Вика была в шоке. А придя в себя, стала спешно подсчитывать – квартира, дача, картины, материны украшения… Но Игорь ее остановил:
– На миллион у тебя все равно не наберется! Да и потом, если продавать все это срочно, потеряешь чуть ли не половину стоимости. А ждать некогда – они поставили очень жесткие сроки.
– Но что же делать? – Вика чуть не плакала.
– Мне придется жениться…
– На ком? – застонала Виктория.
– Да есть тут одна, дочка нефтяного магната… Хорошенькая, но не в моем вкусе. Влюблена в меня по уши. И очень ревнивая. Я почему не хочу с ней связываться – тогда у нас с тобой вообще не будет возможности видеться, она ни за что не даст. А ты же знаешь, как я тобой дорожу.
Слышать все это для страстно влюбленной женщины было невыносимо.
– Но неужели нет никакого другого способа? – вскричала она.
– Есть, дорогая, – вкрадчиво сказал Игорь тем самым бархатным голосом, который сводил ее с ума. – Но это потребует от тебя жертв.
– Я сделаю все, что ты захочешь! Только останься со мной…
* * *
– Но как же ты могла… – Я с трудом управлял автомобилем.
– Я любила. А когда любишь, то готов на все. Понимаешь, на все. Даже жизнь отдать.
– А убить? Если бы он сказал тебе убить? Меня, или Светку, или Басю… Ты что, тоже бы согласилась?
Сестра только разрыдалась в ответ. И мне было ее жаль.
– И кто все это придумал?
– Игорь с Михаилом. Они хорошо знакомы – по работе. Игорь ведь тоже на телевидении работает, ты знал?
– Нет.
– А у Миши этого, ну, который в аварии погиб, была девушка, Регина. Она то ли актриса начинающая, то ли модель неудавшаяся… Вот они и разыграли похищение.
– А потом? Когда Добряков разбился?
– Все взяла в свои руки Регина. У нее вдруг проснулась такая хватка… Игорь даже испугался. Она его живо подмяла под себя…
Она резко затушила вот уже которую за сегодняшний день сигарету.
– Ведь я только сейчас поняла, что он мне все врал! Не было никаких бандитов, никакого счетчика… И любви у него никакой ко мне не было. Но ведь как притворялся…
Некоторое время мы ехали молча.
– Знаешь, братик, – заговорила опять сестра, – я ведь по нескольку раз в день туда, Нине Ивановне, звонила… Спрашивала, все ли в порядке, здорова ли Светка, не нужно ли чего-нибудь… И денег им дала с собой – шестьсот долларов. Чтобы у нее, у Светки твоей, ни в чем проблем не было.
Она еще поплакала, повздыхала, потом наклонилась ко мне со своего заднего сиденья, положила руку на плечо:
– Прости меня, а?
– Извини, Виктория. Не сейчас.
* * *
Указанный Викторией дом оказался заперт. После всех этих событий, да еще ночи, проведенной за рулем, нервы у меня были не пределе. Я набросился на нее:
– Что это еще за фокусы?
– Это не фокусы… – растерянно бормотала сестра. – Я же звонила… Может, я дома перепутала… Да нет, точно здесь, мы же тут были…
– Эй! – окликнула нас через противоположный забор какая-то женщина. – Вы кого ищете?
– Нину Ивановну…
– Так она с внучкой на море пошла.
– С внучкой? – удивился я.
– Ну да! – словоохотливо пояснила соседка. – У ней, видишь ли, сынок-то жениться намылился, с ребенком берет. Так они пока там в городе женихаются, а ребеночка-то Нинке подкинули. А она и рада – все не одна… И так уж привязалась к девочке, так привязалась, внучкой зовет. И то – девочка-то славная такая, Светкой звать…
Следуя ее указаниям, мы вышли на берег. Окрестности городка Сосновый Бор являли собой очень живописную картину – голубое небо, бескрайнее море, теплый песок, стройные сосны и яркие разноцветные купальные костюмы отдыхающих. Счастье еще, что был будний день. Представляю, что тут творится в субботы и воскресенья, если даже в среду на пляже яблоку негде упасть. Я растерянно выглядывал среди бегающих, играющих, плещущихся в воде и строящих замки из песка детей знакомую светлую головку, как вдруг…
– Гелман, Гелман, ты плиехал!..
Я схватил в объятия свое белобрысое сокровище, прижимал к себе, гладил, целовал, совершенно не стесняясь своих слез.
– Ишь ты, папаша, соскучился как по дочке-то… – Полная женщина с круглым добрым лицом была, очевидно, тронута до глубины души. – А вы, – обратилась она к Виктории, – стало быть, бабушка Светуньке будете? А то, честно-то вам сказать, я уже запуталась, кто у вас там кому кем приходится.
– Я сама запуталась. Вы даже представить себе не можете, как запуталась… – призналась ей Вика, но Нина Ивановна, конечно, не поняла смысла ее слов.
* * *
За две недели, проведенные в Сосновом Бору, Светка успела загореть, посвежеть и, кажется, даже подрасти. Дорогу она перенесла на удивление сносно и Москвой осталась вполне довольна, но, оказавшись дома, категорически заявила, что если мы не пойдем на море, то она на меня очень обидится.
– Доня, ничего не получится. Здесь нет моря, – я не мог налюбоваться своей похорошевшей, чудом возвращенной мне дочкой.
– А вот у Нины есть, – закапризничала Светка и наморщила носик.
– И у нас есть, – успокоила ее Бася. – Сейчас я тебе его сделаю. – И она пошла в ванную.
Светка, конечно, подняла ее на смех, когда прабабушка за ручку подвела ее к большой ванне, ножками для которой служили чугунные львиные лапы.
– Ну это же не моле, – развела руками дочка, – это же ванна.
– Да, это ванна, но ты когда-нибудь видела, чтобы ванна стояла на львиных ногах?
Светка сразу же переключилась на эту невидаль, присела на корточки, внимательно изучила передние ножки, затем уползла под купель, чтобы исследовать дальние. Когда же она вылезла, в руках у нее оказалось что-то большое и железное, окутанное древней паутиной.
– А чего я нашла! – задорно сообщила она. – Это, наверное, Булатино потелял.
– Ключ! – ахнула Бася. – Нашелся!..
Немецкая пунктуальность все-таки вещь постоянная. Ровно в тот день, когда мне обещал сотрудник посольства, я получил все документы для въезда в Германию. На родину своего деда я отправился один: Светка осталась в Москве под присмотром Баси, а Юлька все еще упрямо шла к своему кладу на далеком острове. Виктория продала подлинник Айвазовского и уехала путешествовать. «Чтобы не показываться тебе на глаза», – сказала она. Ни Игорь, ни Регина больше не появлялись.
Вильгельм Лейшнер был очень любезен: он встретил меня в Зальцбурге, пригласил к себе в дом и всячески выказывал мне знаки внимания. Мы провели в городе целую неделю, занимаясь оформлением бесконечного количества документов. Мой дед оказался очень интересным человеком – в его владении были и виноградники на Рейне со своим винокуренным заводом, и пастбища на заливных лугах, и стада коров молочных и мясных пород, несколько пасек и даже речные заводи, специально приспособленные для разведения королевской форели. У Басиного избранника были и гончарные мастерские, и сервисные автоцентры, и цеха по производству мебели, и даже собственная типография. Как сказал мне Вильгельм Лейшнер, Отто фон Фриденбург не просто был владельцем всего этого богатства: он всю свою жизнь досконально изучал каждое дело.
– Было такое ощущение, что он специально не давал себе ни минуты покоя: любое свободное время – когда он не при деле – раздражало его. Вот вы увидите его сказочное владение в горах: там им столько вложено – руками, мозгами, фантазией, – что диву даешься его энергии.
Мы приземлились на вертолетной площадке, с высоты птичьего полета напоминающей маленькое ровное блюдечко. Господину Лейшнеру надо было через три часа возвращаться назад, но он успокоил меня, что до отлета он успеет в общих чертах ознакомить меня с альпийским владением деда. Когда вдали показался большой дом, стоящий у подножия горы, я ахнул: было такое впечатление, что он вырос из этой горы, что он ее продолжение, а она, гора, и есть часть дома.
– Нравится? – Лейшнер был доволен эффектом, какое произвел на меня дом.
– Такое нельзя построить, такое должно само вырасти… – сказал я.
Дом был со своим характером, в нем чувствовалась многовековая история – портреты его многочисленных владельцев смотрели на меня со стен.
«А ведь это мои родственники», – подумал я и стал с большим интересом всматриваться в их черты. Дольше всего я простоял перед изображением своего деда Отто фон Фриденбурга – он тоже пристально смотрел на меня…
– Завтра вечером я за вами заеду, – сказал на прощание Лейшнер. – Думаю, вам будет интересно побродить здесь одному. Жаль, конечно, что с вами нет жены: вдвоем делать открытия интересней.
Я обошел весь дом и поднялся в спальню, о которой мне столько рассказывала бабушка.
Адам и Ева на мозаике с нежностью глядят друг на друга.
«Господи, – думал я, глядя сквозь стеклянный купол поразительной по красоте комнаты на усыпанное звездами небо, – это ведь рай, настоящий рай».
Я лег на кровать, словно сошедшую с иллюстрации к волшебной сказке, но долго не мог уснуть: впечатления дня держали меня в напряжении. Я подумал, что лучше бы, наверное, было встать и перейти в другую комнату – одному на таком широком ложе было не очень уютно. Оно словно специально было создано для того, чтобы делить его с любимой женщиной.
