– Нет. Однако они заезжали сюда около часа назад, купили березового сока. Номер пенсильванский, CEY 146. Я записал.
– В контору шерифа звонили?
– Там сказали, что закона, который запрещает заезжать в закусочную для автомобилистов, нет, а если бы такой существовал, не было бы нашего заведения.
– Ладно. – Я опять не знаю, что сказать. По сути, рассказ Карла схож с его заявлением о сокращении поголовья певчих птиц. Хотя сообщение о подозрительных соглядатаях в приземистой «монзе» радости мне не доставляет. Оно не из тех, какие хочется слышать мелкому предпринимателю. – Вы не попросили проверить номер?
Новая струйка маслянистого пота соскальзывает по моей щеке.
– Мне предложили не волноваться, просто быть повнимательнее. – Карл берет резиновый вентилятор и направляет струю воздуха мне в лицо. – Я надеюсь только, что эти маленькие членососы, если надумают нас ограбить, меня не убьют. Или убьют лишь наполовину.
– Просто отдайте им все деньги, – серьезно советую я. – Мы уж как-нибудь заработаем новые. Не геройствуйте.
Лучше бы Карл отвернул вентилятор в сторону.
– Мне нужно что-нибудь для самозащиты, – говорит Карл и тоже бросает через раздаточное окно быстрый, оценивающий взгляд.
Я никогда о самозащите не думал – до тех пор, пока мальчишка-азиат не хватил меня по голове бутылкой «пепси».
А тогда надумал затаиться на следующий вечер с пистолетом в том же месте и перестрелять всех троих. Впрочем, то была идея нереалистичная.
Я вижу в окно, как бригада дорожных рабочих, не сняв касок и изолирующих рукавиц, неторопливо пересекает шоссе и шагает по нашей парковке. Двое старательно стряхивают с плотных штанов пыль, двое смеются. Некоторые черные, некоторые белые, но перерыв они проводят вместе, как лучшие друзья. «Я возьму толстую колбасину», – доносится до меня голос одного из них, а следом общий смех. «Голодно – сказала она», – добавляет кто-то еще. Общий хохот (слишком громкий, чтобы быть искренним).
И я ощущаю желание выйти отсюда, сесть в машину, включить на полную кондиционер и во весь опор помчать к Побережью – прежде чем меня приспособят к жарке колбасок, подаче корневого пива и бдительной слежке за клиентами, среди которых может оказаться и жулье. Время от времени, когда Карл проходит какой-нибудь медицинский осмотр или подправляет свои вставные челюсти, я остаюсь здесь за главного и каждый раз чувствую себя полным козлом. Зато Карлу страшно нравится нахлобучивать бумажную шапочку на голову «хозяина».
Он уже начал вытаскивать из холодильника кружки с пивом.
– Как там старина Пол? – спрашивает он, забыв о мексиканцах. – Привезите-ка вы его сюда и оставьте со мной на пару дней. Я его мигом в божеский вид приведу.
Карлу известно о трениях Пола с законом по поводу украденных презервативов, да и вообще он считает, что пятнадцатилетних пареньков непременно следует приводить в божеский вид. Уверен, Пол заплатил бы немалые деньги, чтобы провести здесь с Карлом пару свободных дней – обмениваться с ним анекдотами и двусмысленностями, без удержу хлебать корневое пиво, пожирать польские колбаски и в итоге довести Карла до помрачения ума.
Но об этом и думать нечего. Холостяцкое жилище Карла на втором этаже многоквартирного дома в Ламберт-вилле – дряхлая, оставшаяся от прежней тарритаунской жизни мебель, фотографии покойной жены, стенные шкафы, заполненные старыми «мужскими» вещами, зловонная парфюмерия на расстеленных по комоду салфеточках, зеленая резиновая сушилка для посуды, странные запахи одинокого обиталища, – я буду счастлив, если Пол во всю жизнь не увидит этого своими глазами. Да мало ли чего там можно бояться – оставленной на столе пачки фотографий «для взрослых», «занятного журнальчика», который может обнаружиться на подставке телевизора среди газет, каких-нибудь «недавно изобретенных» трусов из тех, которые Карл надевает только дома и которыми похвастается, решив, что они могут «позабавить» моего сына. Какие только фантазии не приходят в голову одиноким пожилым мужчинам, все идет тихо-мирно, и вдруг ба-бах! – ты весь в дерьме и даже моргнуть не успел! А потому – при всем уважении к Карлу, с которым я счастлив вести общий бизнес и который не дает никаких оснований подозревать его в чем-то сомнительном, – отцу надлежит быть бдительным (хоть и не приходится спорить с тем, что я далеко не всегда проявлял надлежащую бдительность).
Рабочие уже стоят у ларька и глядят на его задвинутое сетчатое окошко, словно ожидая, что оно заговорит с ними. Их человек семь, и все роются в карманах в поисках денег.
– Как дела, ребята? Готовы отведать колбасок? – кричит в окно Карл – столько же рабочим, сколько мне, словно оба мы знаем: этот ларек – обалденная золотая жила.
– Ну, мне, пожалуй, пора, – говорю я.
– Да, верно, – соглашается Карл весело, но уже деловито.
– Гамбургеры есть? – спрашивает кто-то сквозь окно.
– Гамбургеров нет, только колбаски, – отвечает Карл и энергично сдвигает сетку. – Колбаски и корневое пиво, ребята.
Он живо склоняется к окну, приподнимая одну влажную от пота ногу.
– Увидимся, Карл, – говорю я. – Эверик и Уорделл будут здесь в понедельник, с утра пораньше.
– Правильно. Еще бы, – вскрикивает Карл. Он меня не услышал. Он уже в своей стихии – колбаски и сладкое пиво, – и эта радостная отрешенность от жизни подает мне долгожданный сигнал: пора в дорогу.
Я уклоняюсь к югу, выбираюсь на идущее от Филадельфии 295-е, огибаю Трентон и проскакиваю мимо кампуса Академии де Токвиля, в которой будет учиться Пол, когда и если переберется ко мне на жительство и проявит к ней хотя бы минимальный интерес, – впрочем, я предпочел бы бесплатную среднюю школу. Затем сворачиваю на новехонькое 1-105 и пулей лечу к Побережью по широкой, спускающейся к океану обжитой равнине (Имлейстаун, Джексон-Миллс, Скванкум – все они хорошо видны с шоссе).
И в скором времени оказываюсь над «Фазаньим лугом», вытянувшимся вдоль «старой» Грейт-Вудс-роуд в коридоре, который образуют похожие на камертоны мачты высоковольтных линий. Старенький, обветшалый щит пообок шоссе сообщает: «ВПЕРЕДИ ТЕБЯ ЖДЕТ ПРИЯТНЫЙ ПОКОЙ».
«Фазаний луг», далеко не старый, но уже выказывающий зримые признаки упадка, это тот самый кооперативный поселок, в котором нашла свой страшный, все еще неразгаданный конец Клэр Дивэйн, чернокожий агент нашей конторы. И пока этот поселок проплывает внизу, подо мной, с его приземистыми, коробчатыми домами цвета шоколадного коктейля, расставленными по бывшему фермерскому полю, которое примыкает теперь к череде пастельных тонов офисных центров, и центров обслуживания, и недостроенных мексиканских ресторанчиков; его архитектура кажется мне рожденной обманутыми ожиданиями и ранней смертью (возможно, впрочем, что я слишком суров, поскольку не так уж и давно я – архиобычный американец – сам искал здесь любовь, обхаживая в крошечных, обклеенных обоями комнатках с неровными потолками, на тускло освещенных лестничных площадках и пустынных парковках хорошую техасскую девушку, – я немного нравился ей, но в конечном счете здравомыслия у нее оказалось больше, чем у меня).
Клэр была молодой, только начинающей риелторшей, родившейся в Талладеге, штат Алабама, закончившей Спелман-колледж и вышедшей за самовлюбленного компьютерного гения, который закончил Морхауз-колледж и делал карьеру в агрессивной новой компании из Аппер-Дэрби, занимавшейся разработкой программного обеспечения, – в радостные свои минуты Клэр думала, что жизнь ее идет по правильному пути. Да только она и ахнуть не успела, как осталась без мужа, с двумя детьми на руках и без какого-либо опыта работы, если не считать исполнения обязанностей завхоза в студенческом общежитии, а затем ведения бухгалтерии «Зета-Фи-Бета» (достаточно удачного – в конце года на сэкономленные Клэр средства был устроен праздник для детишек из неимущих семей Атланты плюс вечер встречи с «Омега-Пси-Фи» из Джорджийского технологического).
В одно из субботних воскресений 1985-го, во время послеполуденной поездки «за город», включавшей и осмотр Хаддама, между Клэр и ее мужем Бернеллом разыгралась – на Семинарской, в потоке разъезжавшихся после церковной службы машин – жестокая, крикливая ссора. Началась она с объявления Бернелла, что он по-настоящему полюбил другую женщину, коллегу по «Датаномикс», и на следующее утро (!) уезжает в Лос-Анджелес, чтобы «быть с ней», пока она создает собственную компанию, которая станет разрабатывать пакеты образовательных программ для людей, желающих самостоятельно ремонтировать свои жилища. Он сказал также, что, возможно, и вернется к Клэр через несколько месяцев – тут все зависит от того, как пойдут дела и как сильно он будет скучать по ней и по детям, – однако обещать что-либо сейчас не может.
Клэр, однако же, просто открыла дверцу машины, остановившейся на красный свет на углу Семинарской и Банковской, напротив Первой пресвитерианской церкви (в которой я время от времени «молюсь»), и пошла по улице, разглядывая витрины и с улыбкой шепча всем белым покаявшимся пресвитерианам, с какими встречалась глазами: «Умри, Бернелл, умри сейчас». (Она рассказала мне эту историю в придорожном баре «Эпплбиз» в разгар нашей пылкой, но недолгой любви.)
