— Мы следили за этим домом…
— Никита, ты ничего не испортишь? Я никогда тебе этого не прощу!
Я сама себе не прощу.
— В дом зашел Сайд. Ваш садовник. Его засекла Мадам. Деньги забрали.
— Деньги забрали?
— Мы уверены, что из дома никто не выходил. Мы ждем.
— Я хочу позвонить в свой ЧОП! Тебе точно нужна помощь!
— Звоните. Они могут оцепить весь поселок. Я уверена, что он где-то здесь.
Свекор молчал несколько минут, и я слышала только его прерывистое дыхание.
— Но если они увидят милицию, они могут что-нибудь с ним сделать… Чтобы не было доказательств… Так?
Я не знала.
Я думала, что если бы они хотели с ним что-то сделать, то уже сделали бы.
С другой стороны, если бы они хотели его отпустить, то уже отпустили бы.
Видимо, вопрос в деньгах. Пока Сайд не вынес деньги из дома и не отдал их сообщникам, никаких мер они не предпринимают.
Непонятны две вещи: почему Сайд не пытается выбраться из дома и где его сообщники?
Мы просматривали дом со всех сторон. Иногда переговаривались по рации.
Я сидела на импровизированной табуретке из пустого баллона для краски. Хотелось есть. Я отключила звук в своем телефоне и потому, когда свекор снова позвонил, аппарат просто зашевелился у меня в руке, словно маленький зверек прямоугольной формы.
— Никита, я связался со своей службой безопасности. Они настаивают на участии, и я, честно говоря, тоже.
— Хорошо. Я тоже думаю, что в этом есть смысл. Пусть оцепят всю стройку. Чтоб никто не вышел. Только незаметно.
— Я дам твой номер.
Я кивнула.
Мы следили за домом уже несколько часов.
Где-то в глубине поселка шла активная жизнь: подвозили кирпич, кричали прорабы, работали краны; дом номер четырнадцать в третьем квартале был самым последним, и поэтому все происходящее в «Эдеме», казалось, на него совершенно не распространяется.
Перед домом стояли две пушистые сосны.
Я представила себе, как кто-нибудь купит этот дом, и будет Новый год, и разноцветные гирлянды обовьют эти сосны, а из трубы на крыше заструится уютный белый дымок.
Я смотрела на небо.
Небо казалось мне пляжем. И под теплыми, ласковыми лучами на нем загорали отдыхающие.
Отдыхающие от жизни.
Поселок был оцеплен.
Смеркалось.
— Мы не могли его упустить? — В моей рации что-то громко шипело, слова Мадам я разбирала с трудом.
— Не знаю… Я сама об этом думаю…
Я взяла телефон.
— Это Никита. Мы хотим пробраться в дом.
У начальника службы безопасности свекра был веселый молодой голос.
— Только осторожно, не спугните. Наши рации настроены на вашу волну. Жду сигнала.
С тысячей предосторожностей мы с Горой забрались в дом. Через пустое окно будущей гостиной. Мадам осталась караулить снаружи.
Стараясь не шуметь, на цыпочках, мы обследовали дом.
Я пожалела, что у меня нет фонарика. Говорят, в некоторых мобильных телефонах есть.
В доме никого не было. На всякий случай я еще раз проверила коробку. Сумка исчезла.
Рация затрещала так выразительно, словно она была человеком и у нее что-то случилось.
— Уезжают! — Истошный голос Мадам.
— Кто? — не поняла я.
— Сайд! В «мерседесе»! С кем-то! — кричала Мадам.
Я первый раз слышала, как она кричит. Я представляла себе Мадам, которая прячется за деревом перед воротами поселка и кричит в микрофон, одновременно поправляя прическу.
— Что делать? — Ее голос перешел на визг.
Мы с Горой с грохотом сбегали по лестнице.
— Задержи их! — попросила я, задыхаясь от бега.
— Как? — В ее голосе было отчаяние последнего человека на Земле.
Мы с Горой бежали к воротам.
Туда же устремились Эрудит и все остальные.
Они слышали наши вопли по рации.
Широко раскрыв глаза, словно завороженная, Мадам смотрела на медленно выезжающий из ворот «мерседес». Она видела его днем. Он стоял во дворе голубого особняка. Особняк был почти готов. Только забор не оштукатурен, и ворота с калиткой не поставлены.
Мадам решительно швырнула рацию в кусты.
Сделала два шага в сторону дороги.
Выставила ногу.
Махнула головой. Длинные каштановые волосы спадали на шею и плечи.
Она улыбнулась. И подняла руку.
В тот момент, когда «мерседес» поравнялся с ней.
Машина скользнула мимо.
Мадам потянулась с кошачьей грацией. Посмотрела через плечо.
«Мерседес» остановился. Будто у него одновременно вышли из строя все детали. Он замер.
Мадам медленно шла в его сторону.
Затаив дыхание, мы ждали с другой стороны ворот.
Ничего другого не оставалось.
Открылась задняя дверь.
Наше нападение будет вспоминаться им как шабаш ведьм. Мы кричали, тыкали им в шею пистолетами, выволакивали их наружу.
Все слова, которые они выговаривали, были женского рода. Ругательные.
Сайд сразу узнал меня.
А я узнала свой «мерседес». Он был черный, а не серебристый, как раньше. Но я узнала его.
Каждую трещинку кожи на водительском сиденье я знала как собственные морщинки.
Сайд лежал на земле.
— Быстро! — орала я, как в кино «Менты». — Где он?! Быстро говори! — Я засунула «Осу» ему в рот. — Где парень?!
С пистолетом во рту он вряд ли мог говорить — мог только мычать и крутить головой. Но это я сообразила позже.
Гора и Мадам кинулись в голубой дом. Он был пустынен. Только свет горел везде, словно дом готовился к приему.
Мы нашли его в пристройке на заднем дворе.
Он лежал связанный и с кляпом во рту. По щекам текли слезы.
Мы выпили столько Whisky, что все планы, которые мы стоили, казались нам реальными и осуществимыми.
Я начала утро с уборки. Вернее, я начала утро с того, что два часа искала, где хранится то, чем обычно убирается моя квартира. Не нашла.
Села в машину, доехала до «Седьмого Континента». Удивилась, какое количество чистяще-моющих средств есть в продаже. Накупила на двести долларов.
Протерев пыль во всей квартире, поняла, что физический труд — тоже труд.
Когда доставала шваброй паутину с потолка, вспомнила мультфильм про Мойдодыра. Хотя я умываюсь.
Полы мыть уже не смогла. Позвонила в агентство по трудоустройству. Накричала на них: почему мне месяц не присылают домработницу.
Они слабо оправдывались, говоря, что звонили мне, а я не проявляла интереса. Я в жесткой форме объяснила им, что интересы мои распространяются на другие области, но чтобы завтра у меня была домработница. Они обещали через три дня.
Я была зла и поэтому помыла полы. Когда позвонил Стас, я так ему и сказала: «Перезвоню, когда помою полы». Без всякого напускного бахвальства. И добавила, подумав: «Малыш».
Я очень устала. Успокаивала только мысль о том, что за этот день я наверняка похудела. Килограмма на три.
Я положила на глаза маску Shiseido и действительно набрала номер Стаса.
— Я не спал всю ночь, — сообщил Стас.
— Гулял? — уточнила я не без зависти.
— Да. Во сне. По небу. Вместе с тобой. Ты держала меня за руку.
Я вздохнула.
— Никита, мне надо тебя увидеть.
Я снова вздохнула. Когда уже даже играть неинтересно — все. Отношения без будущего.
Стас буквально закричал:
— Никита, мне надо тебя увидеть!
— Ты с ума сошел? Не кричи на меня.
— Да, я с ума сошел! Это ты свела меня с ума!
Я подумала, что у Стаса истерика. Положила трубку. Он перезвонил через секунду.
— Извини меня, — попросил он совершенно ровным голосом.
— Извиняю. Ну, что нового?
— Буду делать репортаж. Из милицейского участка. Про несовершеннолетних проституток.
— Очень интересно. Я бы даже сказала, захватывающе.
— Да. Когда мы увидимся?
— Я позвоню тебе, малыш. Ладно?
— Ладно.
Я думала, он повесит трубку, но гудков не было.
— Стас, пока!
— Пока. Целую тебя. И знаешь что?
— Что?
— Я загадал. Если ты не сразу повесишь трубку, значит, ты любишь меня. Ты не повесила.
— Здорово, — сказала я и нажала на красную кнопку мобильного.
Завтра должен приехать Рома.
Свекор тогда прислал свою службу безопасности.
Он не хотел милицию. Ему не нужна огласка.
И он приехал сам. В лиловом.
Юношу звали Артем. Как моего сына. Я боялась стать свидетельницей какой-нибудь сцены из жизни сексуальных меньшинств.
Свекор вел себя достойно. Надо отдать должное Артему, он тоже.
Вокруг были люди. Свекор крепко обнял его и проводил в машину.
Только глаза.
Глаза не умеют себя вести как надо. У глаз нет этикета. Глазам необязательно соблюдать приличия.
Глаза свекра с ненавистью смотрели на Сайда. И с растерянностью — на грузного темноволосого азиата. Он был за рулем «мерседеса».
Моего.
Азиат сидел на земле, в наручниках, прислонившись спиной к машине.
Моей.
Его рубашка то ли порвалась, то ли расстегнулась, и над ремнем брюк нависал голый живот, как тесто, когда оно выходит за край миски. Моя бабушка пекла пироги.
