— Нам нужен роман средней упитанности, восемьдесят тысяч слов. Пятьсот тысяч знаков, примерно, — сказал Иванов.
Я важно кивнул. У меня и половины не было. После редакции текст похудеет вдвое. Писать — это значит сокращать, говорил Чехов. Для литературы сокращения целебны, вот только мне сокращать нечего.
— К сентябрю успеешь? Хотя бы полуготовое, показать редакторам? — спросил Иванов. Я обещал успеть. С новым портфелем жизнь казалась простой и светлой. Деньги страшно разжижают мозг.
Мы уговорились встретиться в сентябре. Дети домучают учебный год, отправятся на лето к бабушке. Кот тоже поедет, одиноко воя в багажнике. У него нет выбора. У нас никто не спорит с бабушкой, все грузятся и пылят навстречу свежим ягодам и помидорам. Бабушка — это вам не добрый Зевс, все ее слушаются.
Три месяца я буду жить один. В отдельном доме. Вставать не очень рано, пить какао, писать тысячу слов в день, обедать, гулять. Потом сиеста и снова работа до ночи, редактирование. В таком писательском раю можно вымучить что угодно. Если к тому же телефон отключить, — не только роман, живую материю воссоздать можно из воды и молний. Тем более с видом на реку и коз.
Мой благодетель проглотил кофе, стрельнул желтым глазом за окно и выдал записку с телефоном и адресом.
— Дом в закрытом поселке. Юрмала. Адрес — улица Променадес, пять. Оформлен на Александра Иванова. Менеджера зовут Ирина, скажешь, что от меня. Она выдаст ключи, покажет, расскажет, обнимет, почешет пузик. Все. Если конура понравится, когда-нибудь сможешь выкупить. Потом. С пятой книги. Там, правда, пастораль. Приличные, скучные соседи…
Вот так, тихо и ласково, работают современные работорговцы. Полная анестезия, никакого дискомфорта. Наоборот, Александр Иванов казался ангелом с переливчатым нимбом. Хотелось расцеловать его в глаза и щеки, как бассет-хаунда. Не читая, я подписал новый договор и сунул записку с адресом в бумажник.
Моя хрущевка — сорок семь метров, полторы комнаты. Крыша течет, стена промерзает, на лестнице ночуют бомжи. Иногда хорошие, а иногда нагадят и сбегут. С другой стороны, предыдущая квартира была еще хуже. Помесь собачьей конуры и скворечника. Не квартира даже. Комната, она же и кухня, на втором, последнем, этаже деревянного барака. Лестница почти веревочная. Пятнадцать черных, никогда не освещенных ступеней казались северным склоном Эвереста. Нетрезвому человеку взобраться почти невозможно. Жильцы соседней квартиры, муж-дурак и жена-графиня, часто ночевали прямо в подъезде, у входа. Во всем доме только эта соседка всегда возвращала латик, одолженный на пузырь. Может, и правда графиня, кто ее знает.
Сортира в той квартире не было. Дом строили до революции. Ранние, начала прошлого века, пролетарии не считали за труд сбегать в будку на заднем дворе. Будка тоже была ровесницей революции. Страшная, дряхлая, тонкий настил над пропастью в нехорошую бездну. Доски опасно прогибались и трещали, никаких посиделок там не хотелось. Вбежал — выбежал. Когда и с кем произойдет беда — никто не знал. Было понятно лишь, что однажды случится. Поздние гости после глиссандо по лестнице выходили во двор, а там черные кусты, похожие на маньяков, серая тропа и эта будка, дверь в иные миры.
Мне до сих пор снятся сны, в которых я живу большой совой в дупле на дубе и писать бегаю в соседний лес. Я хоть и сова, а летать не умею даже во сне. Возвращаюсь — дуб вырос. И стою под дождем, и не знаю, как взобраться. С другой стороны, в той квартире была дровяная печь, источник ароматной двуокиси углерода, сказочный очаг.
В хрущевке полный кран горячей воды, санузел — уютная библиотека. Соседи снова алкоголики, но культурный уровень выше. Если отдубасить самого горластого, обретешь авторитет, будешь указывать, кому под каким кустом валяться можно.
Мне не нравится Юрмальский пафос. Добровольно к этим мажорам я бы не переселился. Но Люся назвала меня нищебродом. И все любимые маргинальные мелочи — вид из окна на пьяниц, сирень, продавленный диван, кот наглый и умный, омлет в щербатой тарелке — все стало родным и жалким. Юрмала показала бы, кто из нас двоих мужик, Люся или я. На миг стал слышен даже скрип ее зубов — признак удушливой зависти.
На следующий же день я уволился из домоуправления. Напрасно ругалась женщина с новой ванной. Тщетно махал кулачищами мужчина с текущим унитазом. Я всем объяснил, что никогда больше не возьмусь за трос с ершиком. Для верности продал навсегда полный сарай прекрасных инструментов. Вместе с сараем. Пошел и приобрел кабинетный стол, такой просторный, что можно сажать некрупные самолеты. Купил лампу, как у Мюллера в фильме про Штирлица. Настенные часы купил, чайник и новое кресло, чтобы кот мог драть вату из него, не сдерживая себя и не экономя. Еще купил книгу «Как написать гениальный детектив». Последним штрихом стал синий халат, удивительно мягкий. И только потом я вспомнил, что везти это добро мне некуда. Пришлось превратить старую свою квартиру в декорации спектакля про взрыв на мебельном складе.
В Российской топографии пять километров списываются как погрешность карты. В Прибалтике это огромное расстояние. Можно нечаянно покинуть свою страну и углубиться в соседнюю. Поселок приписан к Юрмале ради престижа. На самом деле слева лес, справа болото. До пляжа полчаса с пересадками, до центральной улицы с полуголыми нимфами еще дальше. Но воздух свежий.
Я не знаю, сколько здесь домов. Очень много. В середине нулевых россияне скупили под Ригой дачи, получая заодно и вид на жительство. Приморские леса заросли новыми домами, будто срисованными с немецких пасторалей. Вот и тут все строения разной формы, но с одинаковыми синими крышами. Очень нарядно. В центре деревни искусственное озеро, парк с готовыми мангалами и дорожки для бегунов. Газоны, деревья — все подстрижено, выметено, причесано и поцеловано. В центре огромный плакат с пиктографической инструкцией: собака какает — совочек — мешочек — счастливые лица. И никаких алкоголиков на травке, въезд охраняют совсем не бутафорские верзилы с дубинками.
Они меня не пускали. Пришлось звонить менеджеру Ирине. Она мгновенно сняла трубку, ответила мужским баритоном. «Я вообще не Ирина», — признался голос. Какой-то заместитель. Ирина уехала, но кольцо всевластья оставила. Заместитель прибежал, молодой, горячий. Все куда-то звонил и смотрел на часы, очень спешил. Выдал ключ, приказал сделать копию, оригинал сдать охранникам. Он замещает Ирину первый день и многого еще не знает. Назвал меня Александром, сказал, что их компания рада со мной сотрудничать, дом через три перекрестка прямо и три налево. Седьмой квартал, литера «Н». Как в слове «новость». Юноша профессионально улыбнулся и сбежал. Ну и ладно. Я нашел нужный адрес, не без волнения вставил ключ в замок.
Дом не широкий и не длинный, два этажа и в крыше кокетливая башня. Именно из нее видна река. Не сразу, конечно. Нужно высунуться по пояс в бойницу и посмотреть за зюйд-вест. Там, за деревьями, будто бы блестит чего-то. Молодец Иванов, не соврал. В этой башне я устрою кабинет.
На втором этаже три спальни. После лета вернутся девчонки, у каждой будет своя берлога. Перестанут драться по утрам, и вообще всем нужны закутки. Коту комната не нужна, он живет везде, а прятаться ходит в шкаф с бельем. Вот и угадайте теперь, кто здесь отличный отец с раздельными апартаментами.
Внизу гараж, бойлерная и баня. В гостиной камин нескромный, стеклянная стена с видом на ель в палисаднике. Занавесочки, салфеточки, цветы на окне, кто-то же их поливает. В холодильнике вино, сыр, свежая зелень. Не думал, что в арендованном жилье бывает так уютно. На секунду закралось даже подозрение — а тот ли это дом. Но адрес в записке совпал и ключ подошел. Все-таки дорогое жилье — это вам не хостел в Выдропужске. Молодцы менеджер Ирина и торопливый ее помощник.
В стенном шкафу остались чьи-то вещи. Женские. Прежней владелицы, видимо. Пришлось звонить Иванову, спрашивать, чья одежда и как с ней обходиться. Иванов ответил жестко: все выбросить на помойку. Никаких сомнений. Хозяйка съехала и точно не вернется. По договору мы не обязаны хранить чужие тряпки. Странно. Джинсы всякие, юбки, надписи «Dior», «Versace». Всем бы считать такое тряпками. Свиньи все-таки эти богачи. Некоторые одежды и не поймешь, на что надевать. То ли шапка с карманами, то ли шорты на три ноги. Бомжи на свалке голову сломают. Настоящее непонятно что от кутюр.
Я очистил три шкафа, утрамбовал гардероб в мусорные пакеты, вынес и сложил у контейнера. От избытка чувств ринулся мыть пол, пустил на тряпку джинсы от Ковалли. В таком чистом, с вымытым полом коттедже запросто заведется новая женщина. Даже не очень спортивный писатель возле этого камина покажется милым и подтянутым.
