Глава 4
Катя прикрыла на секунду глаза и решительно нажала на кнопку звонка. Дверь сразу же распахнулась.
– Ты-ы? – хрипло выдохнула женщина, возникшая на пороге.
– Здравствуй, Марина, – усмехнулась Катя. – Не очень-то приветливо ты встречаешь бывшую родственницу.
– Извини, просто никак не ожидала увидеть тебя. Проходи, – шаркающей походкой Марина прошуршала на кухню.
Катю бил озноб. Видимо, опять поднялась температура.
– Чай будешь? – устало спросила Марина.
– Угу, с удовольствием. – Катя устроилась на краешке стула и внимательно посмотрела на хозяйку. Она вряд ли узнала бы ее на улице – так Марина изменилась за прошедшие годы. Постарела, потускнела, утратила жизнерадостность и внутреннюю силу. Только глаза остались прежние: синие, яркие, такие же, как у Катиного любимого.
– По телевизору видела? – прошептала Марина и закурила. Катя молча кивнула. Отхлебнула горячего чаю. Чтобы унять дрожь. То ли нервную, то ли лихорадочную. – Что же они с моим Савельевым сделали, сволочи?
– Кто, Мариша? Кто сделал?
– Не знаю, – всхлипнула Марина. Уколола взглядом и тут же отвернулась. – Он пропал месяц назад. Ушел из дома вечером. Сказал, что у него встреча. И пропал. Исчез, растворился... Я думала, что уже все... Похоронила его, понимаешь? И вдруг Варька прибегает на кухню. Я у окна как раз стояла. Я теперь, знаешь, все время у окна провожу. И тут Варька: «Мама, папу по телевизору показывают!» Так я в обморок грохнулась, поверишь?
– Поверю...
– Вчера целый день в институте Сербского проторчала.
– И что? – затаила дыхание Катя.
– Ничего! Он ничего не помнит. Никого не узнает. Ни меня, ни Варьку, ни собственную мать. Чужой, абсолютно чужой человек. Настороженный, колючий, как еж. Господи, иногда мне кажется – лучше бы он умер! – зло произнесла Марина.
– Боже, что ты такое говоришь! Не смей так говорить! – в ужасе замотала Катя головой. – Ты не знаешь, что такое смерть!
– Я не знаю? Я? – вскричала Марина. – Можно подумать, Костя – не мой брат! Можно подумать, ты одна его любила, одна страдала, а всех остальных его гибель стороной обошла! А мы с Костиком, между прочим, близнецы! Представляешь, какая связь у близнецов? А? Ну что молчишь, святоша? Тоже мне, Царевна-несмеяна!
– Прекрати, прекрати, прошу тебя, – забормотала Катя, – не надо, Мариша...
Снова приторный цветочный запах. Яркая вспышка. Роскошная кухня, отделанная по последнему слову техники, исчезла, уступив место комнате, тонувшей в полумраке мерцающих свечей. На низком мягком диване – двое. Он и она. Голова к голове. Причудливые дрожащие тени отражаются на стенах. Лиц не видно, только затылки. Они тихо перешептываются о чем-то. Катя не может разобрать слов, мешает музыка. Стинг слишком громко поет.
– Эй, что с тобой? – Катя моргнула и снова оказалась на просторной светлой кухне. – Ты в порядке? Слава богу! – Марина быстро подошла к Кате и порывисто ее обняла. – Ты прости меня. У меня нервы ни к черту. Прости, хорошо?
– Да ладно, ерунда. – Катя махнула рукой. – Марин, а что все-таки ты имела в виду, когда сказала «они сделали»?
Марина поджала губы, помолчала, горько вздохнула.
– Что-то произошло накануне, перед тем как Лешка пропал. Не могу сказать что. Он вернулся домой взволнованный, на грани паники. Метался по квартире, как загнанный зверь. Я пыталась выяснить у него, что случилось. Но он так странно на меня посмотрел, глаза у него пустые такие были, словно он привидение увидел. Так ничего и не сказал. Мы даже поссорились. А потом ему позвонили, он ушел и все...
Позже, в вагоне метро, Катя пыталась осмыслить сказанное Мариной. Ей почему-то казалось, что Марина скрыла что-то важное. Они не договорили – вернулась из школы Варя, и Катя засобиралась домой. Да и чувствовала она себя паршиво. Слабость, головная боль, тяжесть в мышцах. Одним словом, все прелести сезонной вирусной инфекции.
Марина и Костя действительно были близнецы. Разнояйцевые, то есть двойняшки. Они и похожи-то были мало, только глаза одинаковые. Марина была старше на целых пятнадцать минут, поэтому постоянно пыталась руководить братом. И он ее слушался, во всем. Кроме одного. Марина не хотела, чтобы Костя женился на Кате, а он взял и женился. Сестра даже и не скрывала свою неприязнь к избраннице брата. Почему? Катя думала, что всему виной обычная ревность.
Марина сменила гнев на милость, лишь узнав о Катиной беременности. Ее собственной дочери на тот момент исполнилось шесть лет, и Марина страшно обрадовалась будущей племяннице – Косточке, как ее ласково прозвал Константин. Она вообще очень трепетно относилась к материнству. Их с Костей мать сбежала с любовником, оставив детей на попечение отца. Двойняшкам едва стукнуло к тому моменту по пять лет.
Поэтому Марина с таким рвением взялась за Катю. С удовольствием возила ее по врачам, когда Костя был занят на работе. Покупала Косточке приданое, убиралась и стирала у Кати дома.
– Тебе нельзя! – отгоняла она Катю, когда та, исполненная благодарности, пыталась в чем-то помочь. Порой Катя даже обижалась, ощущая себя инкубатором, жалким коконом для взращивания прекрасной бабочки.
Маринин муж, Алексей Савельев, возглавлял знаменитое на всю Москву агентство недвижимости, а Константин Королев занимался всеми юридическими вопросами, неизбежно возникающими на этом тернистом пути. Они были компаньонами. И в тот страшный день, сломавший Катину жизнь, компаньоны должны были быть в проклятой машине вместе. Но в последнюю минуту Алексей не поехал...
Потом, когда все закончилось – Костю похоронили, а крошечная Косточка умерла, так и не успев родиться, – выяснилось, что Катин муж не оставил после себя ничего, кроме долгов. Многотысячные долларовые счета, о которых он без устали твердил, оказались фикцией, миражом, растаявшим как дым. Алексей Савельев помог Кате продать новую четырехкомнатную квартиру, выходившую окнами на Чистые пруды, и переехать на окраину, в район Речного вокзала. Вырученные деньги почти все ушли на погашение Костиных долгов, Кате едва хватило на косметический ремонт и дешевую мебель Шатурской фабрики.
– Обобрали тебя как липку, – ворчала Елена Анатольевна.
Но Кате было все равно. Ведь она тоже умерла в тот страшный день. Вместе со своей семьей.
Антон Молчанов вернулся домой около семи, прихватил Браунинга, шоколадного добермана, и отправился на ежевечернюю пробежку.
Удерживая Брауна на поводке, перешел дорогу и спустился по пологому склону вниз, к реке. В сгущающихся сумерках в покрытой мелкой рябью черной воде, как в зеркале, отражались светящиеся окна. Антон отстегнул поводок от ошейника и устремился вперед по давно проторенному маршруту.
Появление Браунинга в жизни Антона было связано с неприятными воспоминаниями. Около пяти лет назад Молчанов в составе опергруппы выехал на тройное убийство. В окрестностях Москвы, прямо на обочине МКАДа, был расстрелян преступный авторитет по кличке Лексус, прозванный так за неуемную страсть к автомобилям данной марки. Вместе с ним погибли и два его охранника. По салону шикарной, изрешеченной автоматными очередями иномарки метался обезумевший от ужаса и страха маленький щенок. Как он остался жив, а главное, невредим в той мясорубке – тайна, покрытая мраком.
– Вот это да! – почесал затылок Борька Варламов, друг и коллега Молчанова. – Чего с ним делать-то? Куда девать? Антонио, может, ты возьмешь, а? Я не могу, у моего мелкого аллергия на животных.
– Я? – растерялся Антон. – Меня же целыми днями дома не бывает. Он загнется от голода и скуки.
– Да на время хотя бы, потом отдашь кому-нибудь, – канючил Варламов. – Глянь, какой красавец! Породистый небось, зараза. Аристократ, мать его за ногу. Голубых кровей, не то что мы с тобой. Уйму денег небось стоит.
Так Браун поселился у Молчанова. Поначалу Антон честно пытался пристроить щенка в хорошие руки, но постепенно привык, прикипел душой к маленькому созданию. Да и такой бескорыстной любви и безоговорочной преданности он прежде не встречал.
Антон бежал по берегу, вдоль реки. Стремительно темнело, при дыхании изо рта вырывались клубы пара. Лето пролетело мимо, как скоростной поезд. Да и лета толком не было, сплошные дожди. Трава от постоянной влаги вымахала выше человеческого роста. Сейчас она пожелтела, пожухла, но все равно выглядела непроходимой чащей. Внезапно Браунинг остановился и угрожающе зарычал. Шерсть на холке вздыбилась, ноздри заходили ходуном. В зарослях блеснули два зеленых глаза, следом раздалось дразнящее «мяу». Пес пригнулся и, крадучись, скрылся среди буйной растительности.
– Браун, ко мне! – тихо позвал Антон. На тропинке показалась удивленная длинная морда. Браун забавно склонил голову набок и в недоумении уставился на хозяина. – Ко мне, я сказал! – повторил Антон и побежал дальше.
