— Что-то не понравилось? — спросила Елена.
— Вы говорили: стеснительный, а он как раз слишком разговорчивый!
— Господи, да что же такого он наговорил вам?
— Ну, ничего особенного, про свой аквариум: чем больше аквариум, тем меньше с ним возни — мы же в реке уборку не делаем, а лужа — она быстро зацветает и так далее. Слишком разговорчивый!
Елена подумала: может, внешность Васи не понравилась, а придирается Вера Михайловна к другому (человек воспитанный).
— А как вам его лицо, рост?
— Очень понравилось все! Но так много говорит…
Елена поняла, что у Васи нашли недостаток, которого нет. Она стала объяснять про волнение, про молебен — Ангел Хранитель помог ему стать разговорчивым, чтобы уговорить на свидание, да и намолчался человек за тридцать лет! В общем, Вера Михайловна успокоилась: Вася не неврастеник, не болтун.
Через месяц Веру Михайловну было не узнать! Сначала казалось — какая-то особая косметика, но потом все поняли, что это — косметическая работа любви… или, точнее, так: лучшая косметика — влюбиться.
Елена узнала, что Вася и Вера копят деньги на квартиру. У них были сбережения, но немного не хватало. Когда они почти накопили нужную сумму, грянул экономический кризис 1998 года. Тогда-то и решили, что оттягивать свадьбу больше не будут. Квартиру и снимать можно.
Елена навестила молодоженов, когда их ребенку было около года. Она переезжала с мужем в другой город и зашла проститься.
— Как дела? — спросила она, будучи уверена, что Вася ответит: «Всяконько». Но он сказал:
— Мы надеемся.
— На что?
— Что родится второй.
— А может, вы все-таки надеетесь, что просто задержка и пронесет? Вы же на квартиру хотите накопить!
— Мне обещают на работе малосемейку.
— Она для троих…
— Чего еще нужно? И так живем как цари, лучше царей, как говорил один мой друг-геолог. Горячая вода из крана течет, электричество… Цари так не жили!
Тут вышла из ванной Вера Михайловна (она уже выкупала сына).
— Лена, посудите сами, — сказала она, — мне уже тридцать три! Ну сколько я смогу успеть родить — от силы еще двух-трех детей!
Я ехала домой
В плацкартном вагоне гуляли дембеля.
Моими соседями оказались фехтовальщики в одинаковых синих свитерах. Именно их тренер — похожий на Есенина экземпляр, находящийся в великолепной физической форме, — громко учил солдат, как устроиться на гражданке. Поэтому дискуссионный клуб шумел прямо возле моего уха.
— Поезжайте в район! — Тренер взмахивал рукой, демонстрируя перстень (такой я видела у Макаревича на экране телевизора). — Сейчас в глубинке бухают, а вы не пейте! Поступайте на заочное в техникум. Года через два все заметят: никогда вас не видали под забором. И выдвинут! Конечно, жополизы быстро продвигаются, но честные люди еще дальше могут пойти. Это я вам точно говорю. Только поступить на заочное и не пить!
При этом он набирался все больше и больше, но упорно повторял: «Не пить!» Порой уже мог выговорить только «ить», однако снова собирался с силами и произносил ясно: на заочное, не пить.
— Был такой случай. Командир подходит: «Найдите дневального!» А где его найдешь? Он пять раз подходит: мол, не найдете, я вас сгною. Жара в Таджикистане такая, что мы уже едва стоим на посту, а он еще ходит и пугает, — вываливали в ответ дембеля, перебивая друг друга.
— Тогда предлагаю тост… как говорится: «Выпьем за нас с вами и за хрен с ними!» — Тренер уже поднес стакан к губам, но вдруг провозгласил следующее: — Хочу, чтоб все были хорошими людьми, весь народ наш!
— Да чтоб тебя бабай завалил, думаем мы, — продолжали дембеля. — Чтоб таких офицеров побольше в мирное время, как наши командиры! Но не дай Бог с такими воевать! Был такой случай…
Хорошее название для небольшой газеты: «Был такой случай», думала я.
— В район! Там все бухают, а ты не пей. Танечка, угощайтесь орешками! — Это он проводнице, идущей мимо (и она угостилась: не в руку взяла орешки, а сразу губами).
Я ехала домой. Из Москвы. Не заключив ни одного договора! Разве только у этого тренера слова расходились с делами! Призывал не пить, а сам набрался! Мне тоже звонили из двух издательств и просили привезти рукописи. Как можно больше! Но льготы книгоиздателям вдруг отменили, и вот еду без копейки.
А цены так подскочили! Ценники в магазинах невидимыми нитями связаны с моими нервами и дергают, как током. Лежу на полке — дерг! Это цены опять подскочили.
Мне пятьдесят пять скоро, и сколько живу в родной стране, только в школе пару месяцев верила в коммунизм, а так — всегда ждешь худшего, изо дня в день. Но раньше мы были моложе, и муж мог работать грузчиком. Однажды однокурсница Славы увидела его в магазине с ящиком. «Ты что тут делаешь?» — «Так, прогуливаюсь с тяжелым ящиком, чтобы здоровье укреплять…»
Уже год живу без переднего зуба. Нет денег, чтоб вставить. Может, поэтому со мной не заключают договоры? Второй раз съездила в Москву без зуба — и второй раз возвращаюсь без копейки. Без гонорара не вставить зуб, а без зуба нет гонораров. Круг замкнулся.
— В рай… в рай-он! Поезжайте!
— Говорю: товарищ лейтенант, Сиротенко опять наблевал прямо на гаубицу! А он: ну и хрен с ним… Но не дай Бог с ними воевать, дай Бог им в военное время успеть быстро погоны снять!
Мимо прошла проводница, смеясь каким-то русалочьим смехом.
— Заметили? Она вертит задом, как лисица хвостом! — Тренер то совсем терял дикцию, то вдруг начинал говорить почти внятно. — У меня двести тридцать фотографий — коллекционирую женские попочки.
— Хорошо, что не мужские, — ответил один солдатик, засыпая на полужеве, с куском курицы во рту.
— Он зверски прав, — тихо прокомментировали ребята-фехтовальщики, лежащие на верхних полках.
Тренер продолжал: попы так же прекрасны, как бабочки. Даже можно гадать — по отпечатку сырой попы на песке.
— У меня все нормально, есть жена, у нее пятки как яблоки! Но есть любовь-линия и любовь-точка. В семье линия, а стало нужно, чтоб были и точки… А вас в район, не пить и на заочное! — Вспомнил, что нужно нести идеи в массы, но своими поступками опровергал их тут же (видимо, эти идеи он сочинил для других, а себя считал исключением).
В это время проводница прошла обратно, и тренер сделал ей комплимент. В ответ она задумчиво сказала:
— Еще бы кто-то мне стиральную машину отремонтировал.
— И тут, как назло, билетов нет! Мы к проводнице: возьмите дембелей!
— Надо было не к молодой, а к пожилой проводнице, она скорее пожалеет. У нее самой сыновья, — советовал им тренер.
— Кое-как купили билеты на этот поезд…
— И хорошо, со мной встретились, вас надо понужать! Я научу, как дальше быть: в район, не пить и на заочное! — Он хотел, чтоб все прогрессивное человечество усвоило его советы.
Ребята-фехтовальщики (на вид им было по двадцать лет, а потом из разговора стало понятно, что одному шестнадцать, а двум — по семнадцать) пытались отвлечь тренера от стакана, на каждой большой остановке предлагая: «Стоим двадцать минут — выйдем пофехтуем!» (Может, это такая шутка, а может, нет. Длинные сумки с инструментами у них были с собой.)
Дембеля к вечеру заснули почти все. Тренер пошел к проводнице, сообщив последнему солдатику, остававшемуся рядом:
— Жена — фотографиня, талантливая, но… такой пылесос! Пока с ней живу, денег никогда не будет! Есть любовь-линия, но совсем другое — любовь-точка…
— Он зверски не прав, — сказал лежащий на верхней полке фехтовальщик.
— Молчи, щукин сын! — ответил другой.
Тот послушно умолк. Возможно, такая у него фамилия: Щукин.
В самом деле, думала я, зачем тренер пошел к проводнице?! Это тоже — расхождение слов с делами. В загсе ведь клялся, что будет с женой и в горе, и в радости. К тому же молодым какой пример подает…
Ребята перебрасывались редкими репликами.
— Я у него вел-вел, а потом проиграл двенадцать — десять! Он все жертва-жертва, и вдруг…
— А я не держу дистанцию, раз — и в атаку! Четыре — два я вел, а он бросился, я подсел и снова…
— Этот, из Москвы, проиграл пятнадцать — два и заревел! Снимает маску: глаза такие…
— Артемьев выигрывал кубок России, ну и что — сейчас пивом торгует.
— Из Казахстана, беспонтово, в первый тур не прошел. Юниоры проиграли.
— Они тормоза такие, не двигаются, не маневрируют.
Один фехтовальщик был побрит налысо, рана на голове его заклеена пластырем.
— Что матери скажешь про пластырь?
— Что-нибудь…
— Пойду я попью, — сказал тот, кто все время предлагал выйти и пофехтовать.
В этот миг свет выключился. Наступила тишина. Только днище вагона стучало, как сердце ночи. Хорошо бы поспать, размечталась я. Но тут вернулся юноша с последними новостями о тренере:
— А мы там целуемся!
