Утром, солнечным, ясным, ветреным, мы поговорили с Москвой (вечером ждали разговора, но линия была повреждена). Потом гуляли вдоль канавы, шурша опавшими листьями. Завтрак был ранний, и сразу после завтрака отъезд в Венецию.
* * *
Черные и белые халатики школьников делают мальчиков и девочек похожими. Родители провожали в школу детей. Завтраки в чемоданчиках. Милые невыспавшиеся и оживленные лица…
* * *
Сначала я опишу Милан, а потом Венецию. Не знаю почему. Просто так хочется. Потому что Милан для меня стал самым нетуристским городом в Италии. Я знаю, что и Хемингуэй любил Милан. Это настоящий, реальный город. Город, где можно жить.
Милан
От Вероны до Милана мы ехали в кромешном молоке тумана. Ехали только потому, что это была автострада, где движение упорядочено. У Чезаре долго потом ломило виски и болели глаза от напряжения. Роберто сидел рядом и тоже напряженно вглядывался в белесую пелену. И вот – Милан. Первые красавцы полицейские. Огромные парни-гвардейцы в касках, с добрыми лицами великанов. Первые проститутки вышли на перекрестки в поисках работы, Роберто крикнул одной: «Желаю удачи!»
* * *
Наш «Альберто делла Национи», как все наши отели, возле вокзала. Хороший отель, собственность авиакомпании. Даже на коврике в ванной – что-то авиационное.
Прохладный номер. Ничего лишнего. Здесь не задерживаются надолго. Кормят нас в квартале от отеля, в «Валентине» – скверном ресторанчике. При самом отеле – только завтраки.
* * *
Туманный, серенький октябрьский день. Очертания небоскреба Пирелли, высокого и плоского, как плитка шоколада. Трудно представить себе, что внутри этой плитки – комнаты, лифты. А в общем, красивое и необычное здание.
С утра – музеи. Миланский собор с его готическими сосульками. Я не очень люблю чистую готику. Понравилась мне площадь собора с голубиной метелью и полоса на полу собора, по которой ложится в мрачном полумраке солнечный луч. Витражи, их желто-красно-лиловый рисунок.
Кастелло Сфорцеско – суровый замок, окруженный рвами и подъемными мостами.
«Пьета Ронданини» – последняя «Пьета» Микеланджело. Христос и Мария. Можно сказать, что Микеланджело умер, работая над этой вещью. Марию он всюду изображал молодой. Я думаю, что и в этой работе, закончи он ее, она тоже была бы молодой, хотя многие считают, что здесь он хотел сделать ее старой.
В этой работе, где всего две фигуры, трудно сказать, что еще хотел добавить или, верней, убрать Микеланджело. А может быть, он разбил бы ее своим молотком?
Но самое главное, что есть в Милане, – это «Тайная вечеря» Леонардо да Винчи. Фреска на алтарной стене трапезной монастыря делле Грация.
Простая, строгая зала, без всяких художеств и украшений. Американская бомба, разрушив всю трапезную прямым попаданием, чудом сохранила эту стену.
Длинный стол, ученики, в середине – Иисус Христос. За его спиной в окнах – голубое небо, пейзаж… И в пасмурном Милане мы угадываем: там, за окнами, нарисованными на стене и отодвинувшими стену, – Флоренция. Это ее краски. Все фигуры за столом живы и выразительны. Они живы в будничном смысле и приближаются к героям наших дней и книг.
«Последняя трапеза». Так называют ее в Италии.
Христос пирует с друзьями. И вдруг – предчувствие и страшные в своей жестокой правде слова: «Один из вас предаст меня». И – реакция на эти слова каждого, кто сидит за столом. Таков сюжет картины.
Поза Христа, этот жест – обе руки лежат на столе, одна – левая – повернута ладонью вверх. Можно ли найти более сильное выражение беззащитности перед лицом предательства?
Стендаль пишет об этом так:
«Душа созерцает одно из великих бедствий человечества – предательство под видом дружбы».
Стендаль очень хорошо описывает и истолковывает эту картину. Жаль, что экскурсоводы не заглядывают в Стендаля.
Да, горько думать, что фреска погибнет от времени, а предательство в дружбе существует и будет вечно, пока на земле есть люди. В большей или меньшей степени каждый хоть раз в жизни столкнется с этим.
* * *
Вторая половина дня 16 октября принадлежала нам, и мы просто так, без всякой цели, пошли по длинным миланским улицам, смутно очерченным в тумане. Влажно блестела желтоватая миланская брусчатка. Из тумана, как сыворотка из творога, падали отдельные мелкие капельки дождя. Мы прошлись по рынку, протянувшемуся вдоль улицы, потолкались в его тесных рядах, между фруктовых, овощных, посудных ларьков и прилавков. Хозяйки не спеша торговались, в манерах, более спокойных, чувствовался север. Мужчина катил кресло с миловидной женой. Она держала сумку, приценивалась, покупала, сидя в кресле. Видимо, паралич или последствия полиомиелита. Это деловая часть Милана, туристов здесь не бывает. Люди делают покупки на бегу, между домом и работой.
Мы шли по Лазаретной улице, мимо больницы, где собралась кучка людей, и все целовались – пришли за выздоровевшим родственником. Многие были с цветами. В окна госпиталя смотрели больные. Шли по улице Моско́ва (Московской) и вышли на Пьяцца Сан Анжела. Собственно, это даже не площадь, а перекресток. Там нас ожидала встреча с фонтаном Франческо. Высокий монах, в рясе, с клобуком, упавшим на плечи, стоит на земле рядом с круглым водоемом, наполненным до краев водой.
Вода спокойна и неподвижна, лишь в середине бьет ключом, как будто оттуда вот-вот явится чудо. Поза монаха – само внимание, глаза неотрывны от волнующейся середины фонтана, рука поднята предупреждающе: «Вот, сейчас оно явится…»
Для нас таким явившимся чудом был сам этот фонтан, встреча с ним окрасила день в Милане какой-то особенной прелестью.
Рядом был скверик, бегали мальчишки и стреляли в прохожих из трубочки жеваной бумагой. Шуршали листья. Большой забор оградил какую-то стройку. На заборе – афиши, как и у нас.
Потом мы сидели на скамейке в садике на площади Республики. Уже смеркалось, неопавшая зелень казалась черной, а опавшая – серой. Какой-то пьяненький на соседней скамейке приставал с разговорами к женщине.
Еще раньше, на виа Лазарето, мы видели, как на улице, просто на матраце, под одеялом спал бродяга. Спал среди бела дня, и это никого, кроме нас, не удивляло. Нас особенно удивил комфорт, с которым это было обставлено, и равнодушие прохожих к этой, видимо, привычной сцене.
Вечером мы никуда не пошли. На другой день нам предстоял вылет в Париж, а там еще три дня Парижа, и – Москва. Но за этот туманный серенький день я успела очень много: я полюбила Милан.
* * *
Италия между Феррарой и Падуей похожа на Украину, может быть юг Украины, или даже Молдавию.
Равнина, тополя, яблоневые сады, деревья гнутся под тяжестью красных яблок. Между фруктовыми деревьями крестьянские дома, виноградники, школьники и крестьянки на велосипедах. Оливковые рощицы. Рабочие ремонтируют дорогу. Крестьяне возятся в садах. Такая обыкновенная проселочная дорога расскажет больше, чем автострада, пробитая в горах.
После Падуи кто-то сказал:
– Всё. Теперь сосредоточимся. Впереди – Венеция!
* * *
О Венеции писать страшно. Словно держишь в руках хрустальную чашу, которой сотня веков и которой касались губами великие мира сего. Тебе и в руках ее держать страшно, а предлагают отпить из нее глоток.
Венеция
Грустно, что множество людей никогда не увидит Венецию. Не пройдут по горбатым мостикам над каналами, не вдохнут ее сырой влаги, где смешались запах зеленой тины и гнилого дерева. Не увидят ее рыбного рынка, его серебряных и розовых тонов, его прыгающего, извивающегося, шевелящего клешнями товара, и его мастеров – торговцев рыбой, этих хирургов и ювелиров, выкладывающих это розовое и серебристо-голубое на зеленых виноградных листьях.
Мы жили в отеле «Конкордия», на площади св. Марка. Наши окна выходили на соседнюю улочку, узкую, как все улочки Венеции. Внизу – цветные столики какой-то ресторации. Напротив – окна с жалюзи, как наши. Цветы по окнам. В Венеции цветы «растут» на стенах домов, увивают балконы, подоконники. На земле для них нет места. Венеция – город, по которому ходят пешком. Все машины остаются у входа в город, на большой площади.
Машины оставляют у входа в этот город, как обувь у входа в храм.
* * *
Когда мы впервые сели в гондолу и она, качнув черной лакированной шейкой, поплыла по Большому каналу – Канале Гранде, – у меня было такое чувство, что все это я уже видела когда-то в своем воображении. Именно в воображении, а не в реальной жизни. Дворцы с высокими стрельчатыми окнами, всех оттенков: розовые, белые, серые, зеленоватые, теснящиеся один к другому, дома, похожие на дворцы, ступени которых омывает вода канала. Возле подъездов – полосатые столбы, сваи – красные с желтыми полосами, и синие тоже с желтым, и просто серые колья свай. К этим столбам привязывают гондолы.
