На беду Ворониной в этот день вместо приболевшей продавщицы работал заведующий отделом Максим Лисичкин. Его рыжая шевелюра, ярко-зеленые глаза и бархатный баритон разбили не одно женское сердце. Именно этот баритон и услышала бедная Воронина:
— Боже мой! Постойте так еще секунду… Как вы прекрасны!..
Любочка открыла один глаз — ей стало любопытно, что это за красавица находится поблизости? Но никакой красавицы рядом не наблюдалось. Единственной посетительницей была она, Воронина, и это ее серенький костюмчик и перекошенная от жадности физиономия отражались в зеркале за спиной симпатичного молодого человека.
А тот продолжал говорить:
— Потрясающая линия шеи… А пропорции фигуры! Это что-то неземное… Вы, видимо, работаете в модельном агентстве?
Воронина приосанилась и мотнула головой, в смысле «нет, не работаю».
— Конечно, как я мог так ошибиться! Все эти модельки весьма банальны. А у вас такое оригинальное лицо… Напоминает удивительных женщин эпохи Возрождения…
Любочка всмотрелась в свое далекое отражение. Действительно, в ее лице появилась какая-то не замечаемая ею прежде изысканность. Рот Ворониной слегка приоткрылся, а глаза чуть осоловели. Уловив эти признаки потепления, Лисичкин почти запел, кружа вокруг Любочки хищным плавным шагом.
— Нет, я просто еще не встречал такой врожденной элегантности, такого чувственного изгиба спины, такого невинного строения ног, сводящего с ума любого мужчину…
Ноги Ворониной были ее слабым местом, в том смысле, что она их старательно маскировала длинными юбками. И непонятно было, как продавец умудрился их разглядеть под плотной тканью. Любочка метнулась было к двери, но, словно ласковый ветерок, в спину ее толкнул очередной взрыв восхищения:
— Ах, какая походка! Какие вольные, пластичные движения!
Естественно, Воронина вернулась. И слушала, слушала, слушала… Румянец залил ее лицо, руки машинально расстегнули верхние пуговички на блузке, ноги выделывали какие-то пируэты. А Лисичкин уже выводил рулады, достойные лучших оперных сцен.
— Вам место на обложках популярнейших журналов мира, вы способны зажигать сердца, Бритни Спирс рядом с вами — уродина, вы должны стать Мисс мира… Именно вы, с вашей красотой и эстетическим чутьем, должны были войти сюда, в это святилище современного стиля!
Надо ли говорить, что через полчаса Воронина Любочка, экономист до мозга костей, повизгивая и поскуливая от вожделения, мерила все топики, шортики и блузочки, имеющиеся в магазине? Еще через часок она вышла из торгового центра без копейки в кармане. Выпотрошенный и уже не нужный кошелек остался на прилавке. Зато на Любочке были розовые шорты и апельсиновый топик. Поверх болталась незастегнутая нежно-сиреневая блузочка. На голове косо сидела панама, а слабое место Ворониной, то есть ноги, были обуты во что-то золотое с загнутыми носами. От нее исходил одуряющий аромат сногсшибательного парфюма, а улыбающийся во всю ширину рот был накрашен фиолетовой помадой.
Вы ждете морали? Мол, сколько раз твердили миру, что лесть гнусна… Да. Но не в этом случае. Через месяц Воронина явилась в знакомый магазин, и завотделом Лисичкин лично выбирал для нее свадебное платье из итальянской коллекции. И трепещущее, словно мотылек, невесомое белье, и презентабельный подарок жениху… При этом он никак не мог взять в толк, за что его благодарит обворожительная, роскошная, невероятно чувственная и яркая молодая женщина.
Поп-квартет
Катя Мартышкиади, Инна Козлаченко, Марина Оселштейн и Рита Косолапкина решили создать популярную группу.
Поскольку деньги на группу давали папы Оселштейн и Мартышкиади, а рекламную поддержку должна была обеспечить мама Косолапкиной, проблем не предполагалось. Инну Козлаченко взяли в группу за большой певческий опыт: она всегда набирала больше всех очков в караоке.
Девушки вышли на сцену и приготовились спеть. Но ничего не вышло. Козлаченко заорала голосом противоугонной сирены:
— «Жара больших городов!»
Оселштейн тихо запищала:
— «Целуй меня везде…»
А Косолапкина загундосила, словно нищий в метро:
— «А что это за девочка и где она живет?…»
Мартышкиади вообще ничего не пела, потому что не успела выплюнуть жвачку…
Продюсер группы вытер холодный пот с чела и сказал:
— Так не пойдет. Давайте определимся с репертуаром! Вот мой приятель отдает нам свой последний хит «Я дурею от любви». Будем его раскручивать.
Хит девчонкам понравился. Слова звучали свежо и актуально, особенно припев: «Я дурею от тебя, дура, дура, дура я!» Просвещенная Оселштейн, правда, попыталась сказать, что где-то она это слышала, но девчонки велели ей не выпендриваться. Тем более что музыка была что надо: точная копия композиции Эминема.
За месяц все выучили текст и приступили к репетициям. Но снова ничего не получалось. Оселштейн пищала, Козлаченко ревела, Косослапкина гудела, а Мартышкиади жевала. Продюсер схватился за сердце и простонал:
— Нет, так не пойдет. Давайте определимся с имиджем. Тогда будет легче.
С имиджем возились долго. Оселштейн тяготела к спецназовской романтике и предлагала всем выйти в пятнистой форме и кирзовых сапогах. Мартышкиади, напротив, требовала розовых и пушистых костюмчиков, побольше блесток и перьев. Косолапкина хотела выглядеть как прекрасная вампирша из какого-то клипа. Козлаченко же твердила одно: «Ах, девочки, выхожу я в белом, как невеста… И цветочки кругом такие…»
Продюсер долго пытался свести их грезы воедино, но получался такой разностильный винегрет, что он с горя чуть не отказался от хлебного места. Однако скоро одумался и махнул рукой. Девочкам заказали выбранный каждой прикид.
Вновь настало время репетиции. Повторилась старая история: кто мычал, кто ревел, кто блеял… Продюсер обреченно кивнул и сказал:
— Осталось выбрать название группы. Все остальное уже есть.
Название выбирали старательно. Козлаченко предложила называться «Матовые» — в противовес с «Блестящими». Мартышкиади требовала названия «Пупсики». Оселштейн, естественно, настаивала, чтобы группа именовалась «Смертельное оружие». Косолапкина почти настояла на коротком имени «Ни-Ни» — ей с детства запали в душу дедушки из «На-На». Обсуждалась масса вариантов: «Кошечки», «Динамо-машины», «Бедняжки», «Серпентарий»… В итоге остановились на простом названии «Поющие в кустарнике». После дебатов еще раз попробовали спеть, но очень устали и разъехались по домам.
На презентации по поводу выхода первого клипа группа произвела потрясающее впечатление. Один журналист после обильного фуршета даже написал сгоряча, что, возможно, «Поющие в кустарнике» открывают новую эпоху не только в музыке, но и в искусстве в целом. «Такого обнаженного олицетворения современной мысли я еще не видел», — сообщал он читателям светской хроники.
Видимо, он имел в виду Мартышкиади, которая покачивалась на сцене в одних розовых перьях… То, что она, как всегда, жевала жвачку, никто не заметил. Чавканье за громкой фонограммой услышать было невозможно. Продюсер честно отработал свой нелегкий хлеб и записал фонограмму в районной музыкальной школе.
И долго-долго вся страна, замирая, слушала доносящиеся из приемников и телевизоров незабываемые строчки: «У меня две мысли в голове. Обе они — о тебе…»
Волкова и Ягняткин
Ягняткин в жаркий день пошел к озеру, напиться. С горя. Он неоднократно наблюдал, как напиваются мужчины у пивного ларька над грязноватым городским водоемом, и решил, что ему в его печали лучше всего будет впервые в жизни испытать прелести невменяемости именно в этом популярном месте.
Ягняткин не пил с детства. В восьмом классе он попробовал поучаствовать в общественной жизни класса. Это закончилось промыванием желудка и стойким отвращением как к спиртному, так и к общественной жизни…
С тех пор Ягняткин жил на отшибе. У него не было девушек, друзей по дискотекам и мужских хобби. Незаполненное личной жизнью время он отдавал учебе и работе. В результате у него была замечательная компьютерная специальность, много публикаций в зарубежных журналах и приглашения на работу от множества всемирно известных компаний.
На данный момент Ягняткин был в печали из-за того, что начальник не отпускал его в его же, Ягняткина, собственный отпуск, за его же, Ягняткина, собственный счет в Англию, на симпозиум. «Ты, Ягняткин, трудись над проектом, а не раскатывай по Европам», — отрезал шеф.
Спорить Саша не умел. Простое слово «нет» застревало у него в гортани, словно рыбья кость. Ягняткин кашлял, краснел, но так и не мог вымолвить волшебное слово, которому иные дети научены с пеленок. И теперь ему необходимо было что-то сделать со своей неудавшейся жизнью — совершить поступок или хотя бы напиться…
