Джорджи хотелось схватить его за плечи.
Обнять его и повиснуть на нем, оторвавшись от земли.
Уткнуться ему в шею и почувствовать его руки, обнимающие ее излишне крепко.
– Люблю тебя, – сказала она в ответ, сомневаясь, что Нил слышит ее слова.
– Я люблю вас! – крикнула она девочкам, стуча в заднее стекло и прикладываясь к нему губами.
Джорджи знала: это их рассмешит. Заднее окно их машины было густо заляпано следами «стекольных» поцелуев.
Девочки ошалело махали ей. Джорджи отошла от машины и тоже принялась махать им обеими руками. Нил о чем-то говорил с водителем. На нее он даже не взглянул. Джорджи до последнего надеялась, что он все-таки посмотрит. Но машина тронулась и завернула за угол. Руки Джорджи застыли в воздухе.
Вот они и уехали.
Тебе помочь?
Джорджи встрепенулась. Рядом стоял Сет и легонько постукивал папкой по ее макушке. Джефф Джерман снова потребовал срочно переделать эпизод, пока сценаристы не разъехались на праздники. Обычно Джорджи занималась концовками сама, поскольку не доверяла эту работу другим. Здесь она полагалась на собственные силы. Казалось бы, сама установила такой порядок, нечего и досадовать. Но она порой досадовала.
Сегодня большинство сценаристов лишь делали вид, будто работают. В кабинетах было шумно. Выпив, их обитатели словно нарочно решили горланить рождественские песни, чем и занимались с двух до половины четвертого. Потом кто-то, вероятно Скотти, пытался подсунуть ей под дверь поднос с креветками. Сейчас часы показывали шесть. Кабинеты опустели, а Джорджи успешно вносила последние изменения в эпизод, не устраивавший капризного комика.
– Я спросил: тебе помочь?
– Нет. Сама справлюсь.
– Ты уверена?
– Угу, – ответила Джорджи, не отрываясь от монитора.
Сет встал возле ее части стола, рядом с клавиатурой.
– Значит…
– Значит… что?
– Значит, они полетели в Омаху.
Джорджи покачала головой, хотя ответ был утвердительным.
– Логичное решение. Билеты заказаны. У меня всю неделю работы невпроворот.
Дальнейшие объяснения она считала излишними.
Сет уселся на стол и ногой слегка пихнул ее руку. Джорджи вопросительно подняла голову.
– Ну а ты что намереваешься делать на Рождество?
– Поеду к маме.
Это была почти правда. Мать не будет возражать, если Джорджи не поедет с ними в Сан-Диего, а останется в их доме.
– Ты могла бы поехать и к моей маме, – сказал Сет.
– Конечно, если бы у меня не было своей.
– Или я могу отправиться к твоей маме, – усмехнулся Сет. – Она меня любит.
– Она любит всех, кто не входит в число ее ближайших родственников.
– Кстати, сегодня утром она трижды сюда звонила. Твоя мама считает, что ты нарочно не меняешь аккумулятор. Удобная причина, чтобы не говорить с ней по мобильному.
– Я запомню, – сказала Джорджи, снова впериваясь в текст эпизода.
Сет встал, закинул на плечо свою элегантную сумку. Джорджи уходить не торопилась. Еще какой-нибудь час или чуть больше, и она разделается с этим чертовым эпизодом. Ее подмывало изменить и несколько начальных реплик.
– Эй, Джорджи!
– Ну чего тебе? – спросила она, продолжая набирать текст.
– Джорджи! – уже с другой интонацией произнес Сет.
Она снова подняла голову. Сет смотрел на нее, мешкая взяться за ручку двери.
– Мы с тобой так близки, – сказал он. – Все происходит само собой. Наконец.
Джорджи кивнула и попыталась улыбнуться. Улыбки не получилось.
– До завтра, – сказал Сет и исчез за дверью.
Звонок сестры настиг ее по дороге домой.
– Мы поели без тебя, – сообщила Хизер.
– Что?
– Девять часов вечера. Мы проголодались и решили тебя не ждать.
Ну да! Она же обещала приехать к обеду.
– Очень хорошо. Передай маме, что я позвоню ей завтра.
– Мама хочет, чтобы ты приехала сегодня. Она говорит, что твой брак разваливается и потому ты нуждаешься в нашей поддержке.
Джорджи хотелось закрыть глаза, но за рулем такие штучки кончаются не лучшим образом.
– Хизер, мой брак не разваливается, и я вовсе не нуждаюсь в вашей поддержке.
– Скажи еще, что Нил не бросил тебя и не увез детей в Небраску!
– Он не увез их, а повез к бабушке, по которой они соскучились. Вы, поди, уже напридумали, что он собирается судиться со мной из-за опеки над девочками.
– А тебе не кажется, что однажды такая мысль может прийти ему в голову? Добиваться полной опеки.
Однажды… может, вдруг подумала Джорджи.
– Тебе все-таки стоит приехать, – не унималась Хизер. – Мама сделала макароны с тунцом.
– И горошек туда положила?
– Ни одной горошины.
В Калабасасе Джорджи ждал пустой дом. Пустой чемодан, брошенный рядом со шкафом. Пустая постель.
– Хорошо, я приеду, – сказала она сестре.
Джорджи выложила ключи и мобильник на прилавок. Она давно отказалась от сумок. Водительское удостоверение и кредитную карточку она держала в бардачке машины.
– У тебя есть зарядник для айфона? – спросила она у Хизер.
– Был бы, если бы ты купила мне айфон.
Сестра стояла рядом, уплетая макароны с тунцом прямо из стеклянного контейнера.
– Я так поняла, что ты пообедала вместе со всеми.
– Нечего говорить со мной в таком тоне! Испортишь мне пищеварение.
Джорджи выпучила глаза:
– В нашей семье никто не жаловался на пищеварение. Насколько понимаю, ты сейчас внаглую лопаешь мою порцию.
Хизер еще раз набила рот макаронами с тунцом и лишь тогда протянула контейнер сестре.
Хизер было восемнадцать. «Дитя жизненного поворота». Поворот совершила мать Джорджи, решив сблизиться с мануальным терапевтом, у которого работала. Затем произошел «залет». Родители Хизер поженились, но их брак продлился ровно до рождения дочери.
Джорджи к тому времени уже училась в колледже; таким образом, сестры прожили вместе меньше двух лет. Иногда Джорджи ощущала себя не старшей сестрой Хизер, а ее теткой.
Внешне они были очень похожи. Почти близняшки. Как и у Джорджи, у Хизер были светло-каштановые вьющиеся волосы и синие глаза с поволокой. Фигурой Хизер напоминала Джорджи времен учебы в старших классах – такие же сплющенные песочные часы. Правда, ростом Хизер была повыше.
Наверное, в дальнейшем рост поможет ей во время беременности, и будущий ребенок не станет бить ей в живот, как в карибский стальной барабан.
«Эти кесаревы сечения!» – любила театрально восклицать мать Джорджи.
Можно подумать, Джорджи напрашивалась на два кесаревых или выбрала их по собственной лени.
«Вас обеих я рожала без всяких ухищрений, и мое тело быстро пришло в норму».
– Ты чего таращишься на мой живот? – спросила Хизер.
– Пытаюсь вызвать у тебя несварение желудка.
– Джорджи! Ну наконец-то!
Мать вошла в кухню, прижимая к себе небольшую, но весьма беременную мопсиху. Следом появился Кендрик – отчим Джорджи, высокий афроамериканец. Он как вернулся со стройки в пыльной одежде, так и не успел еще переодеться.
– Я даже не слышала, когда ты приехала.
– Только что.
– Я сейчас разогрею тебе макароны.
Мать забрала у Джорджи контейнер, а взамен вручила собаку. Мопсиху Джорджи держала на расстоянии, стараясь не притрагиваться к беременной псине. В сентиментально-романтических комедиях так себя ведут злодеи, которых вычисляешь с первых минут. Но Джорджи это не заботило. Пусть считают ее злодейкой.
Кендрик пришел ей на выручку и забрал мопсиху.
– Джорджи, как дела? – спросил он.
Кендрик не лицемерил. Он был очень мягким и заботливым человеком. Но сейчас от его заботы Джорджи хотелось крикнуть во весь голос: «Мой муж меня не бросал!»
Однако Кендрик не заслуживал подобного спектакля. Он был впечатляющим молодым отчимом, о котором падчерица может только мечтать. Кендрику было сорок. Всего на три года больше, чем Джорджи. Ее мать познакомилась с ним, когда он пришел чистить недоразумение, которое они именовали своим бассейном.
– Спасибо, Кендрик. У меня все замечательно.
Мать, возившаяся с микроволновкой, покачала головой.
– Честное слово! – излишне громким голосом заверила их Джорджи. – У меня все даже очень замечательно. Я ведь не просто так осталась дома. Не из-за какого-то дурацкого упрямства. Наше шоу вот-вот получит великолепный шанс.
– Ваше шоу? – переспросила мать. – По-моему, у него и так высокий рейтинг.
– Нет. Я имею в виду не «Джефф сыт по горло». Я говорю про наше собственное шоу. Оно называется «Бегущее время».
– А этого «сытого по горло» я просто не могу смотреть, – поморщилась мать. – Особенно когда показывают его сынка. Юный наглец. Вечно всем дерзит. Ни капли уважения.
– Это ты про Трева? – спросила Хизер. – Странно. Трев всем нравится.
В телевизионной семейке Трев был средним сыном. Джорджи гордилась придуманным ею персонажем: вечно насупленным двенадцатилетним мизантропом, не любившим никого и ничего и умевшим делать только пакости.
