Который час?
Я как раз перед тем, как начать пробежку, посмотрел на часы, так что сразу ответил:
– Без четверти два.
С этими словами я поставил ноги на ширину плеч и начал делать наклоны – правой рукой к левой ноге и наоборот.
– Будет тебе.
Теперь он говорил без злости, или его раздражение приняло иную форму.
– Пока ты не поднимешься, я буду делать гимнастику, – сказал я.
– Да не могу я встать!
– Это потому, что не хочешь.
– Я тебя вблизи и не видал никогда, – сказал он.
– В каком виде не видал?
– Мне из-за тебя жизни нет.
Я выпрямился.
– Да мы с тобой никакого отношения друг к другу не имеем.
– Ты прямо как кошмар неотвязный.
– Господи, да ведь это я тебя до нынешней ночи в глаза не видел!
– Из-за этого тоже… – Голос его слегка смягчился. – Я ведь тебя тоже никогда не видел.
Он поднял голову, оглядел меня, потом повторил:
– Ты мне жить не даешь.
– А ты теперь хочешь устроить так, чтобы и мне житья не было?
– Ты даже покончить с собой мне не дал… – Потом он сказал: – Ладно, хочешь, чтоб мы домой пошли?
Я молча ждал. Где-то вдалеке проехал автомобиль. Наконец он поднялся на ноги.
– Как я мечтал уснуть спокойно, навсегда. А ты тут как тут со своим пением.
Я не ответил. Он сказал:
– Почему ты ничего не говоришь? Думаешь, я дурак? Думаешь, завидую тебе?
– Да нет.
– Да, да, завидую!
– Чему завидовать-то?
– Скажи, что ты про меня думаешь?
– А что бы ты хотел?
– Я узнать хочу.
– А я хочу, чтоб ты встал и мы отправились. Я хочу не простудиться. Я хочу, чтоб ты лег спать и отдохнул. И я отдыхать пойду.
– Устал небось? – спросил он.
– Это ты устал.
– Ты даже не хочешь признать, что устал, ишь, силач! Честное слово, люди с ума посходили. Что им только в голову приходит?!
– Я же только на спине тебя тащил. Это ты считай в могилу заглянул.
Наверно, не стоило так прямо говорить, но я сказал. И тут он заплакал. Я подошел ближе и некоторое время молча смотрел на него. Он и так был слаб, а теперь совсем раскис. Я снова подставил спину и понес его, придерживая за ноги. Он пытался высвободиться, всхлипывал, повторял, что хочет идти сам. Я поставил его на землю, обхватил под мышками, он медленно, нетвердо ступая пошел. Он не мог идти, но хотел быть самостоятельным. Или он только делал вид? Нет, сил у него действительно не было.
В конце концов мне это надоело. Я снова поднял его и потащил, а он все всхлипывал, пока не отключился. Наконец мы добрались до дома. На тротуаре валялись разбитые цветочные горшки, с угла к нам торопился полицейский. Но я как раз открыл подъезд, и мы вошли внутрь. На лестнице он пришел в себя и потребовал, чтобы я его отпустил. Но я уже был сыт по горло, да и не хотел, чтобы он напрасно тратил силы. Сознание собственного убожества, стыд толкнули его на этот злополучный шаг… Но тогда счастливое спасение оборачивалось для него не такой уж удачей: избежать смерти было, пожалуй, хуже, чем умереть. Спастись от смерти, чтобы жить, прилипнув ухом к стене, питаясь моими огорчениями, жить связанным по рукам и ногам звуками моего голоса, моих движений…
Мы подошли к его двери. Она была не заперта. Я внес его внутрь, уложил на кровать и сказал:
– Вот ты и дома.
Он опять погрузился в сон. Я вытащил из-под него одеяло и плед, укрыл – пусть так и спит в моем пиджаке. Впрочем, возможно, он не спал, просто сказать было нечего, вот он от неловкости и притворялся спящим. В дверь позвонили. Я пошел открыть – никого, хотя звонок продолжал звонить. Я вышел на балкон, глянул вниз. У подъезда стоял полицейский, тот самый, Аждар, или как его там. Я спросил:
– В чем дело?
– Хочу доложить, что с протоколом все в порядке.
