Я с тревогой спускался вниз. Меня душило от бешенства.
Не став дожидаться лифта в размалеванном подъезде, я взлетел на пятый этаж.
— Алексей, без звонка, мы очень рады, — сказал зам. главного редактора.
— Где Артамон?
— На переговорах, ты знаешь, он деловой человек.
— Это я все знаю. У вас есть печатная машинка?
— Конечно, а что случилось?
— Я могу ею воспользоваться?
— Да, мой милый, да.
В отдельной комнате стояла допотопная печатная машинка, которой не было даже у Ильфа и Петрова.
— Мне нужно пять минут.
— Я буду ждать тебя в кабинете.
Молодая красивая секретарша принесла мне бумагу. Я посмотрел на ее ноги — ножки были стройные и аппетитные. Я знал, что Артамон женат. Мне было сейчас не до секретарш и психологий. Хотя не уезжай я, стоило…
Я посмотрел на клавиатуру и нашел первую нужную букву. Интересно — какая первая буква была в мире?
«В начале было слово, — пел Певец, — но кончились слова…» Я стал печатать:
«Сим уведомляю,
что автор — А. Сирин расторгает „Предварительный договор“ с „СООК“, подписанный А. Г. Ядовиком и автором, — на издание книги „5 интервью“.
Не дает права еженедельнику на издание интервью автора со Скульптуром, а также публикацию каких бы то ни было интервью, кусков, глав, фрагментов или отрывков из вышеназванной книги.
Требует оплатить за использование фотоматериалов из книги, а также за использование интервью „Автора с Поэтом“ на радио (без ведома или согласия автора).
Требует также вернуть три экземпляра книги, находящиеся в издательстве.
Без уважения, А. Сирин».
Я разрывал контракт на свое первое дитя — в Империи.
Алексей Наумович любезно улыбался. Я протянул ему лист.
— Алексей, ты вбежал в редакцию так, что я думал, следом за тобой ворвется ватага американских адвокатов. И нам несдобровать.
Зам был милый и любезный человек, дипломат и наблюдатель, он опасался последствий. Я мог им стоить «пару неприятных минут», судов и неустоек.
— Остынь, Алексей, не забирай у нас такую замечательную книгу. Она всей редакции и главному очень нравится. Мы издадим ее, дай только время.
— Сколько времени?
— Это главнокомандующему решать.
— Но прохвост от меня скрывается!.. А я не говорю с людьми, которые не говорят со мной.
— Алексей, Алексей!..
— Вы знаете, Алексей Наумович, что вы мне лично нравитесь и я вам симпатизирую. Но иметь дело с вашей «конторой» и вашим «командиром» категорически не хочу. Я свободный человек и не живу в вашей тюрьме. Слава Богу! Зачем мне нужен этот бред? Зачем?! Вылавливать кого-то днями, неизвестно кого!? Не хочу заводиться… Подпишите вот здесь, внизу, что вы получили письмо собственноручно, и сделайте мне копию.
Он подписал и позвонил секретарше.
— И если хоть строчка появится…
— Что ты, что ты, Алексей, мы знаем международные правила и законы. Но я хочу, чтобы ты помнил, что мы были вторые в Империи, кто тебя опубликовал. Тиражом в два с половиной миллиона.
— Лучше бы не публиковали…
Я встал, пожал ему руку, взял копию письма и вышел вон из редакции.
Будьте уверены, что мне никто ничего не оплатил и не вернул. Да я и не надеялся…
Джордж встретил меня с распростертыми объятиями.
— Как вчера доехал американский писатель по колдовыбоинам отчизны?
— Как-то.
— Садись, будь гостем. Чай или кофе? Таню или Наташу?
Я растерялся.
— А можно и то, и другое?..
— И Таню и Наташу, ты силен!
— И чай и кофе — вместе…
Рассмеялся Джордж.
— А жаль, ты моим секретаршам очень понравился. Хотел удружить! Естественно, бартером.
— Что это значит?
— Натуральным обменом.
— A-а. На кого, если не секрет?
— Потом, потом. Давай чайком сначала побалуемся. Устал тебя ждать.
Он меня ждал…
— Таня! — он нажал кнопку селектора. — Двум одиноким, необласканным мужчинам хотелось бы…
Я отключился. Что он был «бабник» — слухи доходили, но что он был «одинок» — я не знал.
Вежливо и кокетливо согнувшись, секретарша сервировала ореховый стол.
— Ему слабый, — сказал Издатель, — они там все здоровье берегут.
Улыбнувшись, она бесшумно вышла.
— Алексей, — он поднял чашку с чаем, — ты, я надеюсь, не думаешь, что я сидел сложа руки и о своем обещании забыл?!
Я замер. Речь могла идти только об одном. (Больше меня в мире ничто не интересовало.)
— Я ведь не зря давал читать роман своим дамам. Они — читатели. Мнение народа для меня очень важно. Оно не является решающим, так как решаю все я только один, но они, это мнение (и реакция), имеют корректирующее влияние. На мое окончательное решение. Я долго думал, какую выбрать из твоих книг. Ты ж понимаешь, я не могу их все опубликовать. Хотя хотел бы…
Ага. «И решил не публиковать ни одной», — докончил я.
— Пей, пей чай, а то с таким выражением лица забудешь попробовать свои любимые сушки.
Я взял машинально бублик.
— Кусай, не стесняйся, — вел он меня дальше, готовя к удару.
Я механически откусил.
— Ната и Душа в восторге от твоей книги и прожужжали мне все уши. Уже как неделю. Можешь себе представить: Сирин захватил мой дом. Ни секса, ни блядства, одни разговоры о тебе.
Я автоматически начал жевать.
— Жуй и запивай чаем. Чай хороший. Тебе нравится?
Я попробовал что-то сказать, но…
— И решил издать твой «Факультет». Возможно, тебя интересует почему?
Я все еще сидел с глотком чая в зобе.
— Он более ярок и, как мне кажется, больше подходит к нашему времени. Что ты мне скажешь по этому поводу?
Я проглотил чай.
— Я что-то должен сказать?
Я никак не верил в происходящее. И считал это из области фантастики.
— Может, ты возражаешь, что твоя первая книга здесь будет…
Я уже знал, что сейчас начнется, и спросил:
— Когда?
— Это хороший вопрос. Мой издательский план составлен, если хочешь, забит, на три года вперед.
Мои плечи поникли…
— Но как я тебе говорил, для хорошей книги, а ее персонажи мне, подчеркиваю, очень нравятся, забыв про «бабские» мнения, всегда найдутся место и бумага. Главное — бумага. Бумага у нас большая проблема. Даже для классиков, бо́льших, чем ты. Хотя уверен, что и ты им станешь.
Ах, как пел соловей. Как мне нравилось его пение!
— Поэтому послушай, что я хочу тебе предложить. И поверь, что этого я в последние годы никому не предлагал. Дай мне год, это нормально, и я издам твою книгу тиражом в двести тысяч.
Я привстал невольно.
— Садись. Издам ее в твердой обложке, с супером, и на каждом углу, в каждой газете будет реклама твоей книге. Тебя будет знать здесь каждая собака, как сегодня эта собака знает Набокова. Я сделаю тебе имя в Империи, среди читателей, а не в каких-то там редакциях еженедельников и журналов, где тебя знают только специалисты. Ну как? Удивил я тебя?!
— Я не могу поверить в происходящее… Все похоже на невероятную сказку.
— Я тебе докажу, чтобы ты всегда верил моим словам. Все, что я говорю, я делаю!
Я глубоко вздохнул.
— Зная вашу американскую жизнь и ее привычки, я уже подготовил контракт. Договор готов.
Он нажал кнопку селектора.
— Танюш, принеси бумаги.
Я так и не верил в происходящее, но надеялся, что — со временем — поверю.
Дверь бесшумно открывается.
— Положи один контракт перед господином Сириным, другой — мне на стол.
Дверь бесшумно закрывается.
— Читай!
Я читаю, но все прыгает перед глазами. Поэтому я вряд ли понимаю до конца, что читаю:
«Настоящий договор между издательством „Отечественная литература“, в дальнейшем именуемое „Издатель“, и писателем Алексеем Сириным, в дальнейшем именуемый „Автор“…»
Я спорадически-спазматически глотаю чай, когда вижу цифру: 200 000 экземпляров.
— Нравится тираж?
— Безумно.
Сегодня в Империи пятьдесят тысяч считался громадным тиражом и был равен в соотношении бывшим полумиллионным тиражам.
— Ты как, готов подписать? Я готов.
Он привстал и взял ручку со своего стола. Я достал свою. Я все еще не верил в происходящее, но оно — происходило.
— Ты — первый.
Я расписался. Потом он.
— Вот и вся недолга. Расслабься ты, большое дело: издать книгу. Я простой издатель — простого издательства.
Мы оба понимающе улыбнулись.
— Джордж, я вам очень, очень благодарен.
Я встал, обошел и поцеловал его в щеку. Издатель обнял меня.
— Поздравляю, мистер Сирин. Ваш первый книжный контракт!
Я не стал ему говорить, что первый я расторг сегодня утром. Убив…
— У тебя есть ко мне как к издателю вопросы?
И хотя их был миллион, я задал один.
— Джордж, почему «Факультет»?
