Я сажусь за руль, некоторое время говорю с «королевой», стараясь убедить ее завестись без геморроя, и старушка слушается меня, и вот я выезжаю со стоянки у «Орбиты», а в голове моей пульсирует только один вопрос – где взять стафф.
Естественно, когда мы договаривались с Леной о сделке века в баре и я пожимал ей руку с клятвой, что все будет «чики-чики», я и понятия не имел, где возьму таблетки. Краем уха слышал, что банчит ими вроде Армен из дома за универсамом.
С Арменом нас связывает боевое прошлое. Лет десять назад, еще по малолетке, мы ездили летом работать на мопедах. Я блатовал своих, Дэна и Пулю, но с ними в таких делах каши не сваришь. А Армен тогда, выслушав мой план, сразу загорелся. Мы сперли мопед у чувака из «негритянских», и поехали в Анапу бомбить туристов. Делалось это так: Армен дежурил на перекрестке, на заведенном мопеде, а я выпасал телку-туристку. Критерии – без чувака, постарше, лошица, но при бабках. Эти параметры выработались не сами собой, а на практике – молодые кобылы на курортах таскают в сумочках только зубную щетку, помаду и пачку гондонов.
Я присекал подходящую бабу, вел ее почти до самого мопеда, догонял сзади, срывал с плеча сумочку, и через мгновение мопед с ревом срывался с места, увозя нас с добычей в безопасное место.
Главным было подготовить отход, поэтому мы выбирали улочки, с которых легко можно было свернуть в узкие закоулки между частными домами. Разожравшихся анапских ментов мы не боялись. Они занимались проститутками и окучивали пьяных приезжих лохов, не до нас им было.
Подъемы по тем временам были шикарные. Мы уже подумывали купить новый мопед, мощнее, когда нас поймали и отметелили местные пацаны. Нам выписали штраф и заставили отрабатывать. У меня была мысль свинтить, но Армен зассал. Мы срывали сумки еще месяц и вернулись домой без копейки. Тогда я усвоил урок: работай только со своими, не суйся в чужой район, а если сунулся – не светись.
Теперь я собирался найти Армена и выйти через него на крупного барыгу. Так делаются все дела. Самые большие состояния в мире нажиты посредничеством и торговлей. Кем был Онассис? Правильно, грамотным барыгой. Ничего не производя, вовремя умел подсуетиться и переправить товар от того, кто его производил, тому, кто готов был его купить.
Армен гудит в «Мулен Руже». Меня всегда удивляло стремление хозяев самых левых и занюханных заведений давать им громкие и пафосные имена. Например, рядом с Пулиной работой есть чебуречная «Версаль», где вечерами оттопыривается вся районная алкашня.
Армен долго юлит, стараясь сам пристроиться к сделке, но, когда я включаю братана и говорю о съеденном вместе пуде соли, напоминаю анапскую историю и обещаю взять его партнером в следующей акции, он сдается и, поозиравшись для вида, дает телефон Мишки Арарата. Уже через три минуты «королева» ревет движком, и я несусь на забитую с Мишкой стрелу.
Мы встречаемся на старой пожарке. Когда-то здесь реально сидели пожарные, но лет семь назад их перевели в новое пафосное здание в центре, а бывшую их обитель облюбовали торчки и дилеры. Арарат приезжает минут через пять после назначенного времени, держит понт. Здороваясь, не перестает озираться по сторонам, видимо опасаясь, что я приволок для веселья роту ОБНОНа.
Арарату с его фейсом сам бог велел работать на телевидении, в магазине на диване. Рекламировать клинику пластической хирургии, знаете, когда сначала показывают фотки: таким я был до, таким стал после. Арарат из серии «до». Со своим рубильником он стал бы главной звездой раздела. Так и вижу, как его лицо вплывает в кадр и все пространство экрана занимает флагман его внешности – огромный, неестественно белый, словно вылепленный бестолковым скульптором нос. Бестолковым потому, что нос Арарата под кожей бугрится какими-то маленькими горбинками, и я с трудом превозмогаю в себе желание схватиться за него пальцами и резким нажатием выровнять, придав надлежащую гладкость.
Нужны колеса, Мишка, говорю я. Штук двадцать, но бабки не сразу. Ты меня знаешь, я отдам.
Выслушав меня, Арарат включает делового. Для кого я беру, собираюсь ли брать дальше, в каких количествах и с какой периодичностью. Мне светят деньги Лены из кармана, поэтому я легко и красиво вру, распаляясь от собственных слов. Мой анонимный клиент (я предпочитаю не светить Лену) обретает масштабы планетарного босса психоделической наркоты, неизвестным капризом судьбы занесенного в нашу дыру. О да, он готов брать и дальше, и самые смелые прогнозы насчет количества легко могут оправдаться. Нет, я не назову его имя и все сделки будут проходить через меня. Первая двадцатка – так, разминка, чтобы проверить качество.
Десять баксов, говорит Мишка. Моя предполагаемая прибыль падает вдвое, и я не успеваю проконтролировать мимику, потому что Мишка говорит сразу: восемь.
Мы бьем по рукам, и Мишка просит подождать пять минут, пока он принесет стафф.
Когда он уходит, я поднимаюсь на один пролет вверх, туда, где сияет в луче солнца кривой осколок оконного стекла, чудом удерживающийся в древней ссохшейся замазке. Я вижу, как Арарат возится с панелью дверной обшивки своей «Ауди», снимает ее и извлекает из тайника пакет. Мадре Диос, а в нем таблеток двести.
Когда Арарат возвращается, я беру у него стафф, вымучиваю в качестве бонуса еще коробан травы, жму руку и с трудом сдерживаюсь, чтобы не заржать. Бедный носатик, тебе и невдомек, что дядя Крот уже разработал мегаплан, в котором фигурируют Пуля, его эвакуатор, Денис, сам Крот и ты, Мишка Арарат, в качестве лоха.
Когда я сажусь в машину, звонит мобильник. Это Дэн. По ходу обломался он в Москве со своими записями, завтра приезжает.
В студии почти полная тьма. Мы лежим в разных концах кровати, и легкий ветерок нарочно устроенного сквозняка сушит любовный пот на наших голых телах. Дурачась, я хватаю Машу, смыкая пальцы на тонкой лодыжке, но Маша отдергивает ногу. Верный признак того, что предстоит разговор. Маша закуривает две сигареты, и я вижу, как в темноте один светлячок отделяется от другого и плывет в мою сторону. Еще один признак.
– Ты надутый.
– Нет, с чего ты взяла?
– Я же вижу. Давай, Ди, рассказывай.
Стоит первый по-настоящему жаркий апрельский день, отопление еще не отключили, поэтому окна приоткрыты, и бэкграундом разговора ложится дворовый футбол – удары по мячу, крики детворы.
Оттягивая время, я делаю глубокую затяжку, а взгляд мой скользит по комнате. Мы сняли этот чердак полгода назад, когда из брошенной случайно, повисшей в воздухе и осмеянной вначале фразы родилось желание жить вместе. В пятьдесят квадратов мы умудрились впихнуть два рабочих угла – мой (пульт, вертушка, лэптоп, колонки, плеер, усилок), Машин (треножник, снова лэптоп, фотоаппарат) и двухъярусную кровать – когда ссоримся, а происходит это часто, первую половину «ночи» мы спим раздельно.
Ночь для меня – понятие условное. До утра я работаю в клубе, а днем отсыпаюсь, поэтому на небольших окнах сомкнуты одна с другой тяжелые черные шторы – даже в самый яркий день в нашей студии царит мрак. День в режиме ночи. Если я халтурю и сдвигаю шторы неплотно, то через щелку, как сейчас, прорывается луч солнца. Он разрезает комнату пополам, и я люблю, проснувшись, наблюдать за затейливым и прихотливым танцем пылинок в узком солнечном луче.
– Ты расстроен, – продолжает подбираться к теме Маша.
Я пожимаю плечами. Мы уже хорошо изучили друг друга, чтобы чувствовать настроение без слов.
– Ты из-за квартиры? Ди, только дослушай меня до конца, ладно?.. Я ведь тоже тут живу, значит, я тоже должна платить, так? Давай я у отца денег возьму…
– Маша…
– Взаймы! Что такого? Потом отдадим.
Он не заметит момента, когда мы отдадим, Маша. А день, когда я возьму его деньги, станет знаковым. Он, конечно, даст. С радостью. Чтобы потом, в те дни, когда ты приезжаешь домой, напоминать тебе – Машенька, дочка, я на тебя не давлю, но, может, хватит уже… с этим? Вокруг столько молодых людей из приличных семей, а ты нашла непонятно кого, нищего парня с пятаков, изображающего из себя великого музыканта.
Все это я произношу про себя, вслух ограничиваясь короткими репликами:
– Не возьму я его денег. Ни взаймы, никак. Закрыли тему.
– Хорошо, Ди. Ты такой гордый, такой независимый… Тогда давай вещи паковать. Хозяйка каждый день звонит. Через пару дней она просто наши вещи на улицу выкинет, ты этого хочешь?
– Я найду деньги, не проблема.
– Где? – почти кричит Маша мне вслед.
Я ухожу на кухню. Открываю холодильник, долго вожусь с пакетом кефира. Я приучил себя гасить Машу именно таким способом – когда я чувствую, что ее вот-вот сорвет, как крышку с кастрюли с кипящим супом, просто обрываю разговор под благовидным предлогом.
– Успокоилась? – спрашиваю минутой позже.
Теперь молчит Маша. Закончив с первой сигаретой, закуривает вторую. Нет, она не успокоилась.
