— При чем тут музыкантша? Я же знаю Кларчика, она девушка со слухом, конечно, и с голосом. Но к профессиональной музыке она ведь никакого отношения не имеет, — недоумевал Илюха наивно.
— А зачем ей тогда тромбон потребовался? — продолжал привычно чудить Инфант, заводя БелоБородова в свои темные мозговые дебри, полные завихренных ассоциаций.
— Какой тромбон? — не понял Илюха.
— С которым она спала в обнимку, нажимая на клавиши большими пальцами ног, — закрутил еще один виток Инфант.
И тут мне пришлось вмешаться.
— Это она, — остановил я Инфанта его же оружием, — чтобы отомстить водолазу Карлу за спиливание и порчу коралловых рифов в Красном море.
— А… — тут же поскучнел Инфант и двинул на попятную: — Тогда понятно.
Услышав про Карла и про коралловые рифы, Илюха сразу, конечно, врубился и посмотрел на Инфанта с усталой тоской. Но тот лишь посмеивался себе в удовольствие — спутать Илюху ему удавалось не каждый день. И даже не каждый месяц.
— Чудишь, Инфантик? — поинтересовался Илюха.
— Ага, — удовлетворенно согласился тот.
— Ну ладно, — простил его Илюха, возвращаясь вопросом ко мне: — Так чего Кларчик?
— Да она за помощью обратилась. Там у нее мамашка имеется, немолодая уже далеко женщина. После семи неудачных браков совсем одна осталась. В квартире одинокой живет, в тесной такой, заставленной слишком плотно мебелью старой и шаткой. В основном антикварной, раритетной. В общем, тяжело ей одной, особенно после того, как всю жизнь сильно нарасхват была.
— Да, старость — не радость, особенно когда женщина по ночам в пустой… — осторожно подступился было Инфант к очередному своему чудачеству, но Илюха зажал ему рот властным взглядом.
— В общем, у нее беда приключилась: у столика ее одного, инкрустированного, ножка надломилась. Не отлетела еще полностью, но зашаталась. Вот и попросила меня Кларчик о помощи — ножку эту на место присобачить.
— Тебя? — засмеялся вслух Инфант, не скрывая злой иронии.
— Действительно, — вторил ему Илюха, — почему тебя, ты же не реставратор? Да и не плотник даже. И не столяр. Да и вообще, ты же не умеешь.
— Ну да. — Я не стал спорить. — Но есть такая прослойка людей, женская прослойка, которая считает, что если ты от них сильно отличаешься по половым признакам, то ты и реставратор, и плотник, и столяр даже. И если Кларину мамашу жизнь после семи замужеств не разубедила, то кто я такой, чтобы ее на старости жизни разочаровывать? Мне, конечно, ничего этого всего не хотелось — ни ехать к ней, ни ножкой заниматься, ни отверткой крутить, но отказать я тоже не мог. Кларчик ведь не случайная для меня девушка, да и старушка одинокая — на кого ей еще положиться, как не на старых приятелей ее дочери? Вот и согласился, и поехал.
— Зря, — вставил Инфант.
— Конечно, зря, сразу было понятно, что зря, но все же поехал. Столик действительно оказался инкрустированный и изящный, он мне даже понравился поначалу, эстетически в основном. Ну, пока я не стал осматривать поврежденную ножку. Оказалось, что там все непросто. Какие-то специальные деревянные шурупчики, тоже антикварные, видать, которые ножку со столешницей связывали… так вот они повредились, и оттого ножка расшаталась и вообще нестойко себя вела.
— Да, дела… — посочувствовал мне Илюха. А вот Инфант не посочувствовал, он просто наслаждался моей реставраторской беспомощностью.
— Дело было ясное, — продолжал я, — надо было менять шурупчики на аналогичные, но где аналогичные, деревянные взять? Я же говорю, что я не столяр и не плотник даже, так что деревянных мне не изготовить, и пришлось перейти на современные металлические. Которых тоже у меня не было. Тем более для антикварного, инкрустированного столика. Стал я у хозяйки тогда домогаться, мол, без винтов мне с ножкой не разобраться, и давайте посмотрите, может быть, у вас в доме хоть какие-нибудь да водятся. В результате она мне коробочку приволокла, полную металлических запчастей, среди них я винтики и отобрал. Лучшие из тех, что там были. Хотя там много неплохих винтиков было.
Я отпил кофе, подумал о куске омлета, но в рот его засовывать не стал. Хотя он и еда, конечно.
— Короче, подстелил я на пол газетку аккуратненько, перевернул столик ножками вверх, а крышкой вниз, прям на газетку, чтоб инкрустацию дорогую не поцарапать и не повредить. Потому что я аккуратный, предусмотрительный и добросовестный, особенно когда дело о реставрации заходит. И стал винтами их скручивать, ножку со столешницей, тоже, надо сказать, добросовестно и тщательно. И так у меня закипела работа спорно и ладно, что вскоре ножка намертво приросла к столешнице, да так, что ей с ее изначальными деревянными шурупчиками и не снилось.
Я обвел взглядом аудиторию. По ней сразу было видно, что Илюха полностью сопереживал мой успех, а вот Инфант если и сопереживал, то только мою неудачу.
— В общем, на поверку задача оказалась совсем несложной, даже легкой, даже приятной, хотя я поначалу о ней думал как о неприятной и тяжелой. И правильно, надо сказать, думал. Потому что очень скоро оказалось, что приросла ножка не только к столешнице, а вообще полностью приросла. Просто закопалась в почву, как молодая тополиная посадка. И не одна закопалась, а вместе со столешницей на пару. Только не было под ними никакой почвы, кроме газетки, постеленной на паркетном полу, который тоже был крайне инкрустированный и гладко налакированный.
В общем, дернул я за столик раз, а он не дергается, неподъемно тяжелый он неожиданно сделался. Дернул я два, как дед за репку, — опять никак. Деду-то проще было, у него бабка с внучкой и Жучкой были, а мне каково одному? Я, конечно, мог Кларину мамку попросить потянуть за меня, но не хотелось женщину беспокоить. Немолодая она ведь уже, кто знает, как на ее сердце вид неподъемного инкрустированного столика может повлиять? Да и чтоб за меня изо всех сил тянули, мне тоже не хотелось.
Короче, столик приподнялся все-таки немного, но только после третьего моего дерга, и как я понял, вместе с паркетом. Как только я про паркет понял, я тут же оставил тщетные попытки и стал обдумывать: что же там произошло? Почему столик не хочет подниматься без паркетной доски, приклеился он, что ли, к ней? А если приклеился, то каким образом, ведь никаким клеем я не намазывал?
— Ха-ха-ха!.. — завыл от злорадного удовольствия Инфант, которому больше нравился не сам рассказ, а моя беззащитная откровенность. Которая, как и любая откровенность, — всегда беззащитна. — Хи-хи-хи. — Он просто потешался надо мной, этот весельчак Инфант. А вот Илюха смотрел сочувственно и с пониманием. Видимо, он тоже не знал, как столик своей крышкой мог приклеиться к полу, особенно без клея.
— Ну, в общем, была у меня догадка, но я не стал ее проверять. — продолжил я. — Потому что если ее проверять, то надо было снова все винтики откручивать, чтобы снова ножку отделить от стола. А зачем я ее закручивал тогда так добросовестно? Не может быть, чтобы напрасно. Короче, избрал я чисто наш, российский, силовой вариант и дернул, поднатужившись, в четвертый раз. И сдюжил я.
— Ну и чего, оторвал ножку от крышки? — даже не пытаясь скрыть внутренней радости, предположил Инфант.
— Нет, конечно. Я же говорю, я добросовестный и ножку на совесть прикрутил, она даже не вздрогнула. А вот столик вздрогнул, и паркетный пол вместе с ним. И даже более того, затрещал неприятным таким треском, а потом поддался, но сразу легко очень. То есть сначала никак не поддавался, а потом невероятно легко и свободно, я аж отлетел к стенке с инкрустированным столиком в руках. Но и не только с ним, а еще и с паркетиной, выломанной из стройного ряда своих сестренок-паркетин. Так я и стоял, недоумевая, вместе со столиком и с паркетиной: почему она к столику так примерзла намертво? Ведь клея-то не было. Газета между ними была, но не клей ведь!
— Ну и почему? — задал искренний вопрос Илюха, который не понимал не меньше моего.
— Я потом догадался, — вздохнул я. — В винтиках все дело.
— Так я и думал! — вскричал Илюха, не пытаясь подавить возбуждения.
— Ну да, — согласился я. — Винтики не только непомерно острыми оказались, но и слишком длинными еще. Вот и прошили насквозь инкрустированную столешницу, чтобы потом вонзиться в инкрустированную паркетину. Цепко вонзиться, намертво, можно сказать. Так что, когда я потянул, столешница за собой паркетину и потащила. А ведь лучшие были винтики, во всяком случае, из тех, которые имелись, — снова вздохнул я. — Пришлось мне их заново отворачивать.
— Ну ты дал!.. — визжал от восторга навзрыд Инфант, так что даже с соседних закусочных мест народ в нашу сторону шеи начал вытягивать. — Ну ты, лапуля, замочил, ну ты…
— Инфант, попридержи, не злобствуй, — заступился за меня сочувствующий БелоБородов.
