— Ну вот, — сказала я.
Он посмотрел на меня выжидательно, отчего сделалось вполне понятно, что за этими словами последует продолжение. Но тут на меня нашел очередной ступор: на языке снова не оказалось слов, которые можно было бы ему сказать. Я попыталась придумать, что бы могло последовать за таким многообещающим началом, в чем не было бы оскорбительной снисходительности или откровенного вызова, а напротив — симпатия и интерес, но поневоле спасовала. (На самом деле я чувствовала неподдельные интерес и симпатию к этому человеку, так что вопрос был не в том, чтобы разыграть перед ним материнские чувства. Мне в самом деле был небезразличен этот человек, пришедший к нам с улицы.)
— Ну как, нравится у нас?
Он пожал плечами. Возможно, не понял вопроса. Я уточнила:
— Давно не бывал в такой обстановке. Когда ты последний раз ночевал в доме?
Тут ведь не было ничего оскорбительного или вызывающего, не правда ли? Если бы я, например, ежедневно ночевала на улице, то, попав к кому-то домой, ничуть бы не оскорбилась подобному вопросу. Каждый может очутиться в его положении, что ж тут такого. И потом, таким вопросом его можно было разговорить и получить представление о его жизни, сфере занятий. Единственная опасность: он опять же мог уловить тут подвох. Вот, мол, мы, смотри какие — как обустроились, какая у нас кухня и прочее.
— Не помню, — пожал он плечами. — Должно быть, еще у матери.
— Это когда?
— Пару лет назад. А правда, Али Джи[39] — прикольный?
— Кто это такой?
— Да комик по телеку.
— Даже не знаю. Ни разу не видела.
— Ничего особенного, — заметила Молли, присаживаясь за стол.
— А ты откуда знаешь? — спросила я. — Ты разве смотрела этот сериал?
— Не смотрела. Фильм про него показывали. Он вообще не смешной. Просто вид у него дурацкий.
Наступила пауза.
— А почему вас зовут Обезьяной? — спросила Молли.
— Не знаю. Прозвали так. А тебя почему зовут Молли?
— Потому что папе не понравилось имя Ребекка.
— А-а, — безразлично протянул он. — А цифровуха[40] у вас есть?
— Нет.
— А кабельное?
— Да.
— А спортивный канал «Скай»?
— Нет.
— Угу.
Это прозвучало скорее разочарованно. Похоже, мы не оправдали его надежд. Положа руку на сердце, Обезьяна меня тоже несколько разочаровал. Я не могу ответить ни на один его вопрос, и мы совершенно не в курсе вещей, которым он придает цену. То есть у нас не было общих интересов — и разговор не клеился. Список можно было продолжить: помимо спортивного канала у нас, оказывается, нет собаки, штанги, мотоцикла. Получалось, он не хотел помочь мне понять, как вышло, что он оказался на улице, а стало быть, и я не могла продемонстрировать ему себя с лучшей стороны — с той, с которой сегодня хотела бы показать себя. Ведь Кейти — это доктор, Кейти — это терапевт, Кейти — это внимательный собеседник и, в перспективе, разрешитель неразрешимых проблем, готовый всегда и каждому прийти на помощь. Обезьяна отправился в ванную, где его ждало еще одно разочарование: у нас не оказалось душевой кабинки.
Пару дней все было спокойно. Обезьяну мы видели лишь по вечерам. Он ничего не говорил о том, как проводил день, но и так было понятно, что со старыми привычками порвать трудно, да и прежние друзья для него важны, так же как и для всякого из нас. Но наступил вечер, когда он притащил с собой целую кучу мелочи и вывалил ее на кухонный стол, объяснив, что это «на хозяйство». У нас возникло уверенное предположение, чем именно занимается Обезьяна в свое «рабочее время». Деньги я взяла через силу: как бы там ни было, в конце концов, он единственный человек в доме, кроме меня, кто хоть что-нибудь зарабатывает. Он был вежлив, обходителен, сдержан, никому не навязывался, читал, смотрел телевизор, играл с Томом на компьютере, был доволен едой и не выдвигал никаких диетических требований, в отличие от вегетарианца ГудНьюса.
Однажды, оставив детей на проживающих в нашем доме гостей (представляю разговор с родителями: «А кто сейчас сидит с детьми?» — «Да как обычно, ГудНьюс и Обезьяна, гуру и беспризорник»), мы отправились в ближайший кинотеатр. Там шел фильм с Джулией Робертс в главной роли: она играла мать-одиночку, которая устроилась работать в юридическую фирму и вдруг обнаружила, что компания, занимающаяся водоснабжением, травит горожан. Будучи адвокатом, она возбудила дело против компании, требуя компенсации ущерба тем, кто подорвал свое здоровье. Потом у нее не сложилась личная жизнь с сексапильным бородачом, и она забросила воспитание детей. Зато она осталась Борцом За Права, и вскоре компания-вредитель вынуждена была пойти на уступки, а у нее, с одной стороны, симпатичный бородатый сексапил и двое несчастных детей в виде несостоявшейся семьи, а с другой — сотни людей с подорванным здоровьем, так что в конце концов все было справедливо и в ее притязаниях, и в ее нескладывающейся личной жизни. Фильм был так себе, но мне понравился, потому что это, во-первых, все-таки был фильм, к тому же еще и цветной, и в нем имелся сюжет, в котором не было, слава богу, космических кораблей, насекомых, инопланетных монстров и стрельбы, и я проглотила его разом, как пьесу Стоппарда. Дэвиду фильм тоже понравился, потому что он втайне лелеял мысль, что это кино про него. Правда, я не знала точно, в ком он видит себя: в симпатичном бородаче или энергичной блондинке — борце за права ущемленного человечества.
— Ну как? — спросил он после сеанса. В его голосе звучали отголоски победы, только что происшедшей на экране.
— Что «как»?
— Здорово? Ты же видела.
— Что я должна была увидеть?
— Как видишь, борьба стоит того. Если берешься за дело, всегда чего-нибудь достигаешь.
— Не вижу, чего она достигла. В этом фильме, во всяком случае, никаких достижений. Все кончается хеппи-эндом, личная жизнь, правда, насмарку, но и она кончается хеппи-эндом. Не считая больных людей.
— Но ее бросил любовник.
— Она с ним сама завязала, — отметила я.
— Разве ты не на ее стороне?
Вот какое, оказывается, у него непростое, интересное мнение сложилось о фильме.
— Нет. Я на стороне компании по водоснабжению. Само собой, на ее стороне. Можно подумать, тут есть из чего выбирать. А ты, наверное, хочешь сравнить себя с Джулией Робертс?
— Нет, просто…
— Просто ты не имеешь к ней никакого отношения. И совершенно на нее не похож.
Мы остановились, чтобы дать какому-то бездомному парню пятьдесят пенсов, а затем продолжили прогулку в полном молчании.
— Но почему? В чем дело? — прервал он наконец тягостную паузу.
— Дэвид, я не собираюсь тратить время, уйму времени, чертову кучу времени, чтобы объяснять очевидное.
— Но почему? — упрямо недоумевал он.
— Почему я не собираюсь тратить время на то, чтобы объяснить тебе, что ты никакая не Джулия Робертс? Тебя это интересует?
— Да. Это важно. Скажи мне: разве есть разница между тем, что делаю я и что делала она в фильме?
— А что ты такого сделал? Может, объяснишь?
— Сначала ты скажи мне — что она делала, по-твоему. А тогда увидим, в чем разница.
— Ты, наверное, хочешь довести меня до полного безумия. Дэвид, не своди меня с ума.
— Ладно, извини. Дело в том, что и она, и я пытаемся что-то предпринять в этом мире, занимаем, так сказать, активную жизненную позицию. Вот, компания травит людей. Это плохо. Она ищет справедливости, в первую очередь для тех, кто пострадал. А вот, посмотри с другой стороны: дети вынуждены ночевать на улице. Это ведь тоже плохо.
— И тут появляешься ты…
— Я же хочу им помочь.
— Но почему ты?
— А почему она? — победно воскликнул Дэвид. Очередной бессмысленно-риторический вопрос, отвечать на который я не собиралась.
— Дэвид, так бывает только в кино.
— Фильм основан на документальной истории.
— Позволь спросить: ради этого стоит развалить собственную семью?
— Я не собирался разваливать семью.
— Знаю, что не собирался. Но двое уже несчастны. И я не знаю, сколько я это еще вынесу.
— Мне очень жаль. Прости.
— Это все, что ты можешь сказать?
— А что еще? Ты собираешься бросить меня и шантажируешь меня этим. И все только потому, что я пытаюсь сделать что-то для людей, которые ничем не могут помочь себе. И я…
— Это неправда, Дэвид. Я собиралась уйти от тебя совсем по другой причине.
— По какой же?
— По той, что ты становишься невыносим.
— Да? Чего же ты не можешь вынести?
— Ни-че-го. Твои поступки, Дэвид, невыносимы. Это… ханжество. Это самодовольство. Это…
— Люди пропадают и погибают на улицах, Кейти. И мне, честно говоря, прискорбно слышать, что ты усматриваешь в этом самодовольство.
Больше я не смогла выдавить из себя ни слова. Ну что тут еще скажешь?
