— Я говорю, вы были приятным сюрпризом. Оба.
Томаш, всхлипывающий Реджине в футболку, косится на Сета одним глазом.
Сет вытирает нос.
— Слушайте, — начинает он и тут же, умолкнув, проводит рукой по стриженой голове, нащупывая шишку у основания черепа.
Она там, она мигает, но ответ на вопрос «почему?» все еще где-то в каше воспоминаний. Получается, Сет по-прежнему не знает ничего и наверняка может утверждать лишь одно: сейчас, в эту секунду, он тут, с Томашем и Реджиной. И кажется, он перед ними в неоплатном долгу.
— Я покончил с жизнью, — говорит он.
Сет выдерживает паузу, проверяя, слушают ли его. Слушают.
— Я вошел в океан. Разбил плечо о скалу, потом раскроил череп о ту же скалу, в той точке, где мигает. — Еще пауза. — Но это не случайно вышло. Я сам расстался с жизнью.
Реджина молчит.
— Мы чуть-чуть догадывались, — шмыгая носом, признается Томаш.
— Вот. И в тот день, когда вы меня перехватили, не дав добежать до этого типа в фургоне, я… — После секундного колебания Сет продолжает решительно: — Я собирался повторить это еще раз. Я знаю Мейсонов холм. Знаю, откуда можно сброситься. Это я и хотел сделать. — Он сплевывает стекающую по носоглотке кровь. — Так что я не шучу, вы правда были приятным сюрпризом. Хорошим. Настолько хорошим, что даже не верится. Даже сейчас. И я прошу прощения. За то, что пришлось вам врать. За то, что отправился в тюрьму. И за то, что я подсмотрел, Томаш. Я не нарочно.
Томаш снова шмыгает носом:
— Знаю. И все-таки. — Вид у него жалкий, уголки губ опущены, нижняя кривится, глаза — словно у глубокого старика. — Ладно. Меня убило не молнией. У нас не было ничего, — продолжает Томаш, уткнувшись взглядом под ноги. — Помните кризис, когда весь мир остался без денег? Даже в виртуале, наверное…
Сет с Реджиной кивают, но Томаш на них все равно не смотрит.
— Мы и до того были бедные. А потом стало еще хуже. Раньше можно было как-то ездить внутри Европы, но когда экономика везде рухнула, выбраться оказалось невозможно. Чужие стали никому не нужны. Мы с мамой остались в западне. Но она нашла способ. Нашла человека, который сказал, что провезет нас на корабле. Даст нам паспорта и другие бумаги, по которым получится, что мы жили тут до того, как закрылись границы. — Томаш сжимает кулаки. — Мы отдали все, что у нас было. Даже больше, но мама говорила, это ради лучшего будущего. Заставляла меня учить английский, чтобы потом мы зажили хорошо. — Его глаза сужаются. — Но хорошо не стало. Путешествие было очень тяжелым, очень долгим, и эти самые «помощники», они… Совсем они нам не помогали. Один еще подобрее, а второй совсем плохой. Он очень плохо с нами обходился. Делал разные плохие вещи. С мамой…
Томаш переворачивает стиснутые кулаки и разглядывает пальцы.
— А я слишком мал, и ничего поделать не могу. Мама говорила, ничего страшного, мы уже почти на месте, почти приехали. И вот мы приплываем в Англию. Все радуются, тяжелый долгий путь позади, и вот мы тут, вот мы тут! — Лицо Томаша проясняется на миг, но тут же снова каменеет. — Однако у нас проблема. Деньги, всегда нужно больше денег, трясут еще и еще с тех, у кого уже ничего не осталось. — Он вздыхает. — Больше правда нет. И тот, который добрее, приходит туда, где нас держат. В большом металлическом контейнере, который возят на кораблях. Как свиней или мусор. В общем, однажды вечером приходит этот, добрый.
Томаш смотрит на Сета. В блестящих глазах — просьба, и Сет догадывается:
— Он тебя застрелил. Тебя, твою маму и всех остальных, — заканчивает он за Томаша.
Мальчишка кивает беззвучно, только крупные прозрачные горошины катятся по щекам.
— Ох, Томми… — шепчет Реджина.
— Но я не понимаю, почему я здесь, — хриплым от слез голосом говорит Томаш. — Меня застрелили в затылок, и я очнулся вот тут! Это же нелогично. Если мы все где-то спим, почему я не проснулся в Польше? Почему не могу найти маму и остальных? — Он в отчаянии поворачивается к Сету. — Этот город совсем незнакомый. Я проснулся, испугался, что эти, плохие, наверное, за мной гонятся, поэтому сказал Реджине, когда она меня нашла, что всегда здесь жил, что мы с мамой уже давно здесь, но… — Он разводит руками.
— Может, так и было, — высказывает догадку Сет. — Может, вы доплыли сюда, вас положили в гробы и…
Нет, действительно нелогично.
Или… Эту мысль он озвучить не решается. Может быть, нелегалов просто перестали депортировать? Что, если мама Томаша добралась сюда в реале много лет назад, когда Томаш был совсем карапузом, их арестовали, и оказалось проще и дешевле усыпить их, чтобы там, в виртуале, они думали, будто их отправили обратно или они вообще никогда не выезжали из Польши.
Но если у человека хватило духу пуститься в такой путь один раз, наверное, хватит и второй? Они ведь не знали, что живут в виртуале, у них была одна цель — выбраться за границу любой ценой.
Не подозревая, что они уже там.
Циничнее некуда.
Томми, какой ужас… — произносит Реджина.
— Главное, не бросайте меня, — просит Томаш. — Больше мне ничего не надо.
Она прижимает его к себе еще крепче.
— А ты? — спрашивает Сет. — Ты как здесь очутилась?
— Я же говорила. — Реджина смотрит в сторону. — Упала с лестницы.
— Точно?
Она обжигает его взглядом, но Томаш запрокидывает к ней лицо, на котором написан тот же вопрос.
— Это ничего, — говорит он. — Мы же твои друзья.
Реджина по-прежнему молчит, однако в глазах мелькает тень сомнения. Она делает глубокий вдох, но что она хотела — рассказать им все, отпираться дальше или послать лесом, — останется загадкой, потому что где-то вдалеке снова включается двигатель.
— Быстрее! — шепчет Реджина, перебегая из тени в тень.
— Далеко еще? — спрашивает Сет, пригибаясь рядом с ней в щели между двумя машинами.
— Близко, но сперва нужно пересечь широкую дорогу.
— Звук далеко, — вполголоса успокаивает их Томаш за спиной. — Он не знает, где мы.
— Он когда-нибудь видел, где вы скрываетесь? — интересуется Сет.
— Вряд ли, — отвечает Томаш. — Он всегда отставал на пол пути, но…
— Что «но»?
— Но район не такой уж большой, — говорит Реджина. — И ваши затылки еще мигают. Когда вокруг темно, это очень заметно.
— Если бы они как-то ему сигналили, — возражает Сет, — он бы нас давно нашел. Уже кое-что.
— Маловато, — вздыхает Реджина.
Осторожными перебежками она ведет их через небольшую улочку и дальше по тротуару к перекрестку. Там проходит пресловутая широкая дорога, и, если не считать привычных сорняковых зарослей и наносов грязи, открытое пространство предстоит пересечь немаленькое. Они выжидают между двумя белыми фургонами у края.
— Все будет хорошо, — шепчет Томаш. — Мотор далеко.
— Ты прострелил его насквозь, а он поднялся, — напоминает Реджина. — Мало ли какие еще у него фокусы в запасе. Думаешь, он не догадывается, что мы вычисляем его по звуку мотора? И ему не придет в голову на этом нас подловить?
Икнув, Томаш поспешно вкладывает забинтованную руку в ладонь Сета.
— Нам правда два шага до дома, — говорит Реджина. — Если не переберемся…
Она умолкает, тревожно блеснув глазами под луной.
— Что? — шепчет Сет.
— Слышал?
— Нет…
Но теперь слышит и он.
Шаги.
Точно, шаги.
Гораздо ближе, чем приглушенный шум двигателя вдалеке.
Медленные шаги, тихие, крадущиеся. Движутся сюда, к ним.
Томаш крепче сжимает руку Сета и ойкает вполголоса от боли. Но руку не отпускает.
— Замрите, — велит Реджина.
Шаги громче, ближе, откуда-то справа, может, с противоположного тротуара, скрытого темнотой и припаркованными вдоль дороги машинами. Странные шаги, нерешительные, то ускоряются, то замедляются, словно ноги не желают слушаться.
— Может, мы его все-таки ранили?
Реджина расправляет плечи. Видно, что ей бы этого очень хотелось. С раненым Водителем еще есть шанс справиться.
— Реджина…
Она шикает на него и беззвучно показывает пальцем в темноту. Сет с Томашем подаются вперед.
На противоположной стороне улицы что-то ворочается.
— Мотаем отсюда, — говорит Сет.
— Рано, — возражает Реджина.
— У него оружие…
— Рано!
Сет чувствует, как напрягается Томаш, готовясь бежать. Сет тоже пятится, но Реджина не трогается с места…
— Реджина! — шипит Сет сквозь стиснутые зубы…
— Смотри, — коротко бросает она.
Сердитый, взведенный, словно пружина, Сет снова наклоняется и выглядывает на широкую улицу, где шаги подбираются к залитому лунным светом участку.
Томаш за спиной тихо ахает.
Олень. Два оленя. Олениха и олененок неуверенно цокают по улице, навострив уши, останавливаясь на каждом шагу и озираясь, можно ли дальше. Олененок, выйдя из-за материнской спины, прихватывает губами пучок сорняков с дороги. Цвет шкуры в слабом свете не различишь, но тощими и больными они не выглядят. Видимо, подножного корма вокруг хватает. А если есть олененок, значит, где-то должен быть и самец-олень.
