Вера с подозрением на неё взглянула. К чему это она клонит? Хочет намекнуть, что уже устала с ней общаться? А отъезд, наконец-то, развязывает ей руки? Пусть Вера сейчас сгоряча и обличала Марину, ей казалось, что у неё, как у слабой стороны, есть на это право. Ущербность, которую Вера чувствовала в тени Марины, имела свою приятную сторону — возможность рассчитывать на опеку и снисходительность. Но в этой понятной для Веры схеме что-то сломалось. Привычное Маринино великодушие перерастало в негодование, на ходу набирая обороты. В растерянности Вера даже не могла уловить, из-за чего все порушилось, чем сейчас так недовольна Марина.
— Тебя, похоже, волнуют только собственные эмоции. И совсем не беспокоят окружающие люди! — все очевиднее возмущалась Марина. — Неужели не понимаешь, к чему это приведет? Дело-то не в моем отъезде, а в тебе самой.
Вера с недоумением на неё уставилась, не соображая, о чем идет речь.
— Чего я не понимаю? Про тебя и Костю? Что ты от него зависишь и во всём подстраиваешься?
Её окинули таким взглядом, будто впервые увидели. Марина не решалась поверить, что Вера настолько озабочена только одной собой. И совершенно не в состоянии представить, что надвинувшиеся события значат именно для неё, Марины, которую она якобы любит.
— Причем тут мы с Костей? Ты никого не слышишь, кроме себя. Всё больше замыкаешься в собственном мире, — ожесточенно произнесла Марина. — Ты скоро так всех вокруг распугаешь и совсем одна останешься. Не боишься этого?
Вера застыла с разинутым ртом и выпученными глазами. Как выброшенная на берег рыба, она попыталась протолкнуть в себя побольше воздуха. Сделала несколько судорожных глотательных движений. Преодолевая панику, неестественно-писклявым голосом выкрикнула:
— Значит, я всех отпугиваю? По-твоему, я — плохая?
— Ну, почему — плохая? — рассердилась Марина. — Вечно ты — как малый ребёнок. Тебе — слова поперек не скажи. Сразу впадаешь в панику или в агрессию.
Вера перестала замечать что-либо вокруг. Она медленно, неловко, как куль с мукой, оседала на стуле, не чувствуя ни рук, ни ног. Ей даже казалось, что она совсем не ощущает боли — ничего, кроме легкого покалывания в середине груди и странной тяжести в горле.
— Жаль, что ты не понимаешь — каково сейчас мне! — сухо подытожила Марина. — Я ждала бóльшей отзывчивости.
Верино тело безжизненно обмякло, словно у марионетки, которую перестали тянуть за ниточки. Она разом утратила энергию и понимание. Все силы уходили лишь на то, чтобы удержаться в вертикальном положении.
— Вера, невозможно всю жизнь прожить, как в детском саду! — продолжала растолковывать ей подруга. — Не всегда будет, кому с тобой нянчиться. Неужели ты всерьёз была уверена, что я не уеду? Ты же взрослый человек, ты тянешь вполне ответственную работу… И вдруг такой детский эгоизм в отношениях!
Вера, опустившись на стул, с ужасом смотрела на Марину, не понимая, чего ожидать. Многолетней системы координат, в которой она привыкла себя ощущать, больше не существовало. Она даже не смогла бы сейчас встать на ноги — нечем было держаться.
Марина почувствовала, что без её помощи Вера не выйдет из ступора, не справится с происходящим. Так и будет сидеть и бессмысленно таращиться в пространство.
— Верочка, прости, я виновата, — в ужасе спохватилась Марина. — О чем мы вообще говорим? Ты дорога мне, и всегда была дорога! Я уверена, что мой отъезд ничего не изменит в нашей дружбе.
Вера молчала. По ее виду трудно было понять, расслышала ли она хоть что-нибудь. Марина, нервно теребя пальцами извилистую бахрому платка, отвела глаза в сторону. Смущенно глянула на подругу.
— Пожалуй, я зря наговорила лишнего, — с сожалением признала она. — Но с тех пор, как все решилось с нашим отъездом, я всерьёз за тебя боюсь. И сегодня я просто хотела встряхнуть тебя, побудить задуматься! Я говорила жестко, чтобы ты поскорее пришла в себя… Вспомнила бы, что мы два взрослых человека, а не мать и ребёнок.
Вера в ответ сделала каменное лицо и поскорее сглотнула слезы. Хлюпая носом, она с ужасом сообразила, что живет без носового платка. И ко всем её недостаткам сейчас прибавится необходимость прилюдно утереться рукавом. В кончиках ноздрей собралась увесистая капля, вот-вот готовая вывалиться наружу. Марина, не замечая её мучений, продолжала сочувственно растолковывать:
— Верочка, ты слишком привыкла ограничиваться общением со мной! Я и сама не верила, что мы так скоро получим разрешение на выезд… Всерьёз соберемся эмигрировать. Всё это казалось мне сказкой.
Вера плотно, крепко-накрепко, сжала губы, словно давая себе клятву впредь не проронить ни слова. Но через минуту не выдержала и задиристо выпалила:
— Знаешь, я пойду. Мне пора квартиру показывать. А ты лучше поэкономь свою жалость. Если бы ты знала, насколько я в ней не нуждаюсь!
— Постой, — спохватилась Марина. — Ты не поняла меня…
Вера решительно двинулась в сторону двери.
— Лично мне твой мир важен и интересен! — затормозила ее Марина. — Но я больше люблю того, кто в нем прячется… Беспомощного ребенка, не знающего, как завоевать внимание. Искреннего и теплого…
— И, несмотря на это, ты уезжаешь? — вдруг жалобно всхлипнула Вера, забыв о своей непреклонности. — Если ты можешь уехать от меня в другую страну, значит, я для тебя ничего не значу.
Она даже чуть взвизгнула от жалости к самой себе, как побитый щенок.
— По крайней мере, не значу того, что я думала! — горестно уточнила Вера, шмыгая носом и усиленно втягивая в себя сопли, чтобы предательская капля удержалась внутри хотя бы еще немножко. — А ты для меня — единственный по-настоящему близкий человек.
— Верочка, ну почему же ты ничего не значишь? — тоном обеспокоенного родителя запричитала Марина. — Это уж совсем что-то младенческое — все мерить по себе и только себя полагать точкой отсчета. Ты еще придумай, что я из-за тебя эмигрирую… Чтобы оказаться от тебя подальше.
— Это очень похоже на правду, — сморщила нос Вера.
И изо всех сил напрягла горло, чтобы не разреветься в голос — откровенно и позорно.
Она рывком повернулась спиной к Марине и уставилась в потолок. От резкого движения надоевшая сопля, наконец, торжественно плюхнулась на пол, оставшись, впрочем, никем, кроме Веры, не замеченной.
— Дело не во мне, а в тебе, — все еще пыталась достучаться до неё Марина, преодолевая Верино сопротивление и нежелание продолжать разговор.
Вера же своим видом показывала, что говорить больше не о чем. И, развернувшись в сторону Марины, подтвердила для непонятливых:
— Все кончено, ясно тебе?! Можешь сколько угодно курлыкать про маленького ребёнка, которого ты во мне любишь. Разыгрывать из себя мамочку. А потом призывать меня к самостоятельности… Ты своих собственных противоречий не замечаешь? Впрочем, меня это больше не интересует! Мне не надо, чтобы ты оттачивала на мне терпение и великодушие.
Поймав испуганный Маринин взгляд, Вера отшвырнула стул и злобно, остервенело выкрикнула сквозь слезы:
— Вот и хорошо, что ты, наконец-то, отсюда свалишь! Катись в свою заграницу, понятно? Катись, катись отсюда. Скатертью — дорога!
Она уже развернулась в сторону двери, привстав на цыпочки от резкости поворота. Уже почти занесла ногу над порогом. И вдруг, не видя ничего вокруг расплывшимися от слез глазами, осела на стул, ближайший к двери. Уткнулась лбом в ходуном ходившие руки. Лицо растянулось в уродливую гримасу, напоминающую резиновую маску, оставшуюся без хозяина. Тихий плач с каждой минутой всё больше походил на дождик, сиротливо моросящий в сером воздухе. Тот унылый весенне-осенний дождик, который Вера так любила. Почему-то он всегда приносил ей облегчение, примирение с окружающим невзрачным пейзажем. Но теперь монотонный дождик отбивал свой дробный ритм в её голове.
В кухне повисла тишина. Марина с виноватым видом приблизилась к Вере. Погладила тихонько по плечу. Провела кончиками пальцев по шерстинкам облезлого, выцветшего свитера. С нежностью в голосе еле слышно подсказала:
— Может, чайку?
Вера послушно потянулась к позабытым остаткам чая и, хлюпая, потянула мелкими глотками. Подруга присела напротив. Подождала пока Вера успокоиться. Чтоб не смущать, отвела глаза. Чувствовалось, что именно сейчас и родятся, наконец, слова, которые помогут им понять друг друга…
В темнеющем проеме кухонной двери обрисовался Костя, муж Марины.
— Ой, Вер, привет! Судя по твоему ошарашенному виду, ты уже в курсе новостей, — с ходу ввинтился в беседу Костя. — Честно говоря, даже не выпили еще за это.
— Где-то тут симпатичная бутылочка стояла, — обратился он к Марине, интимно приобнимая её за талию. — Куда ты ее дела? Надеюсь, не сама выпила?
