Теперь мы не видим друг друга. А Петр Иваныч еще и напуган высотой кучи… Он еле-еле спускается со своей мусорной крутизны. Шажками… По сантиметру…
– Как?.. Как я теперь слезу? – взвывает старик, панически боящийся (как и все мы) сломать шейку бедра.
– Иди вдоль холодильников… Петр!.. Держись за них рукой!
– Ч-черт!
Нас разделял свал холодильников – белые их призраки – ориентиры. Пять-шесть агрегатов. Даже во тьме их остовы круто белеют. Во всяком случае, их видно. Молочные пятна в черной ночи.
В сердцах Петр Иваныч отшвырнул ослепший фонарик, тот гремит, прыгает по пивным банкам вниз… вниз… прямо ко мне. И где-то под самой горой хлама вдруг загорается, оживает.
Я спешно бросаюсь туда. Боюсь упасть… Матюкаюсь. Под ногами чавкает лужа… Пробравшись к фонарику, хватаю его, стискиваю и радостно направляю на Петра Иваныча… После чего фонарик с некоторой величавостью снова гаснет.
Я оскорблен, вскрикиваю. Я кричу в осточертевшую тьму – а из тьмы мне в отклик раздается ответный крик – вопль радости! И какой вопль!.. В одном из холодильников, открыв его на случай (или старик распахивал все подряд?), Петр Иваныч обнаруживает свою пропажу… Ощупью.
– Вот он! Телевизор!.. Зде-ееесь!
Медленно и нежно Петр Иваныч извлек свое добро. Нет, не вчерашнее старье. Не наскоро купленную громадную образину… Нет! А тот свой прежний – свой маленький японский Sony! Диво, украденное полторы недели назад, припрятали до поры в одном из отживших холодильников. Там диво и таилось.
Медленно-медленно, с охами и ахами, Петр Иваныч спускается ко мне, удерживая на груди возвернувшуюся стариковскую радость, свое чудо чудес. Старик нет-нет и вопит, нашел, вернул, отыскал, то-то радости!.. Шажок за шажком… Спускаясь… Со смрадно свежей кучи.
Я тем временем устал и присел на какую-то коробку. Сижу, вертя в руках мертвый фонарик. Вышла на миг луна… И очень ясно, контурно, как в фильме, – вживую! – выросли мрачноватые величественные кучи. Островерхие! Рельефные!.. Прямо-таки Главный Кавказский хребет… Я даже поискал двуглавый Эльбрус…
Свалка сияет. Бессмертие красоты. Горы бытового хлама светятся под луной былинными курганами.
Какие немыслимые горы старого дерьма! – смеюсь я. Это же про нас. Я ведь и сам старьё… И Петр Иваныч старьё… Пенсионер наших лет – это выброшенный сносившийся холодильник. В нем только и прятать краденое.
Мы расстались с Петром Иванычем у его калитки. Такие удачливые!
– Пока.
– Пока.
На радостях (за друга!) я о себе и не думал. А меж тем я остался один без какой-никакой дружеской подсказки… В темноте… Луны уже не было.
Шагая по дороге, я сообразил, что с этой стороны поселка дача Корзуновых, где поселилась приехавшая Алка (Лидуся сказала), неприметна. Могу не найти… Даже звезд напрочь не было. Глухая поздняя ночь.
Примерно здесь… Их дачка в два этажа. Ага, вот и свеча в окошке. Алка!.. С закидонами девица. Но хороша, мила!.. Смотрел на зазывную свечу в окне, и сердце плыло – Алка ли ждет меня? Ее ли свечка?
Топчусь… Ее силуэт?.. Сил нет терпеть… Пробираюсь ближе… Но на этот раз я умнее. Сначала все-таки угляжу номерок на заборе, узнаю, чей дом. Хватит ошибок. Алка приехала!
Сменили на веранде замок. Бывает… Мне пришлось поковыряться… Ключ, типа «Юг», с бородкой на нижнем скосе.
На дачах запоры разные. Есть хитрые. Есть головоломные… Но со стороны веранды у всех одно и то же. Четыре типа ключей. Север… Юг… Восток… Ну, смелее, смелее, старик!.. Стою у дверей… Юг! Юг… еще и собака из тьмы дружески подлаяла. Давно здесь не был.
Одна из Алкиных причуд на «вы» в постели. Лежим, спим рядом – и вдруг на «вы»!.. Ну да, да, эротично. Понимаю!.. Так что меня затрясло уже с улицы… Как только увидел затеплившуюся в ее оконце свечку и понял, что Алка ждет. Алка с причудами!.. Старикашку затрясло. Подошла к окну… Силуэт… Свечка как раз погасла… Успел.
И ведь ждала! С вином. С замечательно вкусным вином.
В еле-еле пробирающемся сюда, в спальню, звездном свете я плохо видел. (Полудохлые звездочки в окне еле сочились. Буквально каплями.) Еще одну звездочку я увидел вдруг на столе… Отсвечивала бутылка… А когда я сделал шаг в сторону постели, звездочку (бутылку) со стола взяли. Это Алка, не вставая, протянула руку и с милым опережением взяла выставленную к встрече бутылку со стола. (Типично для нее. Ждала!) И я услышал призывное позвякиванье… Легкий бой горлышка бутылки о стакан… Алка!
Этот особый эффект ее милой готовности!.. Она уверенно влила вино в крепкий граненый стакан и – во тьме – легко вложила мне стакан прямо в руку. Мягко так вложила. Стильно… Это Алка. Вот и приехала!.. Расслабленная встречей, она лишь чуть пискнула, когда я ее, горячую, обнял. Но ее умолчание в самый миг встречи – тоже ее стиль. Только легонько хмыкнула. Мол, пришел, пришел, старый мудила.
Акт, правда, был тороплив, скучноват. Забы-ыли!.. Забыли друг дружку. Алкины привычно большая грудь и несколько непривычные (год прошел) худощавые плечи… Но мне нравилось… Старикашку сладко трясло… В финале я звонко вскрикнул, но не чтобы поддать огня, а от неожиданного вдруг ощущения: у меня заложило уши. Да как заложило!.. Как в самолете, даже резче.
– Что?
Алка о чем-то меня спрашивала, но негромко. А в моих заложенных ушах – вата. То бу-бу-бу. То ду-ду-ду. Конечно, у старичья такое бывает на ровном месте. (Старость выкидывает такие штуки, что ого-о!..) Мало ли как и на какой кочке наш старый комбайн барахлит.
– Как вам удается, бу-бу-бу?.. Или вам это совсем не трудно, бу-бу-бу-бу…
В Алкином «вы» всегда сладкая особинка. Как бы стиль, не утерявшийся за время… Тем более давно не видались – год!
– Что?.. Алка, повтори еще… У меня сегодня башка дырявая.
– Бу-бу-бу-бу.
Ее тело, я обратил внимание, стало холодновато, что, как известно, намекает на обязательный повтор любви. И потому я (помимо вслушиванья в обычную болтовню при встрече) уже собирался с силами… Осторожно трогал ее соски. Едва касался пальцами. Это чтобы у нее легкий щекотный ознобец. (Я никогда не грублю при повторе.)
Заодно придвинувшись ближе, даю ей пошептать мне в самое ухо.
– Что?..
– Вот я и спрашиваю… Как вам удается… Такая сейчас тьма! Улица совершенно чернильная. Ни зги!.. Как вам удается так сразу найти и угадать женщину!
Эти ее игривые вопросы!.. Но слух наладился. И я теперь отвечал легко и впопад:
– Я люблю ночь. Вот и всё.
– Не очень понятно.
– Настоящий мужчина любит ночь.
Старикашка в эту минуту был явно собой и жизнью доволен.
Алка передала мне (из ладони в ладонь) еще один, полновесный стакан с вином. Для меня это винцо вкусно, замечательно, но… но легковато. (И явно дорогое. Не мое.) Ах, Алка, к чему такие траты? Бессмысленно дорогое!
– Вкусно?
– Еще бы! – Я причмокнул.
– Ну, хорошо… Дачу вы находите, как я поняла, интуицией. Пусть!.. Во тьме добираетесь до постели на ощупь… Я поняла… А как в дырявой башке (вы сами сказали) вы удерживаете имя женщины?
– А я не удерживаю.
– Как же так?
– Я припоминаю постепенно. Вот ты – Алка-Ал-лочка. Но допустим, имя твое я подзабыл… Как и всякий мужчина, начинаю ласку с женской груди – верно?
– Верно.
От непривычного винишка я, признаться, заболтался. В первые минуты чужеродного хмеля меня, увы, иногда заносит в пошлую болтовню. Знаю. (Потом я выравниваюсь.)
– Трогаю грудь… Потом плечи… И как бы случайно касаясь лица, задеваю твой нос… Понимаешь?.. Нос… Нос почти всегда узнаваем… Но и дальше найдется характерная пожива!.. Опять и опять трогаешь, опять прочитываешь грудь.
Винишко! Легкое-то оно легкое!.. Меня слегка несло. Вернее, я сам что-то нес. Весело было.
– Грудь, это обязательно. Это важно. Ласкаю. Вот – под моей рукой спинка… Сход женской спинки к пояснице незабываем… Поворачиваю тебя на животик… Дальше…
– Про дальше понятно… И почему все-таки вы решили, что я – некто Алка?
Я опешил.
– Как?
– А вот так.
Голос ее стал жестким.
В голове у меня что-то щелкнуло и совсем спуталось. Ошибка?.. Кто же со мной?.. Неужели вместо Алки приехала некто Зойка? – еще одна, вовсе не знакомая мне подружка Лидуси. О ней тоже были какие-то слова…
– Зойка, – нерешительно сказал-спросил я, что вообще говоря в середине ночи было просто глупо.
– И – не Зойка.
Я потерялся. Я даже сел в постели. Свесил ноги…
Я вдруг явственно услышал чужой голос. (Голос уже не скрывал себя в шепоток. Голос не прятался в тихую-тихую речь.) Мое ухо наконец-то вполне расслышало – и чужесть речи, и нарастающую враждебность.
Но на всякий случай я не дергаюсь. Я по-доброму смеюсь. Ну, ошибка. Уйду, если ошибся. Старики к неожиданностям жизни привычны. Конечно, уйду… Да хоть сразу!
Расставив руки, шарю в воздухе, в пустоте, во тьме. Где рубашка… Бывает! В жизни всё бывает… Главное – одеваться неспешно… Шарю… Нащупываю ногами обувь… А вот мои брюки-брючишки где-то там, на «Алкином» стуле…
