Он пожаловался:
– Бизнес задыхается. Аренда растет, зарплату – заметь, московскую! – людям надо постоянно повышать, налоги душат. Тебе-то легче, ты в крупной фирме, тебе деньги на блюде приносят.
– А интриги, знаешь, как трудно переносить. Это не легче, чем в дурдоме…
– У тебя интриги, а у меня клиенты. И попробуй не сдать заказ вовремя. Их не волнуют проблемы в моем коллективе – их интересует только результат.
– А ты бы хотел вернуться в советское время?
– Нет. Хотя сейчас я понимаю, что Перестройка оказалась такой же аферой, как и октябрьский переворот. Те, кто владели собственностью де-факто, стали владеть ею и де-юре. А прикрылись красивыми лозунгами. Выиграло меньшинство, а народ проиграл. Красные директора выиграли. Ну и Запад, конечно. Это был сговор партийной верхушки и мирового капитала…
– Ты думаешь?… У нас на работе один поэт есть, Юрий Пересветов. Он говорит, что все это происки масонов.
– Масоны тут ни при чем. Дело только в мировом бизнесе, который искал новые рынки сбыта, неразработанные природные ресурсы. И где им было их искать, как не в СССР?!
– То есть Перестройка – это коммерческий проект?
– Конечно. А ты что думал, это потеха для журналистов? Журналисты – все лишь исполнители чужой воли. В годы Перестройки мы не очень хорошо понимали, кто спонсор “Огонька”, кто подлинный идеолог Перестройки.
– А сейчас ты понимаешь?
– Конечно. Курировал “Огонек” завербованный Америкой Александр Яковлев, об этом напечатана подробная информация. Пойми, расчленить могучую державу было бы намного сложнее, если бы заграничные спецслужбы не провели мощнейшую PR-кампанию по дискредитации всего советского. После этого Запад пришел на бескрайние и сверхприбыльные рынки России и вернул сторицей средства, потраченные на “холодную войну”.
– Костик, а что же нам делать?
– Ты разбирайся со своими бабами в “Страхуй”, я буду крутить мелкий бизнесок. Уезжать из страны я не хочу, но и ждать ничего хорошего от нее не получается. Если станет совсем худо, займусь наукой, буду читать хорошую литературу. Кое-какие сбережения у меня все-таки есть.
– А что для тебя литература?
– Литература – это воскрешение. Людей, событий, городов и стран. Это единственный способ бессмертия.
– Кого ты особенно выделяешь из писателей?
– Оскара Уайльда, Маркеса, Гончарова, Бунина, Толстого, Пушкина.
– Это классики. А из современников?
– Ну Маркес – тоже наш современник. Еще я люблю Улицкую, Токареву, Маканина, Бондарева, Искандера. А вообще, с писательской братией – сплошь одни загадки… Я сейчас толком не понимаю, кто писатель, а кто телеведущий… Все писатели – в ящике. Ерофеев, Быков, Толстая, Новоженов, Донцова, Устинова…
– Но эти хоть писать умеют. Они изначально – писатели. Сейчас просто все телеведущие пишут. И Собчак, и Юля Высоцкая, и Соловьев. Они пошли к писательской славе весьма неожиданным путем. Обычно все сначала пишут, а потом пытаются пробиться. А эти сначала пробились, а потом стали писать.
– Может быть, это и правильно?
– Не знаю. Но только разве они писатели?!
– Мне кажется, что они – графоманы. А графоманы – это целая нация. Этнос. Причем вот что удивительно: чем хуже человек, тем лучше он пишет.
– Но Собчак, Высоцкая и Соловьев – не графоманы. Это бизнесмены. Очень успешные бизнесмены, к которым я отношусь с уважением, хотя и понимаю, что они, конечно, не писатели.
Говорили еще долго, часов до одиннадцати. Домой приехал полдвенадцатого, Наташа и Настя меня слегка пожурили. Но потом простили. Доча еще что-то писала на компьютере, мы с Наташей, как всегда, болтали, в основном о ней, о Настюшке. Она росла, становилась взрослой девицей, заканчивала десятый класс. Училась она хорошо по литературе и русскому, немецкий язык ей тоже давался легко. Алгебру и геометрию благополучно списывала у школьных подруг.
А еще Настюшка записалась в театральный кружок, с утра до вечера стала пропадать на репетициях, буквально бредила сценой.
Она не пропускала ни одной московской премьеры, читала от корки до корки журнал “Театр”, знала все про свою любимую актрису Марлен Дитрих. И готовилась поступать в театральное училище.
Настюшка с возрастом совершенно не менялась, по-прежнему много рисовала, играла на флейте, писала стихи и песни, обожала устраивать представления – наряжалась в клоунскую одежду и нас до коликов смешила.
Ее материальные запросы оставались минимальными.
Накануне ее семнадцатилетия я спросил у нее:
– Настюшка, что тебе подарить на День рождения?
– Тетрадки для рисования! – ответила дочка и посмотрела на меня своими красивыми голубыми и по-прежнему детскими глазами.
Еще Настя – начиная с шестого класса – ходила в Москве в музыкальную школу Ходила четыре года, а потом бросила. Мы стали ее ругать. Потом я спросил:
– Настюшка, ну почему?
– А я в музыкальной школе не лучшая…
Мы ее, наконец, поняли. И ругать перестали. Если не быть лучшим, тогда резоннее вообще ничего не делать.
…Утром я пришел в офис с опозданием. Зашел в отдел.
Лера обсуждала своих детей с Эльзой и Надеждой:
– Ну, если Алина, младшенькая моя, дура, что я могу сделать?! Тупица! Купила седло для коня, вместо того чтобы купить ц?епочку на шею. Если есть деньги – надо делать как надо. А она – тупица. У меня всегда был трезвый взгляд на вещи… А у нее нет. Дались ей эти лошади, в секцию записалась, конкур, видите ли, она любит. Какой на фиг конкур? Я и слов-то таких не понимаю.
Белкина с Плотниковой вышли, Юринсон с Любой готовили праздничный номер корпоративной газеты, посвященный 8 марта, мы сидели с Лерой и потихоньку болтали. Она “разошлась”. Она по традиции трендела, в основном, о Надежде.
– Все-таки Надька – профи, хотя, конечно, откаты со всех своих фирм берет. Вы, наверное, думаете, что я дура, но я не дура.
– Нет, Лерочка, – сказал я, – я не думаю, что ты дура. Раз ты уцелела при всех “страхуевских” режимах, значит, ты очень даже не дура. А сейчас давай немного поработаем. Позвони, пожалуйста, Ольге Федоровой в Краснодар. Они давно обещали прислать полис на согласование.
Лера стала звонить:
– Але, Краснодар? Филиал “Страхуй”? Ольгу Федоровну!
Я:
– Федорову, Федорову…
Лера:
– Да-да, поняла. Але, это Ольга Федоровна?
Ольга сказала в трубку:
– Федорова.
Лера:
– Да-да, помню. Ольга Федоровна? Да? С вами хочет побеседовать Евгений Викторович.
Мы переговорили. Ольга пообещала к вечеру прислать материалы.
Я поблагодарил ее и робко и стыдливо попросил Лерку сходить в “Макдоналдс”, купить мне кар-тофель-фри, чизбургер и колу.
Она это восприняла, как ни странно, спокойно:
– Чего ж вы раньше молчали? Я бы уже давно сбегала.
…Надюшка и Лера договорились, что скинутся по двести рублей и пойдут домой к прорицательнице Тамаре, близкой Лериной знакомой.
– Евгений Викторович, вам ничего узнать не надо?
– Да нет, потом расскажешь, что она вам скажет.
Пришли.
Тамара отвечала на вопросы конкретно.
Лера спросила:
– Что будет с Евгением Викторовичем?
– Ему предложат другую должность, но он останется.
Надя:
– Дадут ли мне работать с моими фирмами?
– Дадут.
Лера думала и о других членах коллектива:
– А кто такой Гальпер?
– Гальпер – очень серьезный человек – с ним лучше не шутить. Но он не хозяин.
– А кто хозяин?
– Вам это знать необязательно.
…На следующий день утром Лерка прибежала ко мне в кабинет:
– Ну, я же говорила, Евгений Викторович, что Надька – воровка. Первым делом, сучка, спросила у Тамары, дадут ли ей работать с ее фирмами. Ну, вы меня извините, Евгений Викторович, посмотрите, как она одевается. Восемнадцать пар обуви! Как отпечатала буклет к совещанию директоров в Анапе – дубленочку себе справила. Говорит, что муж купил. Но муж у нее объелся груш, ни хера не зарабатывает.
Потом стали болтать с Леркой в целом о взаимоотношениях полов.
Она рассказала, как ходит на танцы.
– Я туда хожу уже года три. Всех своих любовников там нашла. Игорек мой – оттуда. Я с ним уже полтора года трахаюсь.
– А там можно девушку снять?
– Легко. Некоторые девки сами мужиков снимают.
– Неужели, правда?
– Правда. Трахаться-то всем охота. Я вас тоже туда отведу. Хотите?
– Да ты что?! Я ведь женат… А где это?…
– На Автозаводской, в клубе. Там две категории мужиков. Окулисты (эти стоят по стеночке, смотрят по сторонам, ждут, когда их снимут) и акулисты (эти – хищники! – снимают сами).
– А какие лучше?
– Акулисты, конечно. Окулисты никому не нужны. Они посмотрят на телок, ночью подрочат, вот и вся недолга. Кому они нужны!
Пока трепались с Леркой, позвонил Мендросов. Вызвал меня к себе.
– Ну, как праздничный номер – к 8 марта?
– Готовлю. На всех порах.
– У меня есть претензии. Я посмотрел верстку первых двух полос. В номере нет галантности. Ты просто поздравил женщин от имени Генерального и все. Этого недостаточно. Нужно про каких-то наших баб написать.
